Непутёвый поп

Из записок протоиерея Константина С. из города N-ска Архангельской области.

Была у меня прихожанка по имени Антонина. Почему была? Ведь жива она до сей поры. Об этом и сказ.

Антонина начинала свою трудовую деятельность в советские годы бухгалтером в леспромхозе. Через пару лет она так втянулась в общественную работу, что её избрали в своём учреждении освобождённым комсоргом – выборным руководителем первичной комсомольской организации. Комсомол тогда был не просто аббревиатурой, а выступал ярким символом эпохи, образующим целое явление в истории Советского Союза. Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодёжи был призван воспитывать подрастающее поколение в духе коммунистических идеалов.

 Он был больше, чем просто организация. Он был школой жизни, быть комсомольцем значило быть в авангарде, быть примером для других. Комсомольцы организовывали субботники, помогали ветеранам, участвовали в строительстве новых городов, осваивали целинные земли, боролись за повышение производительности труда.

Антонина твёрдо верила в дело коммунизма и отдавала ему все силы даже в ущерб самым близким людям – мужу Михаилу Ивановичу и сыну. Она не ограничивалась формальным исполнением обязанностей: взиманием комсомольских сборов и проведением собраний. Вместе со всем комсомолом Антонина боролась с религиозными пережитками, видя в них препятствие на пути построения светлого будущего. Она активно пропагандировала атеизм, приглашая лекторов, выпуская стенгазеты, распространяя книги и журналы, разоблачающие «религиозный обман».

 На Рождество и Пасху организовывала концерты в клубе, стараясь отвлечь местных жителей от церковного дурмана. Организовывала комсомольские свадьбы и заменившие крещение в церкви «звездины» новорождённых. Венцом антирелигиозной борьбы Антонины стало исключение из комсомола трёх рабочих за повешенные дома иконы. Всё это должно было сформировать у молодёжи научное мировоззрение, основанное на принципах марксизма-ленинизма.

Тем временем шли годы. Наступила вторая половина восьмидесятых. Комсомольская организация всё больше превращалась в формальную структуру, не способную реально влиять на жизнь молодёжи, которая увлекалась теперь самиздатом, восточными единоборствами, йогой, оккультными учениями, новомодной музыкой. На глазах разворачивался религиозный ренессанс. Лозунги и призывы, вдохновлявшие поколения комсомольцев, утратили свою актуальность. Молодёжь, всё больше ориентировавшаяся на западные ценности и индивидуализм, не находила в комсомоле ответов на свои вопросы и не видела смысла в его существовании.

Но Антонина не унывала, продолжая своё служение. Она всё так же агитировала юношество вступать в ряды комсомола, боролась с новыми веяниями, выбивала комсомольские взносы, дарила полезные, по её мнению, книги, поздравляла членов организации с важными датами, приглашала лекторов из района и даже из областной столицы.

Так она встретила девяносто первый год, принёсший крах комсомола. Вместе с его концом оборвалась и деятельность Антонины. Будучи ещё не старой и активной женщиной, она оказалась на пенсии. Но беда никогда не приходит одна: сын к тому времени вырос, женился и уехал жить в город, а муж регулярно стал выпивать. Она всё чаще стала смотреть на него как на чужого. Оказалось, что за годы семейной жизни они так и не стали по-настоящему родными людьми: все чаяния и надежды Антонины зацикливались на комсомольской работе. В доме не было тепла и любви.

Ей стало страшно жить так дальше – бессмысленно, с опустошённой душой. Надоели пьяные бредни мужа. Она пробовала всё: уговоры, мольбы, угрозы. Но ничего не помогало. Он клялся, что бросит пить, но срывался снова. Она чувствовала, как её жизнь утекает сквозь пальцы, как она теряет себя в этой борьбе. В какой-то момент сил не осталось даже на слёзы.

От бессилия Антонина пошла к местной бабке Варваре, заговаривающей всякую хворь и беду, а также лечившей травами. Бывшему комсоргу было стыдно – она переступала через себя, всю жизнь боровшуюся со всяким мракобесием. Старуха долго что-то шептала, ходила со свечой, а напоследок завернула в газету пучок каких-то трав, с напутствием готовить из них чай мужу. Для верности Варвара посоветовала пойти на кладбище, взяв с собой бутылку водки, и найти там свежую могилу. На ней необходимо было совершить обряд. Так Антонина и сделала: пришла на кладбище, дождалась конца похорон и, когда все разошлись, подошла к свежей могиле.

На кресте она прочитала имя умершей: Авдотья Ильинична Смирнова. Спиртное, как и сказала ведунья, Антонина положила в ноги покойницы и произнесла заговор: «С новосельем тебя, Авдотья, вот тебе от меня и раба Божьего Михаила. Помяни его запой за упокой, чтоб не запивался, а проспался и стал трезвенником…» И добавила в конце: «Ключ. Замок. Язык. Аминь». После чего, не оглядываясь и храня молчание, как велела Варвара, ушла с кладбища. Ведунья сказала, что к тому, кто выпьет эту водку, и перейдёт тяга к спиртному. На последнем этапе обряда следовало посетить ближайший храм и там поставить свечу за упокой того умершего человека, чью могилу использовала для обряда.

Исполнив сказанное Варварой, Антонина стала ждать результата. И он не стал долго мешкать: стало ещё хуже. Муж сделался агрессивным, обозлился на весь свет, а пуще всего на свою супругу. Иногда дело едва не доходило до рукоприкладства, а уж слов, которыми он сыпал на Антонину, она отродясь не слыхивала.

Бывший комсорг совсем растерялась, и отчаяние с новой силой навалилось на неё. В один из пятничных вечеров, когда муж вновь напился, она вглядывалась в своё мутное отражение в окне, за которым шёл дождь. На душе у неё, как и на улице, бушевала непогода. Она чувствовала, что ей просто необходимо за что-то ухватиться. И она решила поехать в город, в церковь. Так точкой опоры внезапно для Антонины явился храм.

Своим убеждениям она не изменяла и в Бога не верила. Просто такие путешествия позволяли ей отдохнуть от душной атмосферы дома. Молиться она не умела. Ставить свечи суеверно боялась, памятуя свой горький опыт с обрядом ведуньи. Об исповеди и причастии понятия не имела. Ей оставалось только ходить в храме по кругу, разглядывая иконы, и слушать непонятное церковное пение.

Однажды Антонина попала на конец литургии, когда священник говорил проповедь, посвящённую надежде и прощению. Слова запали ей в душу: с той минуты что-то перевернулось в ней. Она стала просить Бога своими словами за мужа, а ещё более за себя.

Однажды, когда Антонина ехала в автобусе из города, она решила, что её родному посёлку нужен храм. С этого момента она нашла новое своё призвание, близкое к тому, чему она посвящала себя в комсомольскую свою бытность. Нужно было организовывать людей, доставать лес и другие стройматериалы, вести документацию, собирать пожертвования, следить за рабочими-строителями. Этот труд так увлёк Антонину, что не решившиеся и до сей поры проблемы с мужем отошли на второй план: он как бы исчез из её жизни, став надоедливым, но привычным фоном.

Спустя год работа была завершена – посёлок украсила небольшая церковь с настоящим куполом. Её освятил епископ, который и благословил моему недостоинству окормлять храм хотя бы раз в месяц. Так я и познакомился с Антониной, которая стала моей верной помощницей. Она ежедневно с девяти до семи открывала храм, сидела в лавочке, каждый вечер мыла пол, следила за свечами. В третий свой приезд я крестил её и первый раз причастил. А примерно через полгода она подошла ко мне на исповедь-беседу, из которой я и узнал о её жизни. Так Антонина стала моим духовным чадом.

На каждой исповеди она жаловалась на свою жизнь, особенно на пьющего мужа. Не раз в её рассказах проскальзывала фраза: «Хоть бы он помер, что ли». Она призналась, что неоднократно просила у Бога смерти своему супругу. И напрасно я убеждал её в том, что скорби посылаются нам для спасения, что только горе может растормошить наши очерствевшие сердца, приведя нас к Богу.

«Антонина, ты должна благодарить своего мужа, – говорил я ей, – так как только благодаря ему ты обрела Господа, ни с чем не сравнимое сокровище. А то, что он пьёт, – так нужно молиться за него и просить у Бога и Пречистой Божией Матери терпения, и всё управится. Замужество для женщины есть служение Пресвятой Троице – вот как велико предназначение быть женой». На том и порешили: стала Антонина молиться за мужа.

Спустя месяц Михаил Иванович занемог – заболело сердце. Да так, что он и о водке со страху забыл. Антонина решила, что ему необходимо собороваться и причаститься. В один из воскресных дней я пришёл к ним домой и совершил Таинства. Вскоре больной пошёл на поправку и через несколько месяцев встал на ноги. К спиртному он с той поры не прикасался, занявшись хозяйством: восстановил сараи, возвёл на своём участке второй дом (старый обветшал и требовал ремонта), завёл свиней, куриц-несушек и овец.

Так прошёл год. Меня удивляло, что муж Антонины не приходит в храм, ведь во время исповеди он был таким искренним, хотя и с трудом вытягивал из себя грехи и с усилием подбирал слова. Я вновь решил посетить их и поговорить с Михаилом Ивановичем. Он был рад видеть меня, с гордостью показал свои обновлённые владения и сам накрыл стол для чаепития. Хозяйка же дома, наоборот, проявляла недовольство моим визитом, постоянно осекала разговорчивого супруга и держалась молчаливо.

Когда сели пить чай, я прямо спросил Михаила Ивановича: «Почему вы не приходите в храм? Ведь Гос­подь исцелил вас!» На что он, немного смутившись, ответил: «Дак я это, в Бога-то не верую…» «А как же исповедь и причастие? Вы же приняли Таинства с доверием к Богу! Вы же надеялись, что Он может исцелить вас!» – возмутился я. «Дак в тот момент я думал: давай сюда хоть шамана из Нарьян-Мара, лишь бы отступило», – проговорил Михаил Иванович. «Был здоров, стал больным – это поправимо, ибо с больным есть Христос. А жить без веры – великое несчастье, ибо нет у человека тогда никакой опоры», – сказал я и ушёл восвояси.

В следующее воскресенье ко мне подошла Антонина. Она попросила моего благословения на развод, так как, по её словам, не могла больше жить с таким неверующим мужем.

– Не могу я терпеть его, окаянного. Всю жизнь мне загубил. Сначала пьянки эти. А теперь, кроме скотины своей и телевизора, ничего видеть не хочет. Как так жить?

– Неверующий муж освящается женою верующей, иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы…

    – Ты сыночка моего сюда не приплетай! Это чем он нечистый? А сил моих так жить больше нет!

– Святой апостол и говорит, что дети ваши святы, освящаясь и вашим браком тоже. Ради сына и его семьи и надо сохранить ваше супружество. Ведь и года ваши немалые. Потерпите ещё. Будем молиться, и Бог всё управит.

– Кончилось моё терпение, батюшка. Благословляй развод. Я буду жить одна, как монахиня. Только дома. И чётки заведу. Ни один день правило пропускать не буду. Только благослови!

Такие наши диалоги повторялись каждый мой визит в посёлок. Наконец я ей сказал поступать как знает: «Будь по-твоему, Антонина…»

Так они с той поры и жили: Михаил Иванович в старом доме, а Антонина перебралась в новый – хоть и маленький, но тёплый. Бывший комсорг не пропускала ни одной службы, причащаясь на каждой литургии. Она даже будто бы расцвела, став более весёлой и приветливой.

Примерно через полгода она опять подошла ко мне с просьбой: «Батюшка, вот ко мне сосед захаживает, положительный такой, вдовый… Я, наверное, замуж напоследок пойду. Сколько уж мне осталось – поживу хоть по-человечески. Благословите!»

Чего тут скажешь, подумал я, памятуя упёртость моей духовной дочери: «Будь по-твоему, Антонина…»

Прошёл ещё год, за который она всё реже стала появляться в храме. А потом и вовсе пропала. Что тут делать? Кто из имеющих сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяносто девять и не пойдёт на поиски пропавшей? Вот и я в поисках своей пропажи отправился к Антонине, по дороге образно представляя себе, как обрящу её и, взяв на плечи, с радостью принесу в дом Отца моего.

Но невесело встретила она меня и вначале совсем вроде как разговаривать со мною не хотела. Наконец, отвернувшись к печи, она выпалила: «Батюшка, этот сосед такой сволочью оказался, хуже прежнего мужа – все ложки из дома пропали. Всё пропил. Одна я теперь. Развелась. А к тебе больше ходить не буду – непутёвый ты, одни беды от твоих благословений. Я теперь на подворье в город езжу. Там монахи – они умные, а ты как есть поп непутёвый». С тем я и ушёл восвояси.

С тех пор не видел я Антонины. Избегает она меня. Как складывается её судьба – Бог весть. Только ежедневно я поминаю её в домашней своей молитве и на литургии всегда вынимаю частицу за неё. Как говорят, пути Промысла Божия хотя и неисповедимы, но всегда ведут нас к добрым последствиям. Вот и я верю, что будет у неё всё хорошо, и когда-нибудь мы ещё свидимся с бывшим комсоргом.

(кадр из к/ф «Длительные свидания»)

Дмитрий Хорин