Несокрушимая?! И легендарная?!! Размышления по поводу Дня защитника Отечества…

Хотя, если разобраться, мне просто не везло. Ну кем мог стать бывший студент из Москвы, сын работников искусства, сдуру решивший два года познавать жизнь во всех ее проявлениях (именно это мне посоветовали на сценарном факультете ВГИКа, куда я нагло отнес документы сразу после школьных экзаменов)? Писарь, хлеборез, каптерщик, да мало ли нужных военных специальностей есть для таких прощелыг, как я. С самого начала все складывалось, как надо. На городском призывном пункте зоркая комиссия оценила мою учебу в английской спецшколе и приписала к команде технических переводчиков, отправляющихся рубить сахарный тростник, пить ром и улучшать местную породу аборигенов на Остров Свободы, к самому комманданте Кастро. Все могло быть расчудесно, и Советская Армия осталась бы прекрасным воспоминанием о бесшабашной юности. Если бы за два года не спился бы и не съе.., ну, вы понимаете… Но за два часа до выезда в аэропорт злодейка-судьба забросила в ряды московских призывников двух студентов-пятикурсников из института иностранных языков, изгнанных за хроническое пьянство. Их посчитали более подготовленными к тяготам тамошней армейской жизни, хотя я в этих видах уже тогда был далеко не дилетант. В итоге я и еще один достойнейший представитель «фирмовой» молодежи, отправленный служить отцом-гэбэшником с третьего курса Горного института за курение легких наркотиков, Александр Кочетов, студеным ноябрьским утром 1977 года оказались в расположении Гвардейской Тапповской саперной учебной дивизии. Про нее народ сложил незабываемые строки: Кто прошел учебку в Таппо, Тому по хрену гестапо. Какие старые слова, а как кружится голова… Первое, что мы увидели при въезде на территорию учебки, это фигура курсанта, висящего на перекладине. Вроде бы обычная картина для армейского спортгородка, только висел этот гимнаст не на руках, а на собственном поясном ремне. И держался этот ремень не на талии, а на шее… - Осенний плод созрел, не выдержали нервы, - вкратце обрисовал ситуацию сопровождающий капитан. И ободряюще добавил: - Ничего, привыкнете. Нас е.., а мы крепчаем! Привыкать не хотелось, хотелось «халявы». Поэтому, когда один из «покупателей» на гарнизонном плацу стал искать «спортсменов-пловцов», мы тут же предложили свои услуги. И попали… Попали в учебную роту саперов-водолазов. Говорят, сапер ошибается один раз. Сапер-водолаз ошибается дважды, первый раз, когда попадает в саперы. Курсант роты саперов-водолазов Тапповской учебки ошибался трижды. Первый раз, когда появился на свет… Только мое еврейское счастье оправдывало тот факт, что я попал в роту, состоящую из жителей Западной Украины и «дружественной» Прибалтики. Ну я понятно, а вот за что мучился чистокровный русак Кочетов? Уже на пороге казармы нас встретил наш будущий «замок» сержант Денисенко и поинтересовался, откуда нас доставили, и «шо на гражданке робили»? - Студенты, из Москвы. - Студэнты, значица… А теперь вы говно! - Почему?- задали мы наивный вопрос. На него сержант Денисенко пытался ответить все оставшиеся полгода… Стоит ли говорить, что наши сослуживцы-«годки» «полюбили» нас, как родненьких. Не только сержантский состав роты, но и прапорщики, и офицеры считали своим долгом ежедневно напоминать личному составу, в каком «говне вы будете мудохаться всю жизнь, пока эти московские шланги колбасу жрать палками будут и девчин ваших харить». В конце семидесятых годов прошлого века прибалтийские республики жили не в пример лучше даже столицы СССР, а уж украинская домашняя колбаска… Вот насчет девок они были правы. В дальнейшей гражданской жизни, оказываясь в койке с представительницами украинского слабого пола, я вспоминал сержанта Денисенко и… «Дивчины» были в восторге. Некоторые уверяли, что «москали» лучше… Наверное, у многих были свои сержанты с Украины. Спасибо тебе, сержант Денисенко, я представлял, что рядом лежит твоя невеста, и становился половым гигантом… От полного физического истребления и моральной деградации нас спас доармейский опыт выживания в переулках Замоскворечья и подворотнях Таганки. Мы сразу брали в руки тяжелые армейские табуретки, которые с хрустом ломались о стриженные самостийные головы. Прибалты, как почти культурные европейцы, держали нейтралитет и только злобно косились в нашу сторону. С украинцами у них было молчаливое взаимопонимание. Нам часто казалось, что в нашей роте собрались потомки «лесных братьев» и «бендеровцев». И они – союзники в борьбе с общим врагом. Вернее, с двумя… Офицеры на эти кровавые побоища смотрели с интересом естествоиспытателей: выживут – не выживут эти забавные зверюшки? Их беспокоило только одно, честь гвардейской части и их будущая пенсия. Когда я «наконец» оказался на госпитальной койке со сломанными ребрами и опущенными почками (друг Кочетов в тот момент был в наряде и в одиночестве дрался на кухне), вместо медсестры за мной присматривал лейтенант из особого отдела, чтобы исключить «нежелательные письма на Родину». Он этого даже не скрывал. «А как иначе, в Советской стране живем!». Мы выжили и даже стали сержантами, минуя унизительную стадию «младших». Тут могучая армейская машина дала сбой, и два сержанта-москвича попали в симпатичную моторизированную дивизию, от которой до столицы можно было доехать за два часа на электричке. В Советской Армии тех лет действовал другой «территориальный принцип» - как можно дальше, и как можно дольше. В учебке нас пугали: - Здесь цветочки! Вот попадете, салабоны, в линейную часть, там вы быстро службу прочувствуете. Это было то же самое, что пугать узников Майданека переводом в Освенцим. Да, были места и похуже Таппо. Например, весь Забайкальский военный округ (интересующихся армейскими «ужастиками» тех лет адресую к «перестроечной» книге «Штабная сука». Автора не помню, но мои друзья, ветераны ЗабВО, готовы подписаться под каждой строчкой). Наша же дивизия относилась к «третьему радиусу защиты Москвы», все большие военные начальники застревали (или отключались) в районе Таманской пехотной дивизии. Мы же гордо называли себя «вольными стрелками отряда имени Вильгельма Теля». Именно мою дивизию, основываясь на общих воспоминаниях бывших «дембелей – 77-79», можно считать среднестатистической воинской частью эпохи «расцвета застоя». Лучше всего о порядках и нравах той армии говорят строки одной популярной песни: Хотят ли дембеля войны? Спросите вы у старшины, Который пропил все, что мог, От портупеи до сапог. Спросите вы у тех солдат, Что в жопу пьяные лежат. И вы тогда понять должны.. Ну и так далее. Пили в дивизии страшно. Солдаты-первогодки «на корню» скупали в армейском магазине лосьон «Огуречный» и зубную пасту «Поморин». Из каптерки таинственным образом исчезали банки с гуталином, а в автопарке невозможно было найти «живую» емкость с промышленным клеем БФ. Для сугубо гражданских лиц поясняю: «Поморин» разбавляется водой в пропорции один тюбик на полкружки воды, гуталин мажется на хлеб и сушится на горячей батарее, клей наматывается на сверло, а прозрачная субстанция солится по вкусу… Чего только не придумает советский солдат! Если не допьет… По утрам у казарм появлялась гарнизонный «санитар природы» баба Катя. Она собирала под окнами выброшенную посуду. Советский солдат – гордый солдат, он посуду сдавать брезгует. Злые языки говорили, что баба Катя собирает дочке на приданое. Двум старшим она подарила на свадьбу по новой «Волге»… Тон этому празднику жизни задавал сам командир дивизии, которого за двухметровый рост и вес в полтора центнера мы ласково называли его «куинбус флистринг», человек-гора. Он по-отечески называл нас «сынками». С приставкой «еб…е»… Хочу рассказать вам только одну историю из его армейских будней, которую очень выпрашивал у автора статьи один известный юморист для автобиографической книги «Ефрейтор Шендерович». Автор не дал. И правильно сделал. Что такое армейская тревога в мирное время? Это событие, к которому вся часть готова за неделю до «времени икс». И объявляют ее, как правило, не раньше, чем за десять минут до подъема. Поэтому, когда в январе 1979 года в час ночи по дивизии объявили боевую тревогу, с построением с оружием и техникой, первая мысль была: «Все, блин, пришел наш час. Эй, мальчиши, вставайте!». «Мальчиши» вставали минут сорок. Кто-то не мог найти противогаз, кто-то АКМ… Многие танки не завелись, а некоторые механики-водители вообще не умели ездить. Какая война, предупреждать надо! Наконец в лучах ночных прожекторов и в хлопьях падающего снега появился «отец-командир». Его подозрительно шатающуюся тушку поддерживали по бокам две «шестерки» с майорскими погонами. Громко высморкавшись и сыто рыгнув, он обратился к нам со следующей речью: - Солдаты, сынки, вы же мне, блин, как родные дети. Вашему командиру, целому гвардии полковнику бронетанковых войск гражданская сволочь дала в морду в ресторане «Юбилейный». Это не мне дали в морду, это дали в морду вам, герои. Равняйсь, смирно, правое плечо вперед! Идем на «Юбилейный»!!! И кляцнули затворы, и взревели моторы. Мы готовы были отстоять честь командира. Тем более, что по уставу солдат должен сначала выполнить приказ, а уж потом обсуждать его целесообразность. «Юбилейный» спас замполит дивизии. Он сообщил, что командир решил проверить нашу боеготовность, а в военном городке нам всем делать нечего. Особенно понравилась концовка: «Да и ресторан давно закрыт. Может быть, завтра…». Что было хорошего в нашей дивизии, так это очень либеральное ветеранство. Нет, на «очко» (чистить собственной щеткой унитаз) и на «ночные танковые вождения (толкать носом сапог под рядом коек) первогодков посылали, но исключительно в воспитательных целях. При этом за этим славным и полезным занятием можно было встретить и молодого сержанта. Лычки вообще не имели никакой ценности. Истинными хозяевами подразделений были солдаты последнего года службы. Замполит дивизии частенько выстраивал перед дивизионным штабом старослужащих комендантской роты и строго внушал: - Вы – лицо дивизии. Если не будете иметь молодых, лично буду иметь каждого из вас. Бардака в части я не потерплю! И он прав. Порядок держался только за счет выстроенных отношений между солдатами разных призывов. Если первый год службы ты «шуршишь, как кролик», то оставшиеся 12 месяцев откровенно валяешь дурака. Делишься опытом с новобранцами. При мне в одном танковом полку применили прогрессивный метод – комплектовали роты из бойцов одного призыва. И что? В течение трех месяцев расположение «прогрессивного» полка заросло грязью, а сам полк потерял всякую боевую ценность. Если раньше половина личного состава спала, а половина повышала обороноспособность страны, то теперь спали и пили все. Эксперимент был признан неудачным, все вернулось на круги своя, и… полк стал лучшим по итогам года. Так что «ветеранство» у нас было, но в меру. Было оно и у меня в водолазно-саперном взводе, но скорее декоративное, чтобы не выделяться из общей массы. Хотя я за год армейской службы понял – с нашим народом по-хорошему нельзя, он сразу борзеть начинает и командиров посылать. Хорошо, если за водкой. Взвод спасало то, что мы были заняты конкретным делом – разминированием. Все садистские штучки выдумывались в частях, занимающихся парадной шагистикой и крашеньем осенней листвы в зеленый цвет. Этим в Московском военном округе особенно выделялись две «придворные» дивизии – Таманская и имени Дзержинского. Про грустную жизнь их салабонов слагались легенды. Я же устроил своим сослуживцам демократию, которая частенько превращалась в коллективный запой. Я этим таким проверенным способом пытался сократить пропасть, лежащую между мной, бывшим студентом из Москвы, и остальными «кваками» (военными водолазами), жителями заштатных городков и деревень. Я пытался читать им Хэмингуэя. Меня из вежливости слушали, а потом наливали стакан. Чтобы отдохнул. Я ругался матом, как заслуженный скотник. Меня выдавало английское произношение. Всю глубину разделявшей нас пропасти я понял, когда рассказал о товарищах, иммигрировавших в Израиль. Для моих однополчан это был культурный шок. Они не могли поверить, что на 62-м году Советской Власти в СССР еще остались предатели Родины. «И ты их не пристрелил?! А их выпустили?!! Надо таких сразу на Колыму!..». Потом кто-то выдвинул теорию, что «наш сержант совсем зачитался, ему «власовцы» мерещатся», и меня оставили в покое. И я их оставил. И, стиснув зубы, стал дослуживать. И дослужил. Чему я научился за два года? Выполнять любую, самую «черную» работу. Уважать людей не только за их интеллект. Стрелять из АКМ. Пить не разбавленный спирт. Всегда бить первым. Мог бы я прожить без этих знаний? Не знаю, не знаю… Леонид Черток, старший сержант запаса