За «Голубыми воротами». Из автобиографической повести «Гвардии Черток»

<!-- [if gte mso 9]> Normal 0 false false false MicrosoftInternetExplorer4 /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin:0cm; mso-para-margin-bottom:.0001pt; mso-pagination:widow-orphan; font-size:10.0pt; font-family:"Times New Roman"; mso-ansi-language:#0400; mso-fareast-language:#0400; mso-bidi-language:#0400;}

 Ничего удивительного, впервые в жизни покинул Москву на полгода, ещё не привык. А ведь на сборном пункте морально был готов отъехать на два года без права свидания и отпусков. Чтобы тогда со мной творилось? Наверное, сердце не выдержало... (Позже, года через два после дембеля, на перроне Ярославского вокзала я видел сержанта, стоящего на коленях и целующего заплеванный асфальт. Сердобольные граждане участливо спрашивали: «Вам плохо?». Но я-то знал - ему хорошо! Как никогда до этого...).

Ещё в Тапа мы прикидывали с Серёгиным, как бы дать знать друзьям в Москву о нашем приезде. Пусть на 10 минут, пусть мельком, но увидеться, поймать знакомую хохму, а там хоть трава не расти. Но, когда возможность появилась, сделали всё, чтоб её не заметить. И правильно, на фиг такой мазохизм, эти же гады обязательно портвейн на твоих глазах откроют, предложат глотнуть, расскажут, где и с кем вечер планируют провести. И как с этим дальше служить прикажете?

Пять остановок по "Кольцу" от Комсомольской до Киевского. Москвичи из нашей команды напряжены и сосредоточены, каждый подсознательно вычисляет кратчайший путь до своей родной станции метро. В голову приходит успокаивающая мысль - теперь-то ерунда, полтора часа на электричке максимум, чай не Тапа - совсем другая Солнечная система. Делюсь этими соображениями с Серёгиным. И тут выясняется, что потомственный алкоголик Неволин совсем недоволен подобной близостью к дому.

- У нас во дворе парни за пять тысяч километров служили, в увольнении ни разу не были - пустыня кругом, а я, как по блату...

- Так здорово же, дом рядом, друзья, девчонки...

- То-то и оно. Сопьюсь совсем.

Позднее он так и сделал...

Иногородние впервые в метро, им боязно и интересно. Пытаемся что-то объяснить, рассказать, например, почему в песне поётся «От Сокольников до Парка на метро», и что за фрукт был Каганович. Не слушают, делают презрительные мины - «мАсквачи». Ничего, потЕрпите, здесь вам не учебка, мы теперь на своей территории. Так тогда казалось...

Наш капитан заметно нервничает, зорко выглядывая своих коллег. Его можно понять - боится офицерского патруля, выхлоп от него идёт знатный. Уже на Киевском подсказываем ему, где почти всегда есть бутылочное пиво (торгует из-под полы приёмщик в Камере хранения, известный Москве факт). Капитан теплеет и разрешает один подход к телефону-автомату. Я ищу в кармане двушку и с облегчением не нахожу. Куда звонить, кому и, главное, зачем? Себя растравливать...

А Серёгин звонит. Отцу на работу. Я уже знаю, что он для него не родной, Сашка до 16 лет был Кочетовым. Что с родным папой случилось для меня до сих пор загадка, тогда не спросил, а сейчас тем более незачем. О нём мой армейский дружок молчал как-то героически, что наводило на подозрение, чуть ли, не об отряде космонавтов. Но и приёмный отец был непростой, высшая каста КГБ. Он звонит именно ему по секретному номеру. Такое впечатление, что не рассказывает, а докладывается. От телефона возвращается довольный:

- Обещал подумать...

Интересно, о чём? Совсем скоро узнаем...

Неволин никому не звонит. И не говорит. Думает, где достать, а, главное, на что.

Ловлю себя на серьёзных внутренних изменениях. Еще полгода назад я автоматически останавливал взгляд не только на девушках, но и на фирменных джинсах, почти безошибочно угадывая, «Raifle» это пошёл или «Levis», привычка бывалого фарцовщика. Теперь взгляд фокусируется исключительно на товарищах по несчастью, в солдатскую форму облачённых, так же автоматически определяю срок службы. Если идёт «молодой» (то есть, полгода отслуживший), да ещё с инженерно-сапёрными эмблемами, то почти братан! А уж если до кучи с сержантскими лычками на погонах, то...

Но мы уже в электричке. По привычке внутренне напрягаюсь и готовлю объяснение для встречи с контролёром, рудименты веселой доармейской юности, когда платить пятачок на входе в метро казалось моветоном, недостойным членов «хипповой системы». Зря напрягаюсь, на мне «единый проездной билет», сроком годности 24 месяца. Не отрываясь, смотрим в окна, провожая убегающую назад Москву. Тем не менее, есть хочется. Нам, не капитану, которого с пива развезло и сморило. Мороженое по вагонам, как назло, не носят. Начинаем вспоминать прочитанное в школе, как солдат Великой Отечественной подкармливали на каждом полустанке. А тут типичное жлобство периода развитого социализма, хоть бы яблочко кто предложил! Однако какое яблочко в начале мая, в это время даже солёные огурцы заканчиваются. В общем, плохо.

И тревожно. Наши разговоры между собой окончательно перешли на обсуждение перспектив службы в строевой гвардейской части. Не зря в учебке сержанты накручивали:

- Это вам, духам, здесь курорт, сто салаг на десяток «дедушек». Вот в линейку попадете, замахаетесь  хбешки дембелям стирать, да «через день - на ремень, через два - на тумбочку». Про лычки сержантские сразу забудьте, там только срок службы канает.

И вот такие ужасти надо было помножить на гвардейскую парадную дивизию, о коих ходили совсем уж нехорошие легенды. Типа строевая пол дня, и каждую неделю визит какой-нибудь правительственной делегации. В что сие значит? Сие значит - в свободное время никаких телевизоров, писем в «ленинской комнате и даже подшиваний воротничков. Если лето - красить листву и подметать ломом плац, если зима - лопату в зубы и выравнивание по ниточке сугробов. Полы в казарме блестят, туалет сияет, из сушилки пахнет сиренью, жизнь строго по уставу... короче, полная «вешалка».

...Забегая вперед, скажу - эти страшилки касались будней Таманской и, отчасти, дивизии внутренних войск имени Дзержинского, где действительно частенько вешались. Кантемировке в этом смысле повезло с месторасположением - комиссии и делегации до неё редко доезжали, устав от таманского гостеприимства.

За мой срок один раз к нам собрался министр обороны Устинов. В честь этого комдив Момотов устроил обще дивизионное построение, и огорошил нас известием:

- Запомните, мои е...ненькие, маршал любит совать нос по гальюнам и помойкам, чтобы было чисто. А ещё он не любит снега, чтобы снега не было.

Такой образ министра никак не вязался с чистыми воспоминаниями о моей одноклассницы Тае, родной внучке большезвёздного любителя помоек, она осталась в моей памяти в пенно-белом школьном фартуке. Тем временем, Сан Саныч строил грандиозные планы приёма кремлёвского гостя:

- Снег будем загружать лопатами на машины и вывозить на танковый полигон, на всё про всё три дня. И освободить дивизию от шушеры, вывезти личный состав в Головеньки и спрятать в лесу, в расположении останется только рота почётного караула и 47-ой образцовый (танковый полк, образцовый потому, что укомплектован исключительно славянскими лицами). Начальникам столовых увеличить закладку продуктов в два раза (то есть, довести до нормы). И хоть раз положите сахар в компот, оглоеды, а то у хлеборезов ж... от сладкого слиплись. Вопросы есть?

Тут мне показалось, что наступил звёздный час для армейской карьеры. Дождавшись команды «Разойдись», подошёл к замполиту и приватным шёпотом доложил о своём неформальном знакомстве с маршалом и обще сопричастности. Типа, может общие воспоминания настроят министра на лирический лад, душой подобреет, сердцем отойдёт и всё такое.  Полковник Цымбал с сомнением посмотрел на меня, что-то прикидывая в своём, неподдающемся логике, хохляцком мозге и решительно двинулся в сторону кучковавшихся старших офицеров. Там он беззвучно разевал рот, как Чаплин в немом кино. Зато рык нашего «Куинбуса флистринга» («Человека-горы» - подпольная кличка комдива Момотова) долетел до меня во всём объёме и красоте:

- А Чертка этого запрятать в самый дальний бункер арт-складов. Если будет рваться на волю, пристрелить, беру всё на себя. Я его маму... бабушку... дедушку...

Но я уже удалялся молодцеватой строевой рысью, ласковая присказка командира нежным пухом ложилась на мою спину, обтянутую шинелью второго срока носки. Карьерный рывок отменяется, как позже выяснилось, навсегда.

Что до маршала Устинова, то его визит был ярок, но не долго. Личный состав дивизии в условиях ноябрьских заморозков совершил беспримерный трудовой подвиг, закидав снегом все Нарофоминские окрестности. Где-то за час до высокого визита пошёл отчаянный снегопад, комдив матерился так, что гусеницы у танков краснели. Министр же просто проехал по территории, заглянул в самую чистую урну, что у штаба дивизии, нюхнул маргариновый флёр, исходящий от образцовой столовой образцового 47-го полка, резюмировал - «Всё плохо!», и отбыл в столицу. Я так и не помахал его внучке, прости меня, Тая, за это...

...Между тем, нам в той электричке жрать хотелось всё сильнее и сильнее. Причём народу ехало предостаточно, большинство - с закуской, дело ведь было 8 мая. Как всегда повезло Неволину, выйдя в тамбур «посмолить», он вернулся в вагон почти готовеньким. Сказал, что сразу налили, а от закусить он сам отказался, «чтобы песню не портить». Раздавленные логикой, мы его даже не избили.    

Больше всех мучился таганрожец Губанов, механик-водитель ПТС, косая сажень в плечах и губы в пол лица, вполне соответствующие фамилии:

- За что вас, мАсквачей, все и не любят, как есть куркули. Моя мамка, как солдатики у нашего тына пить наладятся, и стакан вынесет, и хлеба-яблок, один раз даже сала...

- А ты с ними выпивал?

-Не положено до службы. Да они б и не налили, тож куркули... А я вот что пацаны, думаю, неужели мы после дембеля с нашими батьками наравне за одним столом выпивать сможем. Не представляю...

- Так нам и до армии ничего не мешало.

- Вот я и говорю, у вас тут всё не как у людей.

Всё-таки наш Советский Союз состоял из множества разных галактик со своей непохожей жизнью...

Пригородный поезд прибывает на станцию Нара, просьба к пассажирам не забывать вещи в вагонах и тамбурах. Мы и не забыли, почти под руки вынесли капитана и Неволина. У первого хватило совести не орать на рядового: «С кем нажрался, скотина!». (Впрочем, Неволин бы и не ответил, он не выяснял, где и с кем, был выше этого). Да и офицеру нашему было шум поднимать не с руки, по станции бродили не только дивизионные патрули. Хоть с этим повезло, начальник первой же встретившийся тройки с красными нарукавными повязками оказался знакомец нашего сопровождающего, и только укоризненно покачал головой. Но так, что стало понятно, погибает человек через это дело. А ведь ещё на таллиннском вокзале он поведал нам свою незатейливую офицерскую историю:

- Я после десятилетки бухал по-чёрному, старший брат раз сказал, два - в морду дал, а потом сам не помню, как экзамены в училище сдавал. И всё бухаю, особенно, когда по бабам, ничего не помогает. Комбат сказал, майора получу только перед пенсией.

Почему-то его совсем не было жалко...    

В тот день мы сделали для себя открытие - в стране Советской нет единых правил для всех. По закону военнослужащие срочной службы могли пользоваться общественным транспортом бесплатно (кроме такси, разумеется). Но не в Наро-Фоминске, вход в рейсовый автобус нам преградила непримиримая кондукторша:

- Или скидывайтесь по пятаку, или хиляйте пёхом, с вами никакого плана не сделаешь.

Капитану препираться не хотелось, не тот настрой, нам - тем более не по чину. И мы побрели. Почти строем. Под тёплыми майскими лучами, по которым успели соскучиться в эстонской промозглости. Не мы одни были такими «туристами». По обочинам дороги в кантемировское будущее то тут, то там вышагивали группки таких же вчерашних курсантов. Ещё попадались целые колонны призывников в гражданке, весенний призыв набирал максимальные обороты. Тут-то мы и почувствовали превосходство срока службы. Маленькое, но превосходство. Теперь не нам, а мы с полным правом кричали:

- Самцы, сколько дней до дембеля? 730?! Верёвку дать?.. - и заливались счастливым смехом ветеранов.

Пусть за полгода мы отвыкли от полуботинок, и с каждым шагом наши хб носки рвутся, а ноги превращаются в красный кусок свежего мяса. Зато мы умеем наматывать портянки и бегать кроссы в сапогах. Знаете, как это много значит для мужского самоутвеждения?

Капитан окончательно подобрел, не цыкает и разрешил курить в рукав. Что невозможно было представить в условиях учебке. До нас начинает доходить несложная истина - все эти пугалки насчёт суровости нравов в линейных частях не более чем оправдание тех, кто остался прогибаться в учебке. Да, ты там будешь всегда старшим, каждый новый призыв обращается к тебе на «вы» и смотрит снизу вверх. Только часть твоя всегда будет «учебная», почти что игрушечная, не совсем настоящая. И нравы строже, особенно до отбоя. В Кантимировке же нам с Серёгиным ещё не раз предстоит выпить в компании с офицерами, с некоторыми из них в неслужебное время, мы будем на «ты», да и полковников в приватной беседе станем называть по имени-отчеству. Но это будет потом...

Минут сорок шагали. И дошагали. Автобусная остановка напротив дивизионного КПП (контрольно-пропускного пункта) официально называлась «Голубые ворота». Что странно, ведь не десантники же, фирменный цвет танкистов - чёрный (как я уже писал в предыдущей главе, в те далёкие времена прилагательное «голубой» не несло в себе никакого гомосексуального подтекста). Впрочем, не исключено, что вороты эти когда-то отливали небесной синевой и наводили на лирический лад. Когда-то... В день нашего прохода через них в будущее, врата имели радикально зелёный цвет, явно красили той же краской, что и танки. А посредине каждой створки вместо красных звёзд сварные дубовые листья - фирменная эмблема Гвардейской танковой Кантемировской. Такие же некоторые накалывали на плечах. Ну, это те, кто поглупее, урла, одним словом.

Ещё поразило нас обилие гражданских лиц, прямо-таки осаждающих здание КПП, как Рейхстаг в мае 45-го. И все с авоськами, сумками и свертками, из которых рельефно выпирали контуры жареных куриц и варёных колбас. Вот она, близость к Москве - ключевой транспортной развязке, подобная сцена у ворот в Тапа была в принципе исключена. Плюс предпраздничный день, пришедшийся в тот год на субботу, плюс почти летняя погода.

Кое-кто уже жевал, разбрасывая вокруг яичную шелуху, а яйца в армейской традиции тех лет - непременный атрибут любого праздника. До сих пор не пойму - как только слюной не захлебнулись...

Кто-то, уже откушавший и окружённый коллективом друзей с гражданки, пел неофициальный гимн кантемировцев:

 

Но не забыть нам Наро-Фоминск,

У ГДО танк - стальной обелиск.

Больше «Финляндии» нету для нас,

Где на патруль нарывались не раз.

Пили краснуху и «Бяле мiцне»,

И утопали в грязи по весне...

 

Ну, стальной обелиск мы увидели очень скоро, мимо него к штабу дивизии не пройдёшь. С «Финляндией» отдельная история. Так солдатская молва окрестила деревеньку, что на другом конце дивизионного полигона. В той деревеньке якобы был заповедный сельмаг с хорошим набором борматушных радостей жизни. Но было это когда-то и стало почти легендой. Лично я в ту «Финляндию» ни разу не бегал. Стрёмно и далеко. Зачем, когда есть иные пути доставки «горючего» до казармы?

...Через КПП мы прошли на рысях, дневальный лишь честь отдал капитану. И то, зачем проверять, ведь мы туда ломимся, а не оттуда? Сразу бросилась в глаза некая неряшливость территории, которую легко было принять за фирменную гвардейскую небрежность параллельно с иронией над Уставом. Хотя и тут и там были видны согбенные спины вечных собирателей «бычков» (то же самое, что уборщики территории), но двигались они будто в рапиде, особенно в сравнении с тапавскими бедолагами. Сердце приятно ойкнуло - а ведь похоже на халяву! Ну, это как кому в дальнейшем повезёт.

Пройдя мимо стальной «тридцатчетвёрки» и даже сделав ей уважительное «равняйсь» без команды, тапавская «сборная солянка» подходила к штабу дивизии. Наш усталый капитан, в предчувствии скорого избавления от груза ответственности, нервными пальцами загульного пианиста пересчитывал в кошельке мелочь. На небольшом штабном плацу уже творилось маленькое столпотворение из таких же, как мы, спецов, прибывающих для дальнейшего прохождения службы. Поглядываем друг на друга с претензией, какая-никакая, а конкуренция. Хотя и непонятно, в чём, раньше надо было халяву за хвост ловить.

Тут-то и выяснилось, что целых полутора суток мы были не просто так, а «командой 64». Это капитан нас представил дежурному офицеру (тот понимающе кивнул, сделав характерный жест рукой, отгоняющий неприятный запах от носа) и исчез из нашей жизни навсегда. Мы же остались чего-то ждать.

- Пожрать бы...

- Это в ужин, если повезёт.

- Сейчас по расположениям разведут, может, там пацаны чего подкинут.

- Ага, жди, много тебе в учебке чего подкидывали.

- Нет, парни, здесь по-другому, - это вдруг заговорил ранее всю дорогу молчавший водитель ДИМ (дорожно-инженерная машина), даже на вид серьёзный и обстоятельный мужчина с «поплавком» техникума на кителе. - У меня все братья войска прошло, рассказывали: в учебке всё временное, а здесь - постоянное. Как себя сразу поставишь, так дальше служить и будешь - кого зачмырят, а кого и накормят.

Мы с Серёгиным переглянулись. А кто обещал, что будет легко? Отмахиваться нам не привыкать, главное - чтобы вместе. Иначе москвичам выжить трудно.

И тут новый сюрприз. Дежурный офицер, вернувшийся из недр штаба, выкрикивает две наши фамилии. Уточняет, действительно ли мы водолазы и командует «следуйте за мной». А нам-то что? Ничего, только интереснее.

Особенно интересно стало, когда остановились у кабинета с табличкой «Приёмная командира Гвардейской танковой Кантемировской дивизии гвардии полковника Момотова А.А.». И тут мне мой лучший дружок как-то загадочно подмигивает. И вдруг начинаю понимать - не зря, ох, не зря он звонил с вокзала из телефона-автомата секретному отчиму. Но ведь молчал всю дорогу, что значит, сын разведчика! Ладно, это даже интересно, поглядим, что дальше будет...

А дальше мы попали в такой большой кабинет, какие за 18-летнюю жизнь видели только в кино. Такие, наверное, были только у Сталина в Кремле да у Гитлера в его Ставке. И еще длинный стол в форме «Т», как на богатой свадьбе. И на том конце стола возвышалась глыба в полковничьих погонах, а дух от неё пёр, как от нашего «уставшего» капитана. Это сейчас я понимаю, какими связями обладал Сашкин отчим, что за три часа выходного утра смог поставить на уши всех, кого нужно. Да ещё в Подмосковье. Да ещё на таком уровне. И не в своём ведомстве. Но тогда ничего не понимал и ни о чём не думал. По фиг было. Просто ждал судьбу.

Легендарный «Куинбус флистринг», кряхтя и болезненно морщась, смотрел на жалкие листочки с нашими характеристиками. Выхлоп вчерашнего от него стоял такой, что, несмотря на объёмы кабинета, слезилось в глазах.

- Ну, что за день, что за праздники?! Вчера, мля, какие-то уроды на БТРе по девкам рванули, мне ВАИ (военная автоинспекция) все мозги пропарила. Послезавтра проверка из округа, хоть листву к деревьям привязывай, ведь привяжутся - «почему листики такие маленькие, не по уставу, мля...». Думал, хоть сегодня нервы подлечу. Так нет, прислали двух москвичей, водолазов, мля...
Тут гвардии полковник с удивительным для такой туши проворством нырнул головой под стол, откуда до нас донеслись характерные глотающие звуки. Обратно он возник окончательно пунцовым, но с философским блеском в глазах.

- Сказано же в строевом уставе: один москвич в дивизии - уже залёт; два москвича - военная опасность; три москвича - дивизия расформировывается, как небоеспособная, с отъемом боевого знамени и звания гвардейская...

Видимо, целебное действие принятой дозы горючего возымело на танкового полковника ограниченное по времени действие, красноречие иссякло, и он опять углубился в бумаги. Но ненадолго, на лицо явная расфокусировка зрения и сложности с восприятием написанного:

- Ладно, поговорим по свойски. Кем на гражданки были?

- Студентами, товарищ полковник.

- Ещё один подарочек мне кто-то удружил. А теперь вы кто?

- Младшие сержанты, товарищ полковник.

- Точнее...

- Полное говно, товарищ полковник.

- Хоть чему-то учебка научила. Кто родители?

Взгляд красных глаз упирается в меня, как пролетарский штык.

- Работники искусств, товарищ полковник.

- Это что, клоуны, гы-гы, буль-буль? (последние два звука доносятся опять из-под стола).

- Никак нет, мать - театральная актриса, отец - второй режиссёр на «Мосфильме».

- Только Крамарова мне и не хватало. Да и фамилия какая-то подозрительная... пусть с тобой замполит разбирается. Ты?

Это уже к Серёгину. Ну, а я расслабился. Замполит по любому не сержант Денисенко, ещё неизвестно, кто с кем разберётся. А пока настаёт Сашкин звёздный час.

- Мать - преподаватель военного института, отец - старший офицер Комитета государственной безопасности.

Вот так, как бы нейтрально, без уточнения, что отчим - полковник КГБ (по армейскому табелю о рангах приравнивается к общевойсковому генерал-лейтенанту), и об охране первых лиц государства тоже ни слова.

И тут мне стало понятно, что не абы каких полковников Советская власть ставила дивизиями командовать. Сан Саныч сразу подтянулся, прояснел, как будто три дня один кефир внутрь принимал, и тот обезжиренный. Даже перегар испарился, в тухлой атмосфере полковничьего кабинета явственно запахло бодрящим озоном. И это при каком-то сынке, какие чудеса при отцах здесь творятся...

- Значит, о тебе особист с утра докладывал... Говоришь, и допуск [секретности] есть?

- Так точно, прошлой осенью получил для обслуживания международной выставки.

Конечно, ничего такого Сашка не говорил, даже мне, но не будешь же поправлять своего главного командира.

- Ладно, Серёгин, есть для тебя дело, наследственное, так сказать, гы-гы. Раз уже сержант, пойдёшь старшим писарем секретной части дивизии. И чтоб без этого... в общем... пьянства-блядства... ну и строго беречь военную и государственную тайну. Всё, кр-р-ругом!

Резко потяжелевший взгляд вновь упал на мою впалую грудь и сутулые плечи.

- За тебя там тоже слово сказали. Но нет... вакантных должностей клоунов нет, гы-гы. Пойдёшь по воинской специальности, «замком» в развед-водолазный взвод, там один ухарь как раз демобилизуется. Давай, шагай, Вицин-Никулин-Моргунов, кр-р-ругом!

Я молодцевато развернулся на сто восемьдесят. За спиной что-то аппетитно забулькало...

С Серёгиным мы прощались в курилке у штаба. Ему, собственно, никуда и идти не надо, дивизионные секретчики живут при комендантской роте, а комендантская рота - в пристройке при штабе дивизии. Там же обитала и «чёрная сотня», отдельная авторота при командире дивизии, состоящая сплошь из уроженцев южных республик (потому и «чёрная»). Знаменита эта «сотня» тем, что в ней периодически фиксируются случаи массового рукоблудия... но об этом в другой главе.

Ну, а у дружка моего Сашки началась совершенно праздничная жизнь. Оставшиеся полтора года армейской службы он просидел в вертолётном кресле по центру секретной комнаты с томиком американской фантастики в руках, из под слегка опущенных век наблюдая, как трудятся подчинённые ему писаря. При этом ухитрился пару раз чуть не загреметь на «губу» за грубость и пререкание с начальством (посылал всех, кто ниже капитана, а прапорщиков - с особым цинизмом). В Москву ездил раз в месяц, если не чаще, ссылаясь на бесконечные юбилеи и другие личные праздники своего отчима. Догадался вступить в партию, что неоценимо помогло в дальнейшей карьере. В общем, правильно отслужил, не то, что некоторые...

Я двинулся в направлении сапёрной казармы. То есть, отдельный инженерно-саперный батальон занимал первый этаж трёхэтажного здания красного кирпича, возведённого трудолюбивыми немецкими военнопленными. Что удобно, если спьяну выпадешь из окна, трудно сильно разбиться. Хотя кое у кого получалось...

Всё дивизии чем-то похожи, как минимум, геометрической разбивкой газонов, плацов и спортивных городков. Алее и дорожки тоже имеют особую логическую завершённость. Попав через двенадцать лет после описываемых событий в Нью-Йорк, я, наконец, понял - в армии мы ходили по мини-стритами и мини-авеню, аналогия полнейшая. И какой скрытый враг такое придумал?

Правда, похоже Тапа на Кантемировку только внешне. Зато содержание... С изумлением заметил бабульку, бодро собирающую пустую стеклотару под окнами солдатских казар. Это была знаменитая баба Вера. А знаменита она тем, что, по легенде, каждой из своих трёх дочек на свадьбу подарила по «Жигулю», купленные на деньги за сданную посуду. Могло такое случиться в учебке? Да не в жизнь!

Ещё одно откровение, граничащее с шоком, ждало меня при входе в расположение. Дневальный СИДЕЛ на тумбочке, чистя ногти штык-ножом. Причём по неуловимым гражданскому взгляду признаку, борзота эта отслужила не больше полгода. И ведь одномоментно «дедушки» прогуливались по казарме, никто дневального не построил, на очко не послал. Легенды о строгости нравов в линейных частях развеялись, как дым потухшего костра.

Меня направили в самый дальний угол, где чуть отдельно от остальных стояла группа двухэтажных коек, заправленных с некой щегольской небрежностью. Мало того, на этих кроватях у самого окна сидел народ, в котором я безошибочно определил хозяев жизни - старослужащих. И ещё больше - перед ними стоял импровизированный стол из табуретов, на котором натюрмортно разлеглось крупно порезанное сало, очищенные луковицы, серый хлеб, конфеты-тянучки («солдаты - те же дети, только с большими...» ну, вы поняли) и, главное, стаканы с чем-то меняще-пьяняще бордовым. Сразу вспомнил, о чём предупреждали в учебке - «сначала поинтересуются кто ты - что ты, потом про размер кальсон и сколько баб на гражданке отмацал, а потом, как повезёт, или в морду, или на «очко». Следовательно, надо приготовиться махаться, эх, жаль, что к парадке ремень с пряжкой не предусмотрен...

Но разговор вышел совсем другим:

- Откуда, зёма?

- Из Москвы.

- Да мы не об этом. Какая учебка, Тапа или Остров? («Остров» - еще одна учебная сапёрная часть под Волгоградом, где готовили водолазов-речников, её учебный полигон располагался на естественном острове прямо посреди великой русской реки).

- Тапа.

- Клёво, я из того же гестапо. Держи кардан. Какая рота, третья?

- Четвёртая.

- Соседи, значит. Кое-кого помню. Как там Фабричный, не уволился?

- Дымит пока, «кусок».

- А ефрейтора Борзого знал?

- Доводилось, Денисенко теперь сержантом.

- Вот сучёнок прогнутый, за лычку мамку сдаст. И как, зверствует?

- Мы тоже в долгу не остались, распрощались, как следует.

- Ну и молодца. Прими с устатку.

В стакане плескался вермут по рупь девяносто восемь. Вкуснятина, в нашей компании его «Анжуйским» называли. Мне как-то сразу захорошело, не только с устатку, ещё и от голода и нервов. Но закусывать расхотелось. Захотелось сесть и расслабится. Что я и сделал.

Всё-таки она есть, жизнь за «Голубыми воротами». Неплохая жизнь, между прочим. Только долгая...

 

Леонид Черток, ДМБ-79