ГСВГ (Группа сапёрных войск в Головеньках). Из автобиографической повести «Гвардии Черток»

Как раз в годы моей службы Кантемировская дивизия натужено строила танкодром.

Не просто танкодром, а самый большой в Европе (интересно, кто вычислял площадь тех, что в странах НАТО… никак по снимкам из космоса?). Ну, вы помните эту нашу гигантоманию – «Советские микрокалькуляторы самые большие микрокалькуляторы в мире!»? Вот и здесь по той же схеме.

Это не значит, что до этого гвардейцам-танкистам негде было пострелять.

Во-первых, был небольшой танковый полигон сразу за дивизией. Соседствующий с воспетой в солдатском фольклоре деревней «Финляндия»:

Больше «Финляндии» нету для нас,

Где на патруль нарывались не раз.

То есть, в той деревне было сельпо, где продавалось вино. И солдаты были неплохим подспорьем для выполнения торгового плана, так как самогон в деревнях во все времена был главным инструментом для проведения как активного, так и пассивного отдыха, в магазин же за пойлом заглядывали по крайней нужде или в честь больших государственных праздников.

Интересно другое, за всё время моей службы в дивизии мы ни разу не посылал гонца именно в «Финляндию» (о том, где добывали горючее, читайте в главе «Солдатский Бахус»). По причине повышенной опасности такого марш-броска. Во-первых, надо полтора километра бежать по открытой местности полигона. Да, там можно спрятаться в вырытые окопы (тренировались не только танки, но и мотопехотинцы по системе «сопка наша – сопка ваша»), только попробуй догадайся, в какой момент следит за тобой в бинокль начкар стоящих в рядок парков военной техники, чтобы недрогнувшей рукой набрать номер гарнизонной комендатуры. Во-вторых, опасность наткнуться на тот самый патруль, который, если и караулит самовольщиков в данном населённом пункте, то наверняка у сельпо, больше там делать нечего. И в-третьих, совсем не факт, что в том сельпо найдётся вкусный продукт типа дешёвого портвейна или вермута («анжуйское»), за которыми, в общем-то, и стоило отряжать бойца в столь опасное путешествие. В нашем взводе было немало деревенских, они были в курсе торговых порядков в таких вот «Финляндиях» - особо популярные народные напитки, что дома не приготовить, сметались подчистую в момент поступления в подсобку магазина, о времени прибытия вожделенного продуктовоза сердобольная продавщица заранее оповещала всех соседей.  

Возможно, когда-то в мохнатые 50-60-е соседство с «Финляндией» и имело для Кантемировки некий сакральный смысл. Но в наш брежневский застой это стало просто солдатский байкой… что тоже достойно. Да и старшина в наше время пошёл не тот, что у солдата Бровкина или Максима Перепелицы, в каждом взводе найдётся прапор, что за дозу малую доставит всё в лучшем виде.

Впрочем, лично я от портвейна отдыхал, его на моей гражданке было вдоволь. Спирт в нашем взводе всему голова… а в постные дни выручало народное творчество Лаврухи, который свои поделки обменивал у жён комсостава исключительно на водку. Однажды с ним даже расплатились армянским коньяком… не поверите, под тушёнку мы даже не поняли вкуса.

Ещё танковый полигон был в самих Головеньках. Эти Головеньки – небольшая деревушка между Наро-Фоминском и Кубинкой. А вот то, что за ней - огромный лесной массив, который нам предстояло вырубить. Не весь, просеки для прохода танков и поляны для разных военных упражнений.

Сам полигон для танковой стрельбы представлял собой открытое поле с условными мишенями в конце. Почему условными? Потому что главное действие происходили на командном пункте, где за большим осциллографом (или как эта хрень называлась, времена-то были дремучие, докомпьютерные) сидел оператор, а отцы-командиры любовались стрельбами у панорамного окна. Но кто там на расстоянии двух и больше км поймёт, попал танк по цели или не попал, виден только дым от выстрела да звук глухого «бум». Поэтому за спиной у оператора-сержанта во время стрельб стояло сразу несколько шестёрок в офицерских погонах, которые радостно докладывали боссам о результате каждого выстрела.

Надо сказать, что такая служба, что у сержанта-оператора, относилась к разряду большой халявы, почище, чем должность хлебореза. В общем-то, не перетруждалась и вся команда обслуги полигона – строевую подготовку им устраивали только когда командир командного пункта перепьёт (я видел лицо того вечного майора… это частенько случалось), зарядка на усмотрение парочки сержантов, хавка от пуза… и прочие прелести команды, которая находится в вечной командировке (слететь с неё обратно в дивизию, команда относилась к одному из танковых полков, большое горе). Но именно на должности оператора танкового стрельбища можно было заработать честь и славу…

Вот какая история там передавалась из уст в уста, не такая уж древняя, середина 70-х…

Приехал посмотреть, как метко стреляют гвардейцы-кантемировцы, крупный чин из штаба Московского военного округа. Так-то они, как правило, дальше Таманской не выбирались, ломались от теплоты пехотного гостеприимства, но этот стойкий и дотошный оказался… язвенник, наверное.

Всё как обычно, по сценарию – генерал у окна, с одного бока его комдив наш подпирает, с другой комполка, чьи танки вышли на огневой рубеж. «Лучшая рота пошла» - обещают зрелище проверяющему… первый выстрел… «пук» издали слышится… полоса на экране. «Мимо», - синхронно констатирует шестёрки, следящие за происходящем на дисплее. Генерал недовольно смотрит на комдива и громко гымкает. Второй выстрел… «пук»… «Мимо». Генерал возмущённо смотрит по сторонам и сопит.

В этот момент оператор командного пункта роняет карандаш, встаёт за ним… и оказывается где-то сбоку аппарата. Очередной «пук»… карандаш в опытных руках впивается грифельным жалом в какое-то гнездо в корпусе. «Попал!», - ликуют шестерки.  И так ещё 8 раз…

Генерал уезжал удовлетворенный, что-то сказав про естественное волнение, которому, впрочем, не место в реальной боевой обстановке. Комдив кивал головой и исподтишка показывал кулак всей отличной роте. Комполка остался на полигоне, сославшись на технические проблемы.

Сколько хренов от него влетело потом в уши танкистам, не поддаётся подсчёты, были помянуть все их прабабушки до седьмого колена как особы, не отличавшиеся высокой социальной ответственностью. Но концовка…

- Зато в команде полигона есть боец, полностью овладевшей своей воинской специальностью. Оператор командного пункта, выйти из строя! Присвоить младшему сержанту очередное звание… благодарственное письмо родителям на Родину… фото у знамени части… десять суток отпуска… ах, он дембель... тогда первой партией домой. За всех вас, козлов, он один отстрелялся!  

Но мы на это стрельбище даже не заходили. Наоборот, они к нам, у нас веселее. Как на всякой армейской халяве, куда подбирались солдаты разных призывов и разных увлечений (это вам не канцелярия при штабе и не музвзвод), в команде полигона царила анархия… точнее иерархия старослужащих. Дедовщина, если по-советски. Например, ночные похороны «бычка», который сам же «дедушка СА» демонстративно и бросил себе под ноги, чтобы потом найти и обвиноватить некурящего салагу (среди призывников такие попадались). Похоронная команда состояла минимум из двоих… иначе как нести носилки с покойником? И могилка не менее два на два плюс два в глубину – «чтобы не воскрес».

Откуда знаем, если не заходили? Гости из полигонной команды сами хвастались. Причём хохотали над похоронами не только отцы, но и духи. По-моему, они сами чувствовали некую ущербность, несерьёзность своей службы, а подобные испытания их как бы сравнивали с остальной Советской Армией. Ну и, конечно, практический смысл – без дедовщины внутри сержантско-рядового состава такая команда была не только небоеспособной, но и опасной для всего окружающего. Лес бы спалили от скуки запросто… а какой танкодром на пепелище?

Первый раз нас забросили в Головеньки в конце июня. Настоящий палаточный лагерь, только палатки те рассчитаны были на восемь человек и более, несколько вообще на 24. Спать не на голой земле, на специально сколоченных деревянных поддонах. В каждой печка-буржуйка в обязательном порядке. Но топить только с разрешения зампотыла. И то это ему, как ножом по… .

Однажды истопник в одной большой заснул (это почти как с автоматом в карауле), искра вылетела, попала на сухой натянутый брезент, парни каким-то чудом успели выскочить. Утром общее построение и разбор полётов, полковник Шпунтов крыл матом как списанный на берег боцман. Концовка того спича запала в сердце каждого воина:

- И ведь могли погибнуть, сгореть заживо 24 молодых парня, чьих-то сына, брата, жениха… да сгорели бы и х… с ними, других призовут, а за казённое имущество я буду отписываться?!

- Вот как они, суки, нас ценят, - прошелестело по моему взводу, причём злились те, кто в обычные дни не был подвержен излишней рефлексии. Мне эта сценка армейских нравов тогда напомнила кадры из фильма «Броненосец «Потёмкин»… но, видимо, революционная ситуация ещё не назрела. Да и по-настоящему буйных среди нас не было.

Везли нас в Головеньки якобы заниматься боевой подготовкой – тренировать спуски в местном вододроме. Однако уже на первом построении было объявлено – все занятия только после обеда, до этого пилы-топоры в руки и вперёд. Все без исключения.

Сейчас, вспоминая, какими лесорубами мы вошли в лес, я удивляюсь, что кто-то вообще вышел обратно. Даже в зоне на лесоповале есть инструктаж по технике безопасности, как минимум, объясняют, в какую сторону валить сосну, как предупреждать, что валишь, куда отпрыгивать, если на тебя уже падает. Мы же учились, что называется, с топора. Была во взводе парочка бойцов, имевших подобную доармейскую практику. Но… вот она, наивность молодости… эти парни были уверены, что и у других мастерство лесоруба должно быть в крови. Они не учили… они свысока материли других, наконец хоть в чём-то почувствовав собственное превосходство над окружающими. Но всё вкупе, плюс везенье, что основное – наш взвод обошёлся без потерь. Да что взвод – весь отдельный сапёрный батальон. Да что батальон… за то лето всего четыре несчастных случая на всю дивизию. Причём один полуанекдотический – один молодой летюха, командир сапёрного взвода в танковом полку, приморился на солнышке, ушёл от места валки на просеку и лёг кемарнуть в высокой траве… как раз в том месте, по которому через полчаса прошёл непонятно откуда взявшийся танк. В итоге вся биография на гусеницы намоталась.

Вы спросите, что в этой истории весёлого? Сейчас уже не знаю. Но тогда со смехом рассказывали. Со злорадным. Ну, не любили у нас офицеров, не жалели… даже не знаю, почему. Или предчувствовали, что из таких летюх потом полковники Шпунтовы вырастают?

Помню, мы каждый день материли тех, кто сэкономил на мотопилах, они нам казались хорошим подспорьем в механизации ручного труда. Теперь я понимаю, те жмоты-тыловики спасли немало солдатских рук-ног.

Зато после 5-6 часов маханья топором и нудного пиленья, после лихих вскриков: «А ну, все нах, падает!», после обеда… заниматься боевой подготовкой, то есть, проверкой водолазного оборудования и спусками, ну совсем не хотелось. Поэтому вторую половину дня мы занимались фигнёй. Весёлой фигнёй.

Тот, кто служил срочную, знает – в армии всё время хочется есть. Вернее, не то, чтобы хочется… ты никогда не откажешься пожрать. Если знакомые повара вдруг картошки нажарили, если тебя в чепок (кафе на территории части) позвали, если сухпай вскрыли, если кому-то посылка пришла. Причём ешь предложенное не через силу, давясь впрок, а смакуя, со вкусом. И ведь не толстели (эх, сейчас бы так).

Разговоры о жрачке входили в тройку сакральных тем до и после отбоя наряду с воспоминаниями о выпивке и фантазиями о бабах. Эх, не догадался записать, отличный бы сборник кулинарных рецептов получился. Но только для начинающих, из услышанного я сделал вывод, что Страна Советов в кулинарном плане жила совсем без изысков, особенно сельская местность. Или это пацанская память настолько незатейлива, что вареники с вишней кажутся ей вершиной высокой кухни.

Жрать в Головеньках хотелось постоянно. Действительно жрать, а не лакомиться. Конечно, свежий воздух, на котором не только работаешь, но и спишь. Конечно, махание топором, которое выматывало почище любой строевой. Но и порции реально стали меньше! Картофельное пюре на ужин – одна вода. Мы возбухнули… на следующий день нам выдали картофель по норме – по пол-ложки на пилотку, и объяснили – сытость даёт мука с водой, читайте нормы отпуска. В Головеньках выяснилось, на солдата положено по две жаренные мойвы, в дивизии никому в голову не приходило считать. Вместо мяса в общей тарелке на столе плескалась коричневая жидкость с белыми спирохетами коровьих жил. Даже мослы из супа, предмет вожделения всех старослужащих, теперь дальше кухни не уходили, их обгладывали злые, как черти, повара. Абсолютно несладкий компот… ну, это как раз понятно, бражка на свежем воздухе идёт за шампанское.

В Головеньках чепка не было. Был магазин в ближайшей деревне… но о нём сразу предупредили – лучше не соваться. Спалили сельпо ухари-танкисты, ещё прошлой весной примчавшись за горючим прямо на боевой машине, чем довели продавщицу до ночного энуреза – она реально подумала, что война. Из поселковой управы звонили в штаб дивизии и получили приказ: задерживать всех, кто за водкой и в форме, собственными силами, звонить в комендатуру и сдавать субчиков. Команда полигона материлась, этим им серьёзно изгадили солдатский досуг.

В принципе, можно было бы прийти просто за рыбными консервами, хлебом и яблочным повидлом, ничего иного в том лабазе всё равно не водилось. Но по здравому размышлению мы пришли к выводу – никто никогда не поверит, что гвардейцы-кантемировцы идут в магазин просто за поесть. Увидят, вызовут патруль… а тому по уставу наплевать, за портвейном ты шёл или за ромашками, по любому самоволка. Согласитесь, сесть на гаупвахту за кильку в томате совсем обидно.

Поэтому мы перешли на подножный корм. Благо в июле пошли грибы. Я считаю себя отменным грибником, с детства любимое занятие, с того момента, как нашёл первый белый на своём дачном участке. Но в моём взводе нашлись просто виртуозы, мастера тихой охоты. Прямо с просеки уходили вглубь леса на час-полтора и королевский ужин нам был обеспечен. Увы, без картошки, с ней дефицит, но нарубаться одними белыми с подосиновиками тоже неплохо, репчатым луком на полевой кухне попроще, чем картохой было. Вместо сковороды – цинки от патронов, их полно на полигоне. Глубокие, хорошо нагревающиеся на буржуйке, очень удобно.

Правда, в первый же вечер на задалось. В самый кульминационный момент, когда грибной запах проник в мозжечок каждому страждущему, в палатку ворвался старлей, дежурный по лагерю. Кажется, из понтонной роты, мы его в лицо-то еле-еле знали. Повёл жалом… то есть, клювом… то есть шнобелем… и к печке-кормилице. Хватал цинки с грибами, по-моему, даже голой рукой, относил к выходу и футболил ногой, они только в темноту улетали, унося подальше от нас ночную сытость.

Ладно, если бы он матерился при этом. А то всё молча, только шипел, наверное, от боли в обожжённых пальцах. Ну, думаем, завтра на построении будет разбор полетов. Ничего подобного, ни слова! Выходит, этот хлюст получил удовольствие только от того, что мы легли спасть голодными. Ну, и как их можно было уважать после этого? Очень надеюсь, что этому старлею по жизни досталась тёща-патологоанатом…

Но любой урок всегда наука. С той ночи на грибы мы выставляли дневального, чтобы сёк ситуацию… а за это двойная порция. Сам бы встал на шухер за такой паёк… да не по чину.

Тем более, что через неделю грибы исчезли уже до осени. Как раз к этому моменту пытливый ум одного из деревенских связал вододром и проходящую рядом с ним ЛЭП.

Вододром тот, как тренировочная база не только нас, кваков, но и понтонёров, и танкистов, преодолевающих водные преграды, представлял собой рукотворно-углубленное и расширенное устье небольшой реки местного значения. Он же играл роль некоего природного рыболовного садка, куда рыба попадала по течению и плескалась себе в волю. Ловить удочкой как-то никто и не помышлял, мы сразу перешли к промышленным масштабам добычи (ударение на первом слоге).

Как? Да очень просто. Берётся у связистов медный провод в оплётке, складывается вдвое. С одного края делается подобие кольца, с другого оба конца зачищаются и забрасываются на провода ЛЭП (потренироваться придётся). А кольцо смело в воду! Рыба начинает всплывать тут же. Как от тротиловой шашки, только без грохота.

Первый же заброс принёс пару вёдер всякой мелочи типа карасей и плотвы. Увы, в той речке ни сомов, и щук, ни налимов. Слышали бы вы, как матерились те, кого призвали в армию с берегов Амура и Енисея, на осетрах взрощенные. Ну, пожарили, косточки обсосали, хоть какой-то процесс. А, клеврет мой, Лавруха, задумался. У него, судя по всему, было бурное отрочества, раз с 11 лет находился под надзором участкового. Несмотря на явные пробелы в образовании (изучение литературы у него закончилось на «Чуке и Геке»), что касается украсть, обменять, достать, тумкалка у него работала дай бог каждому.

На следующий день пошли на рыбалку с новыми планами. Те же два ведра с поверхности набрали, но уже не к себе в палатку потащили, а в деревню. Не в ближайшую, а по ту сторону танкодрома, чтобы максимально замести следы.

Торговаться с сельчанами направили наиболее речистых, занудных и деревенских, чтобы говорили с покупателями на одном диалекте. Сложная комплектация… но двое таких нашлись. Задача – максимально долго отвлекать внимание хозяйки.

- Женщина, рыбки не желаете?

- А ну, покажь. И куда её такую, только кошке?

- Зачем кошке?! В сухарях обжарите… или во, на уху. Мамка у меня знатную уху на молоке варит, батя ей с похмельги только и оттягивается… хотите рецепт запишу?

- И сколько денег за неё хотите?

- Лучше самогонкой.

- А сам-то откуда?

- Деревенский… 5 тысяч километров отсюда…

Дальше следовал урок этнографии. Чем дольше, тем лучше. Потому что на задАх приусадебного хозяйства орудовал Лавруха с двумя ухарями, вырывая на огороде всё, что хоть малость к июлю подросло и созрело. А ещё в мешке оказались две курицы, снятые прямо с насеста.

Меня, как наименее приспособленного к сельским набегам (ну, объективно), оставили на шухере. Вдруг, если не патруль, то местный участковый? Что делать, если таковой появится, не догадались обговорить. Если по драматургии, то мочить. Обошлось. Для участкового в первую очередь…

Ничего вкуснее, чем та курица, обмазанная глиной и испечённая в ямке под костром, я не едал ни до, ни после. Хоть и досталось всем по кусочку, делили по-честному на весь взвод и облизывались. Наверное, потому что ворованное. И запивали правильным напитком, нашим водолазным спиртом. Букет вкусов и эмоций… вы понимаете?

Хотели повторить. Но не получилось. На третьем забросе взводный связист Скирин, хозяин провода – главной нашей удочки, схватился за оголённый участок (сам виноват, раздолбай). Как же его тряхануло! Мало того, подбросило и он упал прямо в воду, по которой шёл ток, благо, кто-то быстро среагировал скинуть концы с ЛЭП.

Вы представляете, какое там напряжение? Я – нет. По всем законам физики и техники безопасности… «отряд не заметил потери бойца». Пардон, в нашем случае ещё как заметил! Вплоть до судебного разбирательства со старшим по должности и званию, кто при этом безобразии присутствовал. Со мной, то есть. Бррр.

Но это же советский солдат. Минут через десять Скирин пришёл в себя. Вы видели в кинокомедиях, как у людей после удара тока волосы встают дыбом? Так знайте, это не придумка режиссёра. У нашего связиста они так стояли дня три, правда, на уставную длину волос. Тот ещё ёжик. И кое-что ещё стояло… бедняга три дня прожил, как футболист в стенке перед воротами. Два ожога на пальцах, которыми за оголённое место схватился. И совсем странным стал… хотя и до этого был тем ещё чудилой. Но живой.

Спасибо проведению за это! Потому что через пару дней я проснулся в холодном поту и выкурил пачку «Примы» без остатка.  Мне явственно привиделось, как нас всех арестовывают при второй попытке торговли рыбой. И обвинение конкретное – повторное ограбление освобождённого крестьянства. Если с погибшим во время тренировок связистом (а что ещё мы могли делать на вододроме?!) был шанс проскочить, то здесь конкретный срок всем участникам. Даже страшно представить…

Не только мы, сапёры, валили головеньковский лес. Рядышком с нами располагался мотострелковый полк, единственный в гвардейской танковой. Вот там служба точно мёдом не казалась, в моём представлении, эти парни отдыхали с топорами-пилами в лесу. Зато после обеда у них начинались занятия по боевой подготовке. Что это значит для пехотинца? Беги-штурмуй-окапывайся. Вне зависимости от срока службы, там солоно приходилось и дембелям.

Опознавательный момент у мотострелков не только красные погоны и общевойсковые эмблемы в петлицах. Среди них в те годы много лиц среднеазиатской национальности. До армии я слышал, что призывников с южных районов СССР стараются брать в танковые войска, мол, они по росту подходят. Байка! Если и берут, то бывших трактористов с образованием не ниже техникума, то есть, на общих основаниях. Пара узкоплёночных механиков-водителей на один танковый батальон, не больше.

Зато в мотострелках их… немногим меньше, чем в стройбате. Как объяснить? Возможно, повышенной выносливостью. А, может быть, тем, что «ура» звучит одинаково на всех языках народов СССР.

Наблюдал я как-то сценку, достойную камеры Гайдая… жалко Леонид Иович про армию не снимал.

Было у мотострелков тактическое занятие «батальон в обороне». Солдаты занимают оборону на склонах высотки (сами за неделю набросали, трудяги), окопались и ждут наступления условного противника. Командиры обходят позицию (как раз комдив с замполитом приехали проверить, не разложился ли вверенный им личный состав на лесоповале), делают замечания. Кого-то хвалят, кому-то пистон вставляют по самое не балуйся. Но в общем и целом обстановка весьма благодушная… летняя погода способствует.

Но вот подходят они к индивидуальному окопу, из которого торчит чернявая голова с характерным разрезом глаз. Надо сказать, боец грамотно окопался, на нужную глубину, края окопа аккуратные и сам внешне не разгильдяй, видно, что минимум черпак. Ну, и замполита нашего развезло поговорить с таким ладным гвардейцем, подбодрить по-отечески.

Да, а воин тот был гранатомётчиком. На бруствере окопа лежит его железная дура метра полтора длиной (не то, чем братва в 90-е друг друга мочила).

Опускается замполит на корточки и проникновенно так спрашивает:

- Как фамилия, боец?

- Ефрейтор Мухтарбеков, товарищ полковник!

- Надо же, - удивляется наш недалёкий умом замполит, напрочь лишённый чувства такта, - вроде и этот… ну… с юга, а по-русски как чисто изъясняется! И какую же задачу перед тобой поставил взводный?

- Сиди, сказал, чурка тихо и следи, чтобы гранатомёт никто не спЫ…л.

Я потом пересёкся с этим Мухтарбековым. Покурили. Оказалось, он ташкентский, слетел за организацию пьянки с третьего курса истфака ихнего универа.

- Чего, - спрашиваю, - придуриваешься?

- А чуркой два года прожить легче. Умные мы вас раздражаем, я дальше ефрейтора подниматься не стремлюсь. Чтобы за всё отдуваться, как ты, сержант?

Кто бы спорил…

P.S. Специально погуглил «Головеньки, танкодром». Есть такой… только нигде не указано, что самый большой в Европе. Неужели кто-то из НАТО ещё больше забабахал? ОбЫдно…

Леонид Черток, дмб-79