Дисбат и прочие неприятности. Глава из повести «Гвардии Черток»

Дослуживать после приказа остаётся чуть больше месяца. Но это нам, сухопутным, защищавшим Родину внутри границ СССР. Ребят из ГСВГ и прочих групп войск отпускают раньше, об этом у нас говорят с завистью. Хотя их и забирают раньше, так что баш на баш. Что-то особенное есть у моряков и пограничников. 

Последними на дембель уходят из стройбата. Те, у кого хватило воли не загреметь за два года в дисбат, а то и на зону. Говорят, там иногда служат вполне приличные люди, просто дефектами здоровья. Ну, не знаю… те из этого рода войск, с кем я сидел на гаупвахте, были или шпана шпаной, или практически не русскоязычные по факту рождения и национальности в военном билете. И все отменного здоровья. Особенно душевного.

В чём сложность последних армейских недель? Не залететь. Когда внутреннее состояние и психологический настрой совсем не располагает к трезвости.

Самым печальным примером тотальной невезухи для меня стал Саша Фролов. Выпускник московского медучилища, дослужившийся до должности фельдшера и звания старшего сержанта. Причём не только как человек, твёрдо сидящий на «жидкой валюте» (медицинском спирте), к кому в тяжёлое утро понедельника на поклон ходят чины до подполковника, но и думающий, действительно знающий в своём непростом ремесле, легко поддерживающий беседу на любую тему и никогда не бычащий. И надо же, какая проруха…

В сентябре командование отпускает Сашу по-быстрому сдать экзамены на подфак Первого меда. Что он и делает с блеском буквально за пару дней. И уже чувствует себя студентом-очником с перспективным будущим. То есть, сугубо штатским. И какой-то чёрт (ей-богу, не я) несёт его обмыть это дело в женскую общагу своего старого медучилища. Где по его же рассказам живут самые… оторви-да-выбрось.

Я с Фроловым выпивал неоднократно, нам было о чём говорить и спеть. Литраж он держал, в случае крена старался поскорее найти уединённое место для здорового сна. А тут стоп-кран как сорвало. До вызова наряда милиции и последующей передачи буйного тела в ежовые рукавицы военной прокуратуры. То есть, залёт по высшему разряду, попавший в сводки Московского военного округа.

Такие инциденты стараются тушить на уровне части, в его случае, танкового полка. Но не на этот раз – залёту дембеля-москвича Фролова было посвящено отдельное дивизионное построение. Чтобы на деле показать – фраза «на дембель уйдёшь 31 декабря в 23 часа 55 минут» не красивая форма речи и не страшилка, передающаяся из призыва в призыв. Для кой-кого это объективная реальность.

Своего приятного собутыльника я в последний раз видел за три дня до собственного дембеля. Он, как на галеру, забирался в грузовик, отправляющийся на Головеньковский лесоповал. Да, с фельдшерской сумкой, а не с двуручной пилой, но разве от этого легче? Занятия на его подфаке уже шли вовсю. Просто махнули друг другу рукой, я ободряюще, он с безнадёгой.

Так больше ни разу и не встретились. Хотя обменялись телефоны и строили планы. Сколько же в моей армейской истории таких вот «больше ни разу»…

Но это, скажем прямо, единичный экстремальный пример, как судьба поворачивается совсем уж неприличным местом. Дни после приказа до выбытия – это время тотальной маеты, которое загружаешь, как можешь. Или тебе его другие загрузят по самое-не-балуйся.

Есть такое понятие – дембельский аккорд. С прилагательным всё и так понятно, существительное подразумевает быстрое и качественное выполнение задания.

Ничего особо жёсткого, всё логично. Младшие командиры и специалисты готовят себе смену из «молодых»-полугодичников. Водители и технари доволят до ума и передают с рук на руки мудрёные аппараты индивидуального пользования. Тем, кто всю службу был не-пришей-хвост, ставят какую-нибудь экзотичную задачу вскопать-покрасить-разрушить (и никогда построить).

Но это в видимую часть солдатского дня. В невидимую у среднестатистического «дедушки» Советской Армии идёт персональная подготовка к увольнению в запас – парадка и дембельский альбом.

В первом случае солдатской фантазии позавидуют некоторые современные кутюрье – как из уставного строгого сделать максимально аляпистое, не снившееся стилягам даже хрущёвской оттепели. Причём с сомнительными шансами доехать целым до дома… первый же патруль может порвать как Тузик грелку (таких историй – тьма). В итоге вернёшься домой как с картины «Не ждали!».

Во втором – банально до ломоты в зубах. Картинки, рисуемые не годами - десятилетиями, с безграмотными и лишёнными всякого практического смысла слоганами. Классический образчик – рисунок, на котором два одетых по форме воина порют солдатскими ремнями обнажённую блондинистую девицу (ни в коем случае не брюнетку – сразу в брак!), лежащую на скамье посреди колхозного двора, и обличительная надпись – «она не дождалась солдата!». Думаете, такое хоть раз случалось наяву? Только в мокрых снах второго года службы.

Ну, а мне-то, старшему сержанту Чертоку, москвичу с не титульной фамилией,  чего делать?!

На дембель я решил идти в гражданке, из спецкомандировки привёз такой прикид, что грешно в нём не покрасоваться в свой последний армейский день перед лейтенантами с завидущими глазами. Испорчу им настроение несвоевременными мыслями о собственной ущербности, пусть думают над этим. От меня остаётся почти новая парадка и такая же шинель односезонной носки. Завещаю их идущим следом.

Дембельский альбом… это для урлы. К тому же за восемь месяцев моего отсутствия из тумбочки, которую кто-то беззастенчиво использовал в корыстных целях (знаю кто, но пусть живёт) исчезли все немногочисленные фотографии. Ну, не было в нашем батальоне фаната объектива и закрепителя, такая вот напасть. С учебки вообще ни одной фотки, курсантам не положено. Три-четыре случайных я сразу отправлял к адресатам в Москве, чтобы не забывали. Не просить же выслать обратно?!

Готовить смену… За моё отсутствие сержант Сальников сам себя подготовил. Подготовил так, что последний весенний призыв недвусмысленно собирается с ним разобраться после нашего ухода. Почему после? Чтобы авторитет «дедушек» не обламывать, мы по неписанным законам должны вписаться за оборзевшего «черпака» перед такими же оборзевшими «молодыми». А это почти стопроцентно махач, за которым, если не дисбат, то дембель в декабре, как минимум.

Кстати, о дисбате. В начале октября наблюдал «прощание с дембелем» в соседнем по казарме рембате. Почему так внеурочно? Там какой-то свой отсчёт после дисциплинарного батальона.

Их комбат вывел перед строем нечто унылое, пародийное. По форме – «салага», образцово затянутый, как предписывает строевой устав. Ни одного признака «дедушки», буквально, даже причёска под «чуть борзый ёжик». Срок службы выдают глаза – старчески-пустые, внутри которых мрак и ужас. И лицо с наметившимися морщинами страданий.

Про этого Воронцова ходили легенды. Из отрывочных рассказов я понял – пацан был жёсткий с детства, из шпаны, так себя и показал. Ну, и какой-то слишком умный «педагог» начал делать из него батальонное пугало. С банальным расчётом – пусть вечерами в расположении борзеет один Воронцов, обличённый высоким доверием командования. Паренёк сам по себе был не слишком умным, да и по природе своей жестокой тварью, и с удовольствием вписался в предлагаемую роль.

Настолько, что за три месяца до собственного увольнения в запас искалечил «молодого», отбив ему сапогом самое дорогое . Даже видавший виды начмед, повязанный корпоративной солидарностью, пошатнулся от увиденного и строевым шагом отправился докладывать замполиту дивизии. В конце недвусмысленно добавив от себя, что в этот раз «спустить по тихой воде» не получится, мол, из-за него и так Гиппократ в гробу краснеет.

По итогу показательная порка с полным дивизионным построением и два года дисциплинарного батальона. Вернувшееся оттуда никак не было похоже на того «борзого Ворона», памятью которого пугали аж четыре призыва подряд.

Сам он о жизни в «дизеле» ничего не рассказывал, да его и не пытали из уважения. Но то, что там гораздо страшнее зоны, ясно было без слов.

…После командирского: «Всё, боец, свободен», Воронцов парадным шагом направился к КПП. Рембат, а с ним и любопытствующие, вывалил на центральную аллею. Беззвучно, только проводить глазами. И мы видели, как отслуживший вместо двух четыре года упал на колени у самой проходной и простоял так минуту. Молился, проклинал, давал зарок не пускать будущих сыновей в армию? Наверное, всё вместе. Кроме внешнего вида конченного салабона, у Воронцова-дембеля была ещё одна особенность – пустые руки. Он ничего с собой не унёс из армии. Только мрак в душе.

В рембате никто и не помнил, откуда он родом. Ох, и страшный же человек возвращался в обычную жизнь…

  Но это так, пощекотать себе нервы. Мои сорок дней (или около того) ожидания «дембельского поезда» стали самыми скучными из всей двухлетней армейской эпопеи. Прапорщик Фабричный буквально голову себе сломал, «чем занять этого Чертка, чтобы его черти взяли» (дословная цитата).

Сложность со мной заключалась вот в чём – я толком ничего не умел по хозяйству. Покрасить? Так потом придётся три раза перекрашивать. Вскопать? Обязательно будет вкривь и вкось и не на нужную глубину. Построить? Даже не начинайте!

Неделю я ходил старшим в парк, готовить технику к зимней спячке. А что там готовить три машины, висящие на балансе взвода, плюс походную барокамеру?! Водители для вида ковырялись. Я читал, мечтал и внутренне разлагался. Поэтому по возвращению в казарму от меня пахло спиртным. Несильно, так… шаловливое амбре. Прапору, может, и по фиг, но его назначили ответственным за мой моральный облик.

И он таки нашёл мне дело по душе внутри своего корпоратива хозяйствующих воришек! Офицерской iдальне при ГДО (гарнизонный дом офицеров) понадобился басбой. Ну, это я по-американски выразился, по нашему – сборщик грязной посуды и вообще прислуга за всё. Господи, кто бы сказал мне тогда, что с этой позиции я начну свою общепитовскую карьеру в Нью-Йорке… ничего бы я ему не сделал. Замер в восторге от ожидания.

Скажете, работа, недостойная ветерана СА? Наоборот, прекрасная адаптация к гражданской жизни. Данное заведение с утра и до 17.00 работало в режиме рабочей столовой (но с буфетом) и уже с 18.00 превращалось в провинциальное кафе со всеми вытекающими и входящими. Вечером там шёл разгул, что-нибудь обязательно отмечали (считалась лучшей общепитовской точкой вплоть до железнодорожной станции «Нара»). Иногда с мордобитием, чаще с офицерской рефлексией в отношении обслуживающего персонала. Только обслуживали уже гражданские, которые могли и сами дать в торец особо борзым, как и напутствовала их директор заведения из штатских.

При мне же посетители были тихие, по утрам потребляющие кефир и скорбно ковыряющие сырники (даже на взгляд – творог в них был не главной составляющей). В обед приходили уже бодрыми и деловыми, за борщом обсуждали сугубо производственные проблемы типа показателей строевой и боевой. Некоторые даже имели совесть убирать за собой и не сморкаться за столом в двуперстие.

Впрочем, на обеды аншлага не было. Половина офицерского состава (старшинского – практически сто процентов) предпочитала питаться на халяву в солдатских столовых, чем заслуживали наше глубокое презрение. А как по-вашему, почему прапорщиков исторически называют «кусками»?

Короче, задача у меня была – дожить до дня дембеля без неприятностей в плане нарушения воинской дисциплины. Что тоже непросто, уж поверьте, находясь по 10 часов в день там, где люди пьют и закусывают, фактически на полугражданке. И с ощущением, будто тебя уже списали за ненадобностью…

Леонид Черток