Жертва Соловков. Трагедия архангельской поэтессы

Она просто ушла из дома. Просто ушла, потом её нашли. Да и куда можно уйти на Соловках? Только от себя. От своей жизненной неудовлетворённости . Конечно она заслуживала намного большего.

А было ей всего ничего -25 лет.

"Парение на Соловках суровой зимой. Островитяне. Винно-водочная лавка и монастырь. Образцово-трагическая судьба романтического поэта."- как написала Света Литвак, хороший поэт..

А многие отмечали , что в детстве и юности она была похожа на ангелочка. 

И зачем ей нужны были эти Соловки? Она не была предназначена жить там, вдалеке от цивилизации с тремя детьми, при полунищенском существовании.

Как обидно! Такой светлый Поэт!

ЮЛИЯ МАТОНИНА. 

Родилась в Пятигорске в1963 г. Но очень скоро семья переехала в Архангельск.

Будучи еще совсем юной, в16 лет стала актрисой Архангельского театра кукол, но что-то с театром, который она так любила , не сложилось.

, В восемнадцать лет она вышла замуж за Василия Матонина – исследователя, поэта и барда, а в ноябре 1982 года их молодая семья переехала жить на Соловки.

«Юля была «безбытным» человеком, – вспоминает её муж Василий Матонин – Мы парили над бытом, но надо было колоть дрова, носить воду, стирать пелёнки в проруби. На Соловках мы жили трудно и счастливо. Потом я получил комнату в доме 1838 года постройки. Во времена лагеря там был женский барак. У нас родились ещё двое детей. Мы работали в музее. Юля – истопником и смотрителем, я – экскурсоводом и младшим научным сотрудником».

Но она конечно писала стихи-без этого не могла и нельзя сказать,, что она была отверженным поэтом. Стихи публиковались в газетах «Северный комсомолец», «Правда Севера», в литературных журналах «Аврора», «Нева», «Север» и др.

!Ия Саввина во время творческой поездки на Соловки с курсом народного артиста СССР Олега Ефремова, прослушав стихи юной поэтессы, решила показать ее в Москве. Сводила к Борису Полевому, тогдашнему ректору Литературного института, затем к Белле Ахмадулиной, которые вынесли одинаковый вердикт: учиться не надо, тебя испортят. Вроде бы правильное решение, но и несколько подозрительно казуистическое: один работал в Литературном институте, другая его окончила, что вряд ли помешало стать известными литераторами, найти друзей на всю жизнь, проторить дорогу к сцене и большой аудитории и прочее. Кто знает, как сложилась бы жизнь Юлии: во всяком случае – получить высшее образование, попасть в творческую среду и другие плюсы в этом были. Может быть, ее яркое начало получило бы не менее интересное развитие?" - пишет Света Литвак.

Но Соловки место совсем не подходящее не только для поэзии, но и для жизни. При том с тремя детьми.

Из дневников Юлии: «Стою на коленях перед иконой и пишу инвентарный номер на оборотной стороне… Разбавляю белую эмаль скупой слезою и ацетоном. В обед за мной забегает Вася, успешно «загнав» Бальзака, Айтматова и Герцена. И мы, подхваченные снежным вихрем, спешим в столовую, где проедаем деньги, вырученные за книги. Мы сыты благодаря произведениям знаменитых писателей и вспоминаем о пище духовной. Библиотека наша тает на глазах… На острове – штормовые ветра: ни самолеты, ни птицы не летают. Читаю Платонова. Кутаюсь в пальто. По мне уж лучше печки топить».

Не помогало и обращение к религии: Юлия Матонина: «Всегда знаю одно, а верю в другое, и сила веры рушит даже самые прочные логические построения. Бог – это естественность человеческая. Я это всегда чувствовала и знала, но обряды, олицетворяющие Его, меня смутили».

И ещё из её дневников : «Преследующая многих из нас мысль о самоубийстве является неосознанным желанием второго рождения. Необходимо выстроить себе смертельную ситуацию и преодолеть ее желанием жить или любовью: вот тут рождение!»

Василий Матонин: «Юля воспринимала жизнь, как ребенок – игрушку, которую нужно сломать, чтобы понять ее устройство. В марте 1988 года Юля улетела в Москву с одной из случайных подруг, которую провожала в аэропорт. Из Москвы – в Среднюю Азию. Уезжала навсегда. Вернулась в июле. Ее преследовали навязчивые идеи, галлюцинации, прогрессирующее депрессивное состояние. Жизнь на острове и в стране стремительно менялась. Юля не понимала происходящего и 19 сентября снова ушла. На этот раз действительно навсегда».

Прекрасная поэзия. Настоящая.

Василий Иванов (Израиль)

Буря

Ветхий дом. Буянит море.

Вы не выйдете на берег.

Поднялись на море волны,

Ветер в окна – стекла

в брызги.

Выйду – в дом ворвалась буря,

От нее не схорониться.

Небо пухлыми губами

Море в брызги расцелует.

Вышла. Сзади рухнул дом мой,

Будто вовсе не бывало,

И меня расцеловала

Первая волна до боли.

+++

Я посеяла следы -

Выросла дорога.

Там где близко до беды,

Близко и до Бога...

***

Мне казался до неба тополь,

Двор - в полмира, любимый - Бог.

А теперь все во мне. И только

Тополь, двор, человек одинок.

***

В черной ночи

Звезд многоточие,

Страх, надежды,

Луна и прочее.

В белой ночи

Стена, стенание,

Пустошь райская,

Ад сознания.

Письма о вчерашнем.

Писание стихов — это вычеркивание лишних слов из повествования о проходящей жизни.

***

Вплеталось солнце в купола, как лента.

Чтоб монастырь не разбудить уснувший,

Шептало солнце о прошедшем лете,

Целуя след, оставленный на суше.

***

Пятно крылатое в ночи —

Душа, зовущая в пространство,

В день, где гнездится постоянство,

И сердце матери стучит.

Паденье

Хочу взлететь с обрыва ввысь,

Но по закону прегрешенья

Я падаю не ввысь, а вниз,

Где небо — только отраженье.

Быть может, стану в том краю

Я рыбою или растеньем

И оправдаю жизнь мою,

Которая была паденьем.

ОЗЕРО

Озеро дышит.

Холодное утро

Сосновой иголкой

Туман вышивает

На глади озерной

Из капель дыханья,

Чтоб все рыбаки

На заре заблудились.

У озера Святого

Черный ворон в рясе перьев

Исповедал мою осень,

Где березка — нерв мой тонкий,

Обнажившись, прозвенела.

За грехи я расплатилась

Облетевшею листвою,

Помолилась за любимых

И за все мне дорогое.

Причастилась из озерка,

Там, где кони причащались,

Там, где птицы отражались,

Я узнала вкус заката.

О живой воде

Я посеяла следы —

Выросла дорога.

Там, где близко до беды,

Близко и до Бога.

Я по кромке льда прошла

За живой водицей,

Зачерпнула, как могла,

Жаждущим напиться.

Напоила горе я

Солоной слезою,

Напоила пьяного

Песнею — тоскою,

Напоила потом я

Садик, что садила.

Наливала мертвому,

Да не воскресила.

***

Капля свисает с листа,

В ней отражается солнце.

Ветер проснулся в ветвях —

Солнце обрушилось в травы.

***

Душистое небо теснится в росе,

Примятой травой силуэт обозначен.

Поговорка

«С лица воды не пить»,

А я пила однажды.

Проснувшись поутру,

Я к озеру пошла.

Смывая сон и соль,

И, утоляя жажду,

Увидела на дне,

Что раньше не могла.

Там, возле камня лба,

Две изумрудных рыбки

Смотрели на меня

С прозрачною тоской.

Немая рыба рта

Вздыхала об улыбке,

А нос курносый мой

Ракушкой был витой.

Но воду я пила.

Она теперь горчила.

Горчила не на вкус —

На мой смешливый взгляд.

И только, уходя,

Я зеркало разбила.

«С лица воды не пить?» —

Неверно говорят!

***

Соленых поцелуев горсть — лови!

На палубе сверкают они в россыпи.

А за бортом глядят глаза твои,

И солнце бродит в них кошачьей поступью.

***

Небо склонилось низко.

Прямо над нашим садом.

Будет гроза. Ирисы

Сорваны для меня.

Но мне их, увы, не надо.

Я предпочла бы розы.

В розах истома сада

И ожидание гроз.

Колыбельная сыну

Как родился я

Утром раненько,

Завернула меня

Моя маменька

В одеялко да лоскутное,

Так и вышла жизнь беспутная.

То зеленая, то красная,

То синяя, цветастая,

А на черный цвет

И спросу нет,

А на белый цвет

И от вздоха след.

Ой, как завтра мне

Хворать-помирать,

Вы скорей меня

Убирать-зарывать,

А как стану я

Перед сном роптать,

Перед вечным сном

Приговаривать:

Вы не спрячете меня

В землю черную,

Прорасту я травою

Зеленою.

Моя кровь замрет

Алой ягодой,

А любовь взойдет

Яркой радугой.

А под радугой

Будет рад другой.

Стихи Сергею Морозову

Когда в море шторм, все рыбы уходят на глубину, чтобы их на берег не вынесло. У Морозова на окнах вздрагивают занавески, словно паруса под ветром, а нос у него, словно киль. Книги на столе похожи на засохшие растения, а чайник...

Чайник алюминевый, я знаю

Человека одного, как Вы.

Он в себе, что может отражает,

Искажая с ног до головы.

***

Вы вошли в темно-синем

И длинный, как дождь,

Чтобы стать тем,

Каким я Вас знаю.

Я не в силах сдержать

Откровенную ложь,

Что без Вас я совсем не такая.

***

Я к Вам пришла, чтоб осень разделить,

Молчания отпить из белой чашки,

Осиных листьев письма о вчерашнем

Я принесла, чтоб на столе забыть.

***

Подморозило. Морозов

Топит печь и ждет весны.

Мне смешно, но я серьезна,

Вы серьезны, но смешны.

Я пошла, куда не знаю.

Я открыла вашу дверь.

Тот, кто много понимает,

Не поймет меня теперь.

Утопает наш островок в белом безмолвии моря, неба, снега.

Я перекатываюсь черной точкой по его поверхности, сохраняя в себе лишь тайну двух глубин: начала и конца.

Бесконечность вселенной сообщила мне о бесконечности жизни: кончается одна вселенная и начинается другая.

Я выхожу за все пределы — и беспредельность нахожу.

...

Синяя льётся небыль...

Нынче смеюсь навзрыд,

Пью из ладоней небо

С пылью из-под копыт.

Скоро луна мне точкой

Глянет в конце строки.

Жду приближенья ночи

Из-под крыла руки.

СБЕГАЯ ПО СРЕДНЕКИСЛОВСКОМУ ПЕРЕУЛКУ

По асфальту наклонному,

Мимо старого клена,

Я сбегала, смеясь,

В переулок влюбленная,

И, раскинувши руки,

Превращала их в крылья.

А над тем переулком

Звуки музыки плыли.

Эти звуки рождались

В доме, с деревом смежным,

И, прохожих стесняясь,

Были робки и нежны.

Удивленно из окон

Глядели разини.

Переулок был - сказкой,

Я - крылатой богиней.