Юбилей страха. Страна «Имени 37-го года»

Я тоже согнулся. Потом стали приставать к прохожим с вопросом, знают ли они, на улице имени чего они живут. Оказалось, никто даже не задумывался. Мы просвещали. Кто-то недоуменно пожимал плечами, кто-то хлопал себя по лбу, кто-то, особенно пенсионеры, опасливо оглядывался и грозился позвать, кого следует. Потом хмель выветрился, и нам самим стало не по себе. Заработала генетическая память...

Семьдесят дет назад, 30 июля 1937 года нарком внутренних дел Ежов подписал смертоносный указ о начале массовых репрессий. В те времена всеобщего энтузиазма от подписи до исполнения путь был небольшой, уже 5 августа в СССР дан старт очередной «компании», унесшей жизни более миллиона человек.

Мой дед по материнской линии сумел «правильно» подготовиться к неминуемому аресту. Прикинув, что во всесоюзной мясорубке ему, потомственному дворянину с родственниками за границей, профессору университета и ведущему инженеру Мосэнерго никак не выжить, он предпочел сойти с ума. Стал писать письма Сталину о вредителях вокруг, но без конкретных фамилий, прижимал мою маленькую мать к груди и кричал, что ее хотят отравить враги, и в итоге спрятался под кровать. Санитары за ним успели придти раньше чекистов. Вернулся дед домой в начале 50-х. Я помню, как пугался его шаркающей походки, каждодневного вопроса «а чей это милый мальчик бегает по комнатам», запаха давно немытого тела (дед вместе с шизофренией получил водобоязнь, и помыть его ухитрялись только в Кащенко). За все про все советская власть расплатилась с ним пенсией в 28 рублей, ведь вместо того, чтобы поднимать промышленность и сельское хозяйство он «прохлаждался» в закрытых спецлечебницах.

Его родной сестре повезло меньше. Кроме вышеперечисленных дворянских огрехов биографии, Майя Александровна была замужем за комкором Виктором Чернышевым. Вместе с мужем ее забрали в 38-ом по известному «процессу военных», но в лагеря не отправили, а вернули домой в состоянии овоща. Мужа в 41-ом прямо с колымских рудников отправили командовать под Москву погибающей дивизией. Он знал, во что превратилась его любимая супруга, поэтому на тайном семейном совете постановили подложить под него еще одну младшую сестру, как гарантию безопасности остальных родственников и для сохранения в доме командирского пайка. После смерти Чернышева от ран в 50-ом году сестра Нина так и осталась одинокой. Не то чтобы хранила верность, просто ей было очень стыдно...

Я пишу эти интимные семейные подробности исключительно из-за понимания того, что советская власть была страшна не только расстрелами и лагерными бараками. Она хорошо умела исковеркать душу, и это самое страшное преступление перед человечностью.

Зачем был нужен этот Указ? И без него в стране уничтожались меньшевики, троцкисты, зажиточные крестьяне, любое инакомыслие, не совпадающее с марксистско-ленинской философией. Все просто, перепись населения принесла убийственные для большевиков цифры. Оказалось, в стране научного атеизма в Бога верят более 58 % населения. Такой конкуренции со стороны Всевышнего Сталин не мог позволить. Но довзрывать церкви и досажать оставшихся на свободе священников ему показалось мало. Главное, заменить страх перед Карой Небесной страхом перед «Карающим Мечом Революции». Действительно, не каждое же богохульство кончалось грозовым раскатом, зато любой донос, любое подозрение должно нести неотвратимость наказания. Чтобы население поняло свою ничтожность, были введены чрезвычайные тройки, всего лишь три человека решали проблему твоего мирского существования. Представляю, как в те дни Сосо Джугашвили проклинал знаменитую ленинскую сентенцию, напечатанную во всех букварях: «Мы не рабы, рабы не мы!». Конечно рабы, другие советской власти просто не потребны.

Страх должен был идти строго по «вертикали власти», с самого низа до самого верха. Все мы помним, какой соблазн для любого школьника вызывают портреты в учебниках, к ним так и хочется пририсовать то очки, то усы, то бороду. Мать рассказывала, как несколько учениц ее класса поплатились за подобные художества в учебнике новейшей истории. Не только они, одного учителя забрали за недоносительство, за детьми пострадали и родители. Были случаи, когда номенклатурные отцы собственноручно убивали своих сыновей, пририсовавших бороду к известному усатому портрету, а потом в горе выбрасывались из окон. Как укреплялась «вертикаль» на самом верху, хорошо видно по домовым книгам «Дома правительства» на улице Серафимовича в Москве, сегодня они хранятся в домовом музее. С 37 по 53 год большинство служебных квартир по три раза меняли состав жильцов...

В мои школьные годы жить стало значительно легче. Но вот история, после которой я, мягко говоря, не симпатизирую органам. В 67-ом году мне, второкласснику, мать привезла из Венгрии с гастролей настоящий ковбойский кольт, громко стреляющий пистонами. И надо же было догадаться взять его с собой на Красную площадь, где я не удержался, чтобы не выстрелить в вооруженных людей, стоящих по обе стороны входа в Мавзолей. Через пару секунд мы с мамой были плотно «упакованы» и препровождены в секретную комнату при ГУМе, где игрушечный пистолет был скрупулезно изучен, разобран, изъят, а так же прочитана нотация о правильном воспитании подрастающего поколения. До сих пор удивляюсь, как после этого я был принят в пионеры. Мама же на несколько лет стала невыездной и без тринадцатой зарплаты...

Еще одно детское открытие, окончательно разрушившее иллюзии по поводу страны, в которой живу. Дома на книжной полке стояла «История XIX века» Евгения Тарле в дореволюционном издании. В классе седьмом я сделал по ней потрясающее открытие. Оказывается, террористку Веру Засулич, стрелявшую в полицмейстера Санкт-Петербурга, суд присяжных оправдал под давлением общественности. Сразу вспомнилась история со злополучным кольтом. Это эпизод не был отражен в учебнике истории, но я не преминул задать вопрос на ближайшем уроке. Историчка посмотрела на меня, как на тарантула, а прием в комсомол был отложен до 10 класса. Как следствие, стал задумываться о часто звучащем в школьных стенах обвинении: «Много думать стал!». Вывод пришел сам собой: этой власти нужны только трусливые дураки. Становиться таким я не хотел и не хочу. И сыну не дам.

Однажды мне показалось, что «страх № 37» стал уходить из нашего народа. А именно 19 августа 1991 года, когда тысячи стояли под стенами Белого дома в ожидании танков. Но кроме них в стране живут миллионы, которые до сих пор не могут освободиться от генетической памяти. Самым ругательным на сегодня эпитетом стало определение «либерал» и его народный вариант «либераст». И не кого не смущает, что корень этого слова в переводе с латыни означает СВОБОДУ. Оказывается, она сегодня опять не только не нужна, но и опасна. Захотел Ходорковский посоревноваться с власть во взглядах на развитие российского общества, и сразу уехал за Читу. Заикнулся Гуцириев о планах создания транснациональной компании, выпадающей из-под тотального влияния и контроля государства, теперь он в срочном порядке распродает бизнес. На глазах у жителей северного региона вытаскивают мэра в трусах и в наручниках, держат в клетке губернатора, к которому претензий не наберется даже на штраф за переход улицы в неположенном месте. Обыватель сразу думает, если с ними так можно, что же тогда со мной сотворят? Он сразу становится маленьким-маленьким, незаметным, а сыновья берут с него пример.

Неужели так и будем жить в «стране лилипутов»?  

Леонид Черток.

Фото сайта www.dp76.com