Автобус. К Дню всех влюбленных

У сибирского народа кетов каждый человек, рождаясь на свет, получает свою личную песню. Сколько людей в народе – столько и песен. Кет живет с этой песней и, может статься, даже покидает мир с нею на устах. А сколько среди представителей других народов мира людей, имеющих собственную песню – да не просто дружеское посвящение от знакомого барда, а ту, что сопровождает человека от колыбели до гроба? Или, по крайней мере, значительную часть сознательной жизни. Во всяком случае, об одном таком примере я хочу рассказать.

Автобус тридцать третьего маршрута, заглотив в свое чрево очередную порцию пассажиров, отъезжал от остановки, медленно, как будто вразвалочку. Задние двери были полуоткрыты: несколько человек с трудом уместились на подножке, чья-то сумка застряла, не давая возможности закрыть двери окончательно.

- Проходим в середину салона! – раздался рык водителя. – Место есть. Не висите сзади, поднимитесь на площадку.

- Куда уж там «продвигаться», - так же недовольно прорычал один из последних пассажиров, пытаясь выдернуть застрявшую сумку, которая болезненно оттягивала плечо.

И тут сзади кто-то резко втолкнул мужчину внутрь и втиснулся сам. В следующий миг двери наконец-то захлопнулись.

- Кто там еще пихается? – раздраженно проворчал человек, скосив глаз через плечо. За его спиной торчал на подножке человек лет двадцати пяти-тридцати с буйными светлыми кудрями. Он сумел не только втиснуться в теснотищу, но и каким-то необъяснимым образом умудрился втащить гитару в потертом чехле. Он тяжело дышал – наверное, догонял автобус. В его прерывистом дыхании ясно ощущался винный перегар – видать, вчера хорошо посидел с друзьями в веселой компании.

- Ты турист, наверно? Вот и топал бы со своей гитарой пешим ходом по городу как по лесу, - бубнил сбоку еще один мужик. – Так прижал – не продохнуть, не повернуться.

- Так час же пик, всегда так, - пробовала успокоить ворчливого человека стоявшая рядом женщина, видимо, его супруга. – Надо было такси взять, я же тебе говорила.

- Накладно оно, - выдохнул тот.

Ворчание пассажиров заставило молодого человека попытаться продвинуться вперед и вбок. Увы – каждое его телодвижение вызывало новый недовольный рокот – того толкнул невзначай, этого зацепил гитарой.

«Пассажиров набилось – как сельдей в бочке» - размышлял парень, пытаясь отвоевать себе клочок жизненного пространства. Но его тщетные усилия привели только к тому, что еще несколько человек начали мычать, ворчать и чертыхаться вокруг него.

- Ты надоел вконец, гитарист! – кто-то решительно отодвинул его локтем.

- Мужики, пропустите барда! Он, может, на свой концерт в клуб едет, - участливо произнесла какая-то тетушка, вызвав новые протестующие возгласы. Все вокруг обратили взоры на гитариста, занявшего неоправданно много места в салоне.

- Какие там концерты могут быть посреди рабочего дня?

- У них, тунеядцев, каждый день концерт и потом банкет. Ишь как разит от него! Видать, бухал вчера напропалую…

- «Бард»? Какой он к чертовой матери бард! Вот Высоцкий – это бард! Он на фронте кровь проливал и в лагерях сидел, когда этого хлыща еще и в проекте не было. Одет как американский хиппи. (Ничего специфических хипповского в облике парня не было, разве что светлые кудри чуть длиннее, чем дозволено уставом ВЛКСМ и Моральным кодексом строителя коммунизма).

Между тем Валерий (так звали молодого человека) обнаружил причину чрезмерного столпотворения: на площадке расположился мужик с большим мешком. Свой груз он поставил на пол, заняв им не меньше трех стоячих мест. Валерий, продвинувшись еще на полшага, обратился к обладателю объемистого и увесистого мешка.

- Вы бы с вашим мешком лучше на машине добирались. Людям же мешаете!

- За багаж уплочено! – рявкнул пожилой обладатель мешка. – Хочу и везу. Право на то имею.

- Как мешочник в Гражданскую, ей-богу! – рассержено прошипел Валерий: кругом теснота, за гитару боязно – не раздавили бы в такой сутолоке, голова болит со вчерашнего, а тут еще мужик с мешком. Распроклятый маршрут!

- А ты, молодой, меня не попрекай! Я эти овощи своим трудом вырастил!

И тотчас стоявшие рядом переключили свой гнев с гитариста на мешочника:

- Спекулянт он! На рынок едет.

- Небось уж на личное авто заработал, а все в автобусе возит, честным людям ноги поставить некуда!

- Мой батя в тридцатых такое вот кулачьё…

Воспользовавшись переключением внимания не мешочника, который вяло отбрехивался от остальных пассажиров, Валерий решил продвинуться еще на пару шагов к центру салона (ехать-то шесть остановок, а к тому времени это скопище пассажиров, может быть, и рассосется). Увы – впереди появилось еще одно препятствие: мужчина из тех, про кого Козьма Прутков сказал: «Нельзя объять необъятное». Он перегородил своими обильными телесами весь проход! Валерий чуть не вскипел от негодования. Хотя, что тут негодовать: не виноват же дядька, что у него такое внушительное телосложение. Впрочем, виноват: меньше надо было картошки, сдобных булочек жрать да пива хлестать. Оттого, наверное, разбух как на дрожжах.

И – вот она, радость! Сухонькая старушка встала со своего места и скользнула в направлении выхода, мимо Валерия. «Везет этим пожилым, - как свойственно молодежи, подумал Валерий. – Им все места уступают: от сиденья в автобусе до кресла в Политбюро. И я когда-нибудь, может, доживу. А пока стою тут с гитарой…» На место бабушки тотчас плюхнулся толстяк, шумно выдохнул, отер пот со лба. Освободившуюся точку замкнутого автобусного пространства мгновенно занял Валерий. Впереди покачивались в такт автобусу головы стоячих пассажиров – как цветы под ветром. Объявили остановку. Несколько человек с трудом и с привычным ворчаньем выбрались наружу, кто-то тщетно попытался занять их место, один юркий пацаненок прыгнул на подножку – и соскользнул с нее: Валерий заметил в окно, как мальчуган упал на тротуар, смешно раскинув руки, болтнув в воздухе ногами. Двери закрылись. Внутри по-прежнему было так тесно, как в сельдяной бочке. Кто-то аккуратно, интеллигентно отодвинул его гитару от своего лица. Валерий огляделся – и взгляд его вдруг застыл: впереди стояла Она и смотрела прямо на него. Смотрела, видимо, просто потому что смотреть ей было больше некуда: девушка небольшого роста, вокруг высятся плечистые, пузатые, долговязые, мешая обзору. Лет восемнадцать, может, даже меньше, но никак не больше двадцати. Глаза – как два голубых озерка, оттененных тростниками ресниц, неумело подведенных тушью, отчего они казались больше раза в полтора. Из-под шапочки выбивались светлые волнистые волосы, одна прядь ниспадала на левую щеку, было в этом что-то очень милое, забавное и трогательное. Губы были окрашены слишком ярко, почти вызывающе – видимо, не умеет пользоваться косметикой. Из ушка торчала дешевая сережка с камушком.

«Наверное, студентка, - подумалось Валерию. – А, может, еще только учится в выпускном классе». От симпатичной незнакомки его отделяла пара шажков, но сделать их было невозможно: мешали бока, спины, локти, чей-то пухлый кожаный портфель. Их глаза встретились – и Валерий прочитал в них интерес, естественный женский интерес к нему, молодому человеку с гитарой и «есенинскими» кудрями. Он машинально провел ладонью по щеке: на ней торчала позавчерашняя щетина. «Я ишо вчерась хотел побриться, - как старый чалдон подумал и неслышно прошептал он. – А сегодня надо опохмелиться». Ему стало стыдно и обидно перед незнакомкой за свой непрезентабельный вид, за перегар, за мятую, замызганную куртку – надел впопыхах, не почистив. Хорошо, что она не видит его черных ботинок в белых разводах и желтых пятнах уличной грязи. В армии бы за такую обувь пару нарядов схлопотал от командира. Вспомнив армейскую юность, инстинктивно потянулся к верхней пуговице – ее не было, может быть, отвалилась в этой толчее и давке. Попытался запахнуть куртку – и опять задел кого-то плечом, скороговоркой извинился. А, черт с ней, курткой, все равно молния сломана. Жаль, что девушка, его Муза, лицезрит столь затрапезный вид и, наверное, в душе смеется над ним, неуклюжим и нелепым, только виду ради приличия не подает. Бросив возню с воротником рубахи и курткой, он снова обратил взор на нее. Глаза все так же смотрели на него… или сквозь него куда-то в неизвестность, так показалось Валерию. На тонких накрашенных губах он прочел ироническую улыбку… или тоже показалось? Сейчас очередная остановка, а она даже не пошевелилась, значит, едет дальше. Как ей представиться? Валерий или Вадим (под последним именем он был известен любителям городского шансона в своем родном городе и за его пределами – спасибо индустрии «магнитиздата»)?

Еще одна порция людей-«сельдей» покинула тарахтящую «бочку» на колесах, стало чуть свободнее, совсем чуть-чуть. Он перевел дух – и сделал еще шажок вперед. О чем заговорить с ней? О музыке? Тотчас вспомнился непотребный анекдот про гусарского поручика: однажды я красотку прямо на фортепиано. Черт побери! Лезет же всякая пошлость в голову, когда рядом такое создание. Он набрал воздуху в легкие (тесноты в проходе стало меньше и дышать легче) и выпалил:

- Девушка, вы так пристально смотрите на мою гитару? Да, я бард. Среди ваших знакомых есть поклонники этого жанра?

- Чё? – с интонацией бывалой сибирячки произнесла блондинка, вперив взгляд в лицо Валерию. – Да у нас пол-общаги бренчит. И поклонники у меня есть, так что… - она выразительно прищелкнула языком.

Значит, не городская, из области приехала. Валерий сделал еще полшага вперед. Опять кого-то зацепил гитарой, сзади раздался возмущенный голос.

- Я не только «бренчу», я сам пишу песни, - Валерий приосанился. – У меня свой репертуар. Юмор, сатира, любовная лирика… Что-то, может быть, слышали. Вот это, например: «Занесло осенним золотом…»

Девушка смотрела, как ему казалось заинтересованно. Да, он определенно встретил свою Музу. «Во Флоренцию хочу, на могилу Данте». Пусть она станет его Беатриче. Будет много новых песен. Не все же ему петь про водку да воров, высмеивать окружающую действительность – им и так уже интересуются «компетентные органы». Дальше Сибири не сошлют? Как бы не так! Дальше – Дальний Восток, Магадан. А тут, в полушаге – Прекрасная Незнакомка, которая вдохнет новую жизнь в его творчество… Но она молчала. Наконец, отвела взор и стала смотреть в окно на проносящиеся мимо дома, деревья, машины. Похоже, диалог не складывался.

- А еще я пишу песни на стихи Есенина, Лермонтова, других поэтов, - девушка в ответ опять повернулась к нему, в глазах мелькнул интерес.

- Правда, мои песни не поют с эстрады, они не звучат по радио… - продолжал он. И тут красавица сморщила тонкий носик. Черт! И угораздило же его вчера расслабиться с друзьями! А утром, как назло, забыл почистить зубы. И вот теперь тонкое обоняние незнакомки оскорбляет запах перегара!

- Ах, как это интересно! – в голосе ее был не интерес, а легкий сарказм.

И тут он сделал еще один шаг, оказавшийся роковым – резко шагнул вперед и бережно положил руку на ее талию. Тело под демисезонным пальто содрогнулось, дернулось, словно от удара током.

- Мужик, ты чего? Бухой что ли? Хоть вообще в автобусе не езди, все норовят лапать и прижиматься. Убери свою лапу, а то закричу! – вырвалось из нежных уст. – Что за люди в этом городе? Шел бы ты, дядька…

Он так же судорожно отдернул руку. Облом! Надо же было так сглупить. За кого она его принимает? Надо же: не «парень», а «мужик», «дядька», а ведь их разделяет совсем немного лет. Что же, она приняла его за городского люмпена, алкаща? Он пробормотал неуклюжее извинение.

- Пропустите, я на следующей! – она резко развернулась и стала пробиваться к выходу. Вслед ей шипели: «Раньше надо было!» «Накрасилась, как на панель собралась!».

Ему хотелось вот сейчас врезать тому хаму, который посмел ляпнуть про «панель». Но кому именно? Вокруг столько народу. А ведь он мог вступиться за ее честь… Кого-то вновь задела гитара, прозвучал гневный возглас. Она была уже на передней площадке. Перед тем, как двери раскрылись, обернулась, нашла его среди пассажиров – и отчетливо процедила сквозь мелкие зубки:

- Нахал! – и стремительно выскочила из автобуса…

- Бабушка, а это правда песня про тебя? – Андрей вставил кассету в старенький бабушкин магнитофон.

- Да, такой случай действительно был, - она улыбнулась. – Я потом пыталась разыскать этого барда, но он, оказывается, носил совсем другую фамилию.

Ее жизнь была бедна событиями, но у нее была своя Песня! Песня, посвященная ей человеком, так никогда и не узнавшим ее имени.

А она мне ответила: - Дядя!

Вы, наверноe, нынче бухой.

Анатолий Беднов (Архангельск)