Сталин детства моего, или Тень за шкафом

Сталина в моей семье уже не боялись. Его за всех отбоялся мой родной дедушка. Старый и худой, редко моющийся, живущий в соседней квартире (Домком сжалился над семьёй с маленьким ребёнком и выделил инвалиду по психике освободившуюся за чьей-то смертью конуру «гостиничного типа»), он пугал меня каждым своим появлением. Мама успокаивала, рассказывала, что, когда была сама маленькая, привязывала к его пуговице пальто нитку, чтобы её папа всегда был с ней, даже когда уходил на работу. Так она его любила. И я никак не мог понять - за что?

Дедушка появлялся в доме нечасто. В основном лежал в Кащенко, в палате для небуйных. Он помнил шесть языков (два из них мёртвые), выученных в юности, мурлыкал себе под нос что-то по-французски, много курил и развлекал себя составлением сложных уравнений. Меня же пугал тем, что каждый раз, встретив в общем коридоре, уважительно спрашивал - «симпатичный мальчик, ты чей?». Я бросался в рёв, ибо по всем законам фольклорного жанра за сим должен был последовать ухват - и в печку.

Ещё у дедушки росла огромная родинка на виске. Когда мы с ним познакомились, она висела блямбой на тонкой кожаной «ниточке». Мне так хотелось её оторвать. Но бабушка объяснила, что дедушка тут же истечёт кровью и умрёт. От этого я стал бояться его ещё больше.

С самого детства от меня особо ничего не скрывали (возможно, что и зря). Поэтому я знал, что дедушка заболел «из-за Сталина». Только он не сидел. Всё произошло банальнее... и страшнее.

Семья дедушки в те достославные годы относилась к «группе риска». А как иначе - одна её ветвь относилась к старинному итальянскому роду Орсини (готовые агенты Муссолини), другая к князьям Рычковым, потомкам голландских мореходов, получивших фамилию и русское дворянство за заслуги перед Петром Великом. Плюс к этому близкие родственники, уехавшие в 18-ом году, кто в Польшу, кто во Францию, кто в Англию, активисты белоэмигрантского движения. Плюс не самая простая и безопасная работа деда - главный экономист МОГЭСа. Короче, первые кандидаты на посадку в нашем многоквартирном доме, стоявшем от Кремля по другую сторону Малого Каменного моста. И они это знали.

Но у семьи был свой ангел-хранитель. Вот, что о нём написано на сайте РККА: 159. Чернышев Виктор Николаевич (1880-1954) комдив, генерал-лейтенант, русский, полковник, 1906 окончил АГШ, 1918 начальник штаба Карельского района, 1918-1919 врид начальника штаба Уральского ВО, 1919-1920 начальник штаба 10-й армии, 1920-1921 начальник штаба 9-й армии, 1921 врид командующего 9-й армией, командующий 10-й армией, 1930 командир 5-й авиабригады, 1937 начальник 1-го отдела Административно-мобилизационного управления РККА, награжден орденом Красного Знамени (1923), репрессирован 02.03.1938-02.12.1939г., освобожден, старший преподаватель Военной Академии Генерального штаба.

У красного командира Чернышёва случилась поздняя любовь с сестрой деда Майей. Никто толком не знает, была ли у него до этого семья или всю жизнь прожил бобылём. Но однажды он пришёл и забрал свою Маечку в свой командирский дом, где у них и родился сынок Витя. В гости к родственникам жены почти не захаживал, «чтобы не возбуждать кривотолков», но через неё передал - «ситуация под контролем».

И вот его самого арестовывают в самый разгар «процесса военных». Маечка, прижав маленького Витю к груди, бежит в отчий дом, и, сдав сына с рук на руки, превращается в «соляной столб», ожидая собственного ареста. Через неделю её увозят... но не конвоиры, а санитары психбольницы.

Следующим стал мой дедушка. В МОГЭСе как раз начались аресты, одно наложилось на другое. Дед ночами метался по комнате, беспрерывно курил, садился писать письма Сталину о том, что кругом враги, прижимал к груди свою дочь (мою маму), шепча, что «враги её хотят отравить». Кончилось тем, что забрался под кровать, откуда его извлекли... всё те же санитары. С Майей они лежали в одной больнице, но в разных отделениях. Дворяне - белая кость, голубая кровь и слабая психика...

История эта имеет фатальное продолжение. Внимательно посмотрите на приведённую мною выше запись о комдиве Чернышёве. Он отсидел меньше двух лет, вышел в декабре 39-го. Почему отпустили? Кто знает, сам комдив никому об этом не рассказывал. Возможно, помог солидный для «заговорщика» возраста, но не исключаю, что подписал всё, о чём «просили» следователи. На Майю его появление не возымело никакого действия, она до самой своей смерти прибывала в «зазеркалье». Комдива Чернышёва в действующую армию вернули, но ненадолго, в самом начале войны он получил тяжёлое ранение и перешёл на преподавательскую работу в Академию Фрунзе. Из тюрьмы он вернулся настоящим бирюком, но вполне дееспособным для своих лет мужчиной. Посему на тайном семейном совете было принято решение сохранить его для безопасности и достатка, Маечкино место в их супружеской постели заняла её младшая сестра Нина.

Все эти душещипательные подробности я, конечно, узнал только в самых старших классах. До этого взрослые замолкали, делали фирменные в нашей семье «страшные глаза», и загадочно говорили про «скелет в шкафу». А в нашем доме стоял только один шкаф, гэдээровский, с весёленькими голубыми накладками на дверцы. Я частенько в него заглядывал. Ни одной косточки! Зато между его задней стенкой и стеной комнаты что-то таинственно темнело. Сопоставив всё услышанное, я решил, что это тень самого Сталина, чью смерть каждый год отмечают...

Потом я стал много читать и дочитался до «Архипелага ГУЛАГ». Того, что в самиздате, самого интересного. На выпускном экзамене по истории мне достался билет, в котором вторым вопросом стоял «ХХ съезд КПСС». Дали сказать пару фраз и поставили пять. От греха. Время было сомнительное, середина 70-х, Сталин в идеологии государства уже не выглядел однозначным душегубом. Как будто бы даже готовилась его реабилитация, но братские компартии встали на дыбы.  

Самое непонятное для меня началось в перестройку. Чем больше писали про 37-й год, про Большой террор, про Голодомор и заградительные отряды, тем больше у Усатого появлялось защитников и даже обожателей. Ещё в 70-х отрицать преступления сталинского режима считалось неприличным, разве что списывать на «исторически оправданные перегибы». Теперь же в голос стали говорить, что сажали тех, кто заслужил. Даже у нас на «Мосфильме» находились, в общем-то, неплохие люди, приводившие убийственный с их точки зрения аргумент - «в нашей семье никого не посадили, мы люди простые, честные...».

«А мои, значит, нечестные?!» горячился я и чуть ли в драку не лез. Но потом написали и про моих. Оказалось, что родной брат моей бабушки по отцовской линии, мой тёзка, был самым страшным следователем аппарата Вышинского и творил на допросах что-то непотребное. Причём сам стал пострадавшим от чисток органов, когда за ним логично пришли после ареста шефа, добровольно сиганул в окно, ибо знал, какую смену себе подготовил. Но в отцовской семье его вспоминали по-доброму, как самого заботливого охранителя фамилии. Так же, как и комдива Чернышёва.

Вот он, водораздел, пролегающий по нашему обществу. В отношении к Сталину у каждого есть что-то личное, это такой же вопрос совести, как и в отношениях с религией. Кому-то не жалко миллионов жизней ради победы, а кто-то грустит над слезинкой одного ребёнка...

Чему удивляться, что в Грузии, вроде бы вставшей на путь построения западной демократии, Сталин до сих пор является сакральной фигурой? Национальная интеллигенция давно переехала в Москву, а то и подальше, Джугашвили является кумиром чиновников, полицейских и мелких лавочников. К тому же он самый известный и узнаваемый в мире грузин, Чхеидзе, Данелия и царица Тамара нервно курят в сторонке.

Ну, а в России? «Пока народ так беспредельно глуп, дьяволу незачем быть умным», цитата из Гёте в этом случае вполне применима. Новый российский народ ждёт, что явится реинкарнация Сталина, и сразу рассосутся все воры и коррупционеры. А вот и нет, они при нём считались «социально близкими», «оступившимися». Под гребёнку снова будут чесать сначала инакомыслящих, потом думающих. Думающий человек для авторитарной власти опасен, ибо обязательно додумается до инакомыслия.

И не надо покупаться на сказки про то, что к Сталину с годами вернулось его семинаристское воспитание. Частичная реабилитация веры в начале войны для него напоминает мне советских школьников, в безнадёжной ситуации перед контрольной неумело обращавшихся к Богу. Да я и сам, бывало... ни разу не помогло. О какой вере может идти речь, когда он продолжал уничтожать сотнями тысяч целые народы?!

Конечно, Сталин мелковат в сравнении с кровавым упырём Лениным, на котором и лежит главная ответственность за семидесятилетний красный шабаш. Однако, парадокс, в самые вольнодумственные времена моего детства и юности находились те, кто, проклиная культ личности, относился к Ильичу с пиететом - «картавого ты не трогай!». Его любили беззаветно и без вопросов, так же, как Мао в Китае, Пол-Пота в Камбодже, Гитлера в Германии. Мой же отец, выходец из партийно-номенклатурной семьи, за войну ни разу не крикнул имени Сталина в атаке, да и вся его рота особо не старалась. Сам режиссёр «Мосфильма», он называл экранные «За Родину, за Ста...!» «кинодопусками». И от других фронтовиков я тоже слышал, что так и было.

Та тень Сталина, которую боялся, так и осталась за шкафом в комнате моего детства. И я буду делать всё зависящее, чтобы она не вернулась к моему сыну под другой личиной. Пусть Прохановы мотают на ус...

Леонид Черток