По волне нашей памяти. День Победы со слезами на глазах…

Сначала не стало бабушки моей жены. Елены Александровны Русиновой. Бабушки Люси, как её звали и внуки, и правнуки. Почему не бабушкой Леной? Об этом уже никто и не помнит, как часто бывает в больших и дружных семьях.

Молоденькая бабушка Люся не косила немцев из пулемета, не щёлкала их, как куропаток, из снайперской винтовки, не сбрасывала им на головы бомбы из ночного бомбардировщика ПО-2, даже не вытаскивала раненных с поля боя под ураганным огнём противника. Всю войну она проработала в передвижном эвакогоспитале, который разворачивался вдали от непосредственного места боевых действий - за линией фронта. Конечно, и её бомбили. Ну, а кого не бомбили в те страшные годы?

Глядя на субтильную бабушку Люсю, я представлял, каково ей было таскать на себе раненных мужиков. Тут сила не главное, тут нужны воля и характер. А они у неё были. Иначе бы не подняла трёх дочерей в послевоенной скудности, да ещё при очень непростом характере дедушки. Это не пафосное «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Больше простонародное «я и лошадь, я и бык...». Вот это про неё, про бабушку Люсю.

Сейчас дочери и внуки очень жалеют, что не расспросили её о том, как было там, на войне. Наверное, из-за дедушки, оттенявшего жену-скромницу пятью боевыми орденами. Так чаще всего и было, мужики отвечали за победу, женщины - за их жизни.

Что запомнилось из её рассказов. Например, как в их госпиталь доставили ленинградских блокадников. Тени, полутрупы, для которых лишняя ложка бульона могла оказаться смертельной дозой. Почему она рассказывала именно этот эпизод? Я понимаю так - бабушка Люся ВОЕВАЛА СЕРДЦЕМ. Кто-нибудь возразит, что это не подвиг?

Ещё был влюблённый в неё хирург Вишневский. Тот самый, знаменитый, которому она так и не стала ППЖ. А ведь, глядишь, и жизнь по-другому бы сложилась. Жалела она об этом? Кто знает, некогда было бабушке Люсе, дома хлопот полон рот.

Была ещё война с Японией. То есть, для бабушки Люси 9 мая 45-го ничего не закончилось. Опять раненные, опять кровь, боль и слёзы. Какое женское сердце это вынесет? Бабушки Люси.

Даже дочери не помнят её при наградах, бабушкины скромные медали всегда хранились в коробке из-под печенья, семейный подвиг в той войне представлял геройский «иконостас» дедушки Юры. Как любая мудрая женщина, она старалась во всём идти чуть позади своего мужа, тем более в ратных делах. Но мы-то с вами знаем, без таких тихих и семижильных бабушек не видать нашей стране Победы. Главное, не забыть об этом рассказать их правнукам...

В сентябре ушёл из жизни мой отец. Леонид Михайлович Черток. Войну он закончил капитаном, командиром роты автоматчиков, по крайней мере, так я запомнил. Почему не уточнил? Жили вместе мало, последние годы вообще не общались. Так сложилось, судьба...

Но моей первой открыткой, прочитанной самостоятельно, было приглашение отца в военкомат за очередным званием майора. По малолетству плохо разбирался в воинских различиях, поэтому представил одну большую звезду на золотом погоне и очень папой гордился. Оказалось, ошибся лишь в размерах, звезда была средней. А так, всё верно...

Отец не любил рассказывать о войне. Не из скромности, она не входила в список его добродетелей. Просто последующая за войной жизнь была намного ярче и насыщенней. А там остались всё те же кровь и грязь. Отец был чистюля.

Та война ушла от новых поколений совсем далеко. Лет десять назад одна глупенькая секретарша из «поколения пепси» воздела на меня удивлённые глаза - «это на какой войне твой папа воевал, на афганской?». Когда я ей поведал, что он до 41-го ещё год успел отслужить в Красной Армии, уважительно перешла со мной на «вы». А я почувствовал себя совсем древним...

Действительно, перед войной отец успел послужить пограничником на дальневосточном рубеже СССР. А всё из-за легкости характера, более распространённое название которой - раздолбайство. Сын ответственного работника наркомата Внешней торговли так увлёкся футболом, что просто забыл сдать экзамены в институт. Но и из повестки трагедии не делал, тогда служба в армии действительно была святым долгом и почётной обязанностью. Сначала его должны были послать на западную границу, но в последний момент что-то переигралось. Что было, если бы он там встретил 22 июня? Не знаю, но меня точно бы не было.

Странно, но отец мне чаще рассказывал про погранзаставу, а не про войну. Запомнился эпизод, как он лично задержал в лесу якобы «заблудившегося» японца (граница была с оккупированной Маньчжурией), потом ночью охранял его, а тот из щелей сарая злобно сверкал ему в спину раскосыми глазами. Позже я понял, он к японцам хуже относился, чем к немцам. Как-то обмолвился, во что превратили самураи двух захваченных ими пограничников. Сам командир заставы после этого закрывал глаза на «припухлость» и синеватость лиц задержанных с той стороны. Отец прямо говорил - нам ещё повезло, что беда пришла с западной, а не с восточной стороны. Хотя, кто знает...

Уже 23 июня их застава во главе с командиром и политруком подала рапорты о переводе в действующую армию. Ответ пришёл в самых непарламентских выражениях. Суть его сводилась к тому, что здесь тоже почти фронт и надо защищать границу. Через пару месяцев отец ухитрился подхватить крупозное воспаление лёгких. Тут моя бабушка расстаралась, и добилась перевода своего старшего сына в московский госпиталь. А оттуда прямо на фронт, под Вязьму. И отец этому был искренне рад, так и говорил - «не было бы счастья, да несчастье помогло». Интересно, у сегодняшних солдат такое же отношение к родине и своей жизни, или всё в прошлом?

Отец не то, чтобы не любил рассказывать про войну. Он просто считал её не самым ярким эпизодом в своей жизни, было и было. Никогда не помню его при регалиях, хотя там есть, чем гордиться. Пока жили вместе, часто крутил в пальцах его награды - две «Красные звезды», шипастые ордена «Отечественной войны I и II степени». Ещё были две солдатские медали «За отвагу», как сейчас мне понятно, самые гордые и ценные. А вот «За взятие...» или «За оборону...» не было совсем. Отец даже Прагу не освобождал, когда его полк в срочном порядке завернули на пути к Берлину, их рота «чистила» какой-то чешский городок. Раньше я расстраивался, у многих ветеранов на груди висело больше. А теперь горжусь такой лаконичностью, законченностью формы и содержания.

Тем более, что наград отец всё равно не носил. Даже на мосфильмовской фотографии к 40-летнему юбилею Победы он просто в кожаном пиджаке. Зато модном. Висевший рядом с ним директор творческого объединения был до толстого пуза украшен юбилейными цацками. Хотя все знали, что войну он прошёл сначала в похоронной, а потом в трофейной команде, и на юбилейных общестудийных застольях настоящие фронтовики старались не сесть с ним рядом. Каждому своё...

Кстати, в этом смысле отца не понимал его младший сводный брат, мой дядя Саша. Призванный в 44-ом, он отучился в пехотном училище где-то за Уралом. Ехал на запад через Москву, согласно предписанию, а тут и войне конец. В итоге вклад дяди Саши в общее дело начинается и заканчивается участием в Параде Победы. Зато ветеранские льготы, медали к юбилеям, всё, как положено. И, конечно, встречи со школьниками, где он, наверное, рассказывает, как мужественно «делал ножкой» по кремлёвской брусчатке. Ну и бог с ним, не жалко. Отцу, так точно жалко не было, младшенький, как-никак...

Когда-то я удивлялся, почему отец, знавший войну изнутри, принципиально не работает на батальных картинах. Потом понял, именно потому, что знал о войне всю правду. Ту, которую когда-то в принципе нельзя было показывать, да и сейчас не всегда стоит.

При этом отношение к исторической правде, особенно к её деталям, у него было взвешенное, слегка ироничное. Без патетики, но и без беспощадной критики, судил о том, что прошёл и видел сам. Например, на мой вопрос о заградотрядах, лишь недоумённо пожимал плечами - «лично мне никто в спину из пулемёта не стрелял». Такое же отношение к историям о насилии над немецкими женщинами со стороны воинов-победителей - «а зачем, если нам и так никто не отказывал?». Даже больше, отец вспоминал, как около немецких хозяйств их встречала семья бюргера, со шнапсом, закуской и на всё готовым женским полом, лишь бы ничего не ломали. Сам же был романтиком, иначе бы не женился на местной девушке Сильвии в покорённой им Латвии. Как и прописано в моральном кодексе коммуниста.

Но, при этом, отец вспоминал о таком диалоге, произошедшем в освобождённой белорусской деревне между ним и пожилой крестьянкой:

- Ну что, милые, насовсем пришли?

- Насовсем бабушка.

- И что, опять колхоз у нас будет?

- Будет, конечно, будет!

- И на хера же вы, сыночки, с этим пришли, неужели без колхоза никак?

А ещё отец спокойно рассказывал, как его рота выполняла расстрельные приговоры. Как  врывались в латвийские деревни в поисках «лесных апостолов», и стреляли в любого подозрительного мужчину, особо не разбирая, что к чему.

- Ну, а как иначе? - разводил руками отец. - Война кончилась, нам жить хотелось. Те тоже не особо разбирались, кто идейный, а кто призванный на службу сын кулака.

Сам отец стал коммунистом в 42-ом. Как все тогда, написал перед боем «если не вернусь, считайте меня...», и вернулся. Свой партбилет прекрасно сочетал с чтением самиздата, и был искренне благодарен ему за беспрепятственный выезд на съёмки за границу. Такой человек...

Немногочисленные рассказы отца о весёлых моментах в те страшные дни я описал 5 лет назад в материале «Моя Великая Отечественная». Кроме одной, совсем недавно о ней вспомнил. Лёгкая такая история, показательная с психологической точки зрения...

...Дело было уже в Германии, недалеко от границы с Польшей. Отец со своим ординарцем по какой-то необходимости (подозреваю, что по адюльтерной) отстали от части. Переночевать решили в покинутом доме на просёлочной дороге, окружённой со всех сторон лесом. Дом был заброшенным, без особой мебели, спать пришлось на полу, укрывшись шинелью. Проснулись они оттого, что кто-то пинал их сапогом. Над ними возвышался немецкий солдат, одетый по всей форме вермахта, да ещё и со шмайсером на шее. Нежданный гость с хмурым видом задал ещё более хмурый вопрос на чисто русском языке:

- Вы русские?

Отец, как старший, вежливо откашлялся и ответил по-одесски вопросом на вопрос:

- А что такое?

- Спрашиваю, вы русские?

- А что случилось?

- Так вы русские, мать вашу так?!

- Ну, как вам сказать...

Как рассказывал отец, в эти минуты он чувствовал себя на выпускном экзамене, когда надо изо всех сил тянуть время, оттягивая момент полного провала (в данном случае, нажатия на курок). А что вы хотите, гвардии капитану Чертоку на тот момент было всего 22 года...

- Ну, понятно, свои, - устало констатировал солдат вермахта и удалился. Отец с ординарцем, понятное дело, схватились за ППШ. Через пару минут странный гость вернулся с поднятыми руками, ведя за собой безразличную ко всему женщину. Она оказалась поварихой, угнанной в Германию и пристроенной к полевой кухне. Ну, а он сам нашим военнопленным, которого определили в кухонные работники. Понятно, что в немецкой части даже истопник в советской гимнастёрке выглядел бы несколько «не по уставу». Вот его и переодели в то, что было под рукой. Да, и шмайсер тоже, что тут такого? Чем дело кончится, было уже ясно, поэтому невольники вражеского общепита использовали первую же возможность для побега, так как не чувствовали за собой никакой вины. А зря.

Пока доставляли пленных в ближайший особый отдел, отец думал о дальнейшей незавидной судьбе этого парня, вляпавшегося в историю II мировой войны по «самое не балуйся». И предложил подарить себе наручные часы, «ведь потом могут с рукой оторвать». Парень заартачился, надеясь, что «там разберутся».  Через пару дней отец его встретил под другим суровым конвоем, избитого, в обносках и без часов. А ведь предлагал, осталась бы добрая память.

Кстати, тот отцовский ординарец после войны стал большим человеком. Отец встретился с ним на 30-летний юбилей Победы, и бывший клеврет в чине генерала отвёл его в самый модный и недавно открывшийся московский ресторан «Седьмое небо», что в Останкинской телебашне. Мосфильмовскому режиссёру попасть туда было проблематично. Они рассказывали друг другу о своём житье-бытье, большезвёздный генерал постепенно сдулся, и в конце вечера признался, что его бытие не в пример скучнее и обыденнее, и даже опять стал обращаться к отцу «командир». Хотя, казалось бы...

Я с юности не любил военные киноэпопеи из-за их навязчивой дидактичности, посмотрел один раз «Освобождение» и хорош. А вот «Хронику пикирующего бомбардировщика» смотрю до сих пор. Именно из таких маленьких историй и соткано для каждого из нас своё полотно огромной войны. Мне ещё и повезло, однако, есть, где эти истории рассказать другим. Жалко, что не каждый может поделиться своими.

И мы с женой искренне не понимаем, почему нашему сыну-первокласснику в школе не проводят «Уроков мужества»? Даже если ни у кого из одноклассников уже нет воевавших прадедушек, могли бы пригласить просто военных, из их уст рассказы о войне звучат более достоверно. Так же мы на понимаем, почему в преддверии 65 годовщины Победы на уроках пения его класс поёт не на «Безымянной высоте», а песни из мультиков. Пусть хорошие, добрые, но не в такой день. Ведь сопричастность к большому делу свяжет этих ребят на все школьные годы. Пока же получается, в семье - одно, в школе - другое. Не понимаю...

Конечно, 9 мая наш сын будет сидеть с нами за праздничным столом и клюквенным морсом поминать двух героических дедушек и одну сильную сердцем бабушку. А мы, старшие, будем про себя просить у них прощение за то, что что-то не сделали, вовремя не сказали, не расспросили. На то он и праздник со слезами на глазах.

МЫ ПОМНИМ, МЫ ГОРДИМСЯ!

Леонид Черток     

Фото Е.Царьковой