Ich will das Brot (я хочу хлеба)

Наши родители когда-то были маленькими, но понять это сердцем получается только с возрастом. Мой папа никогда не рассказывал о своем детстве.

Какие-то факты из его биографии я, конечно, знала, но не более того. Дистерло Владимир Александрович родился и жил в Витебске, в Белоруссии, а теперь, уже лет 10, как переехал к нам, в Воронеж. А в город, где прошла вся его жизнь, по возможности старается ездить. После одной из таких поездок, как-то очень растерянно, он обронил странную фразу: «Двор заасфальтировали, все изменилось, я потерял то место, не смог найти могилку…».

Когда началась война, папе было 6 лет. Несколько дней все взрывалось и горело, папа с сестрой и мамой сидел в окопе. Долго скучать не пришлось, рядом с окопами был зоопарк, в него попала бомба и уцелевшие зверюшки разбежались, многие полезли в окопы, к людям. Рядом с папой в окопе сидел дикобраз, вел себя чинно и мирно, а папа делился с ним едой. Для шестилетнего ребенка – незабываемое впечатление. Так для него началась война. Но на этом все хорошее закончилось…

В Витебске были самые отборные и натасканные фашисты: СД, СС, Гестапо, полевая жандармерия. Каждый день по улицам города вели, тащили волоком окровавленных людей, попутно избивая их. На площади около ратуши установили виселицы, жителей сгоняли смотреть как вешают подпольщиков.

«Это было отвратительно, - вспоминает папа, - сгоняли всех, кто остался в городе. Не смотреть, или плакать было нельзя. Фашисты и полицаи следили, чтобы на лицах людей были улыбки. А когда виселиц не хватало, вешали на столбах. Бежишь по улице, а над тобой на фонаре висит человек – спиной чувствуешь, а деваться некуда. Мой закадычный дружок, Славка Даркевич, жил в подвальном помещении. Его мама была художницей, рисовала открытки с надписями «Привет из Витебска». Тем зарабатывала на жизнь. Мне очень нравилось, что у них дома было много бумаги и красок. Славка тоже хорошо рисовал, рисовал солдатиков, машинки, пушки. Когда мы начинали играть в эти картинки, кому-то нужно было быть русским, а кому-то немцем. И тут начиналось…, даже красные и белые вызывали споры, до драки доходило. Ну кому же хочется быть фашистом?

Взрослые целыми днями пытались найти какую-то еду, моя мама часто ходила с тележкой в деревню, меняла вещи наши и соседей на хлеб. А мы, мальчишки, крутились около помойных баков, в надежде чем-то поживиться после обеда фашистов, или бегали к солдатским казармам побираться. «Ich will das Brot», - кричали мы под окнами казармы. Некоторые бросали еду, некоторые смеялись и швыряли в нас пустыми консервными банками.

Однажды Славка зашел за мной и предложил пойти к казармам. Я чем-то был занят и не пошел. А вечером к нам прибежала Славкина мама, вся в слезах. Славка не вернулся домой. На следующий день выяснилось, что когда Славка просил хлебца, какой-то фашист из окна казармы бросил в него гранату. Вот так, просто, взял и бросил. Было уже тепло, скорее всего весна-начало лета. Взрослым подходить к казармам, где стояли зенитки, было запрещено. И я пошел за Славкой. Не знаю, что именно бросил фашист, но от Славки почти ничего не осталось…

Мы с ребятами из нашего двора тщательно рылись в траве, собрали кусочки мяса, тряпочки, остатки костей, старались ничего не пропустить. Складывали все в коробку из-под обуви. Похоронили Славку в нашем дворе, в той самой коробке, а на его могилке поставили палочку. Говорили потом, что его мама, не смотря на запреты, тоже ходила собирать кусочки».

Папа замолчал, как-то странно и мучительно. И я поняла, что с этим он живет всю жизнь. Потом папу с сестрой и мамой угнали в Германию, была изнурительная работа за «колючкой», освобождение, возвращение в Витебск, от которого осталось чуть более 80 человек, боязнь клейма «врага народа», несостоявшаяся по этой причине защита докторской…, но все это было потом и уже не столь значимо, по сравнению с коробкой из-под обуви, в которой поместился его друг Славка...

Галина Дистерло (Воронеж)