Национальный вопрос (картинки московского детства)

"С чего начинается Родина?
  С картинки в твоем букваре,
  С хороших и верных товарищей,
  Живущих в соседнем дворе"

 (авторы песни из к/ф «Щит и меч» Михаил Матусовский и Вениамин Баснер)

 С детства меня наши дворовые хулиганы дразнили ж…м (евреем).
 При отсутствии каких-либо внешних признаков. Отчего? 

 Папы и мамы этих мерзавцев тоже были мерзавцы и не могли себе отказать в удовольствии -  посплетничать  о соседях... при детях.
 Они считали, что мой папа безусловно еврей потому, что никто и никогда его не видел пьяным, в грязной одежде или обуви, матерящимся на всю ивановскую.
 У него были золотые руки. Холодильники, отремонтированные моим отцом пережили и свой срок, и его.
 Ну чем не еврей?
 Когда мои знакомые девчонки рассматривали фотографии моей мамы, они хотели за меня замуж и быстренько заводить детей. Мама - русская красавица, смутившая не одного бодрого лейтенанта ВС, при этом целомудренный человек, но лишенная всякого ханжества. Мой лучший друг детства.

 Дети нашего первого соседа, срезающего веревки с подписанными мною пеленками, кончили плохо. Сын сгинул в лагерях, став вором, дочка спилась... Сосед называл моего папу евреем без тени сомнения.
 Разумеется, за глаза и в кухонных «беседах» с моей мамой.

 В нашем новом доме, на первом этаже, жило семейство русских дворников, делегировавших свое право на труд семье татар с осуществлённым разделением труда. Русские пели и пили, татары мели и мыли.
 В этих идеальных отношениях у русских Пахомовых взращивалась надежда и опора семьи - дорогой сыночек и слегка дебильная, вечно с соплями, дочка.

 Сынок, томясь своей  богатырской силой, душевно отдыхал на нас – дворовой мелюзге.
 Отдохновение этого недоросля как правило начиналось с невинных, но настойчивых вопросов именно ко мне.
 Волновал его, разумеется, национальный вопрос.

 Признаюсь, я был растерян и не знал как отвечать. По какой форме докладывать о своем жидовстве...
 Допросы с пристрастием Пахомов младший проводил прямо у подъезда. Его родители, либо отдыхали беспробудным сном от трудов, либо были «в неизвестном направлении».

 Рассказать маме, и тем более, папе о подобных беседах, мне было мучительно стыдно. Стыдно от того, что я не мог постоять за себя.
 А сдерживал меня не только страх перед здоровенным лбом старше нас на 5 лет, а вот эта зловещая тишина, обрушавшаяся на всю нашу детскую стайку, дворовых в доску, друзей.
 Все как-то млели и терялись... И как бы не знали: а  что делать в таких случаях?

 В один прекрасный момент июньского теплого утра, я все ж таки не выдержал, обидевшись не на суть вопросов (их я не понимал), а на уничижительный тон и чего-то там возразил не по уставу.
 Это несказанно вдохновило богатыря.
 Он решил меня примерно и показательно проучить.
 ...

 В разгар воспитательных действия, из подъезда вышел сантехник дядя Коля.
 Вчера у него был очень удачный день. Ровно противоположный сегодняшнему.
 В его руке, с ладонью размером с ракетку для пинг-понга, кокетливо, словно женская вуалька, притаилась авоська для пива. Майка и треники дяди Коли источали ароматы всех удач вчерашнего дня.

 Оценив с ходу дислокацию: зажавшего меня захватом за шею Пахомова, притихшую команду моих хороших и верных товарищей, сантехник Лосев, свободной от авоськи рукой, ухватил ухо Пахомова. Ухватил привычно, как какую-нибудь трубу или гайку, которую дядя Коля мог закрутить без ключа так, что потом другой сантехник её с ключом полдня откручивал, вспоминая мам и бабушек до пятого колена...

 Мое задыхающееся тело выпало из жарких объятий Пахомова и я затылком почувствовал как мой мучитель побледнел. Просто стал мешком с мелом для побелки...
 Ты, б…ь, чё маленьких обижаешь? - нежно спросил дядя Коля, - Отрастил женилку и теперь выпендриваешься?

 В этот момент мамаша Пахомова вышла на кухню хлебнуть водички и через окно увидела эту диспозицию, угрожающую геноцидом её любимому чаду. Мама сорвалась как стоп-кран восточно-сибирского экспресса. Её инстинктивный материнский визг был сопоставим со звуком  тормозов поезда, разбудившим медведей Урала:
 - Колька,  …твою дивизию! Щяс милицию вызову!

 При слове «милиция» дядя Коля заулыбался. Нехорошо. И еще чутка сжал пахомовское ухо.
 Мешок с мелом развязался и двору был явлен богатырский писк. Он был столь пронзителен, что сантехник полез в свое мохнатое ухо авоськой. 

 Через несколько минут картина у нашего подъезда  стала напоминать сказку про «дедку и репку»:
 Мои друзья, тесным рядком сидящие на лавочке, я, ухвативший как соломинку локоть своего дружка Сережки,  все еще удерживающий меня за шорты хулиган Пахомов, выгнувшийся бананом, дядя Коля, собирающийся этот банан очистить от кожуры заживо и, вцепившаяся в майку сантехника мамаша Пахомова в домашнем халате и в одном тапке с оторванной подошвой.
 На эту «живопИсь» зачарованно  смотрели, исполняющие обязанности дворников,  Фарид и его молчаливая супруга.
 Медленно оседала пыль...

 Сейчас мне вновь задают вопросы про национальность. Те же Пахомовы...
 Выйдет ли дядя Коля за пивом?

 Впрочем, история имеет «философский» конец.
 Когда рассосались страсти, но синяк на ухе хулигана Пахомова виден был даже ночью в течении еще трех дней, дядя Коля, отвел меня в сторонку и доверительно сообщил мне, что, мол вам евреям надо б вести себя потише...    

Евгений Донской