Вверх
Информационно-аналитический портал
Работаем с 2003 года.

Исповеди одинокого человека. 30 лет назад не стало Сергея Довлатова

24 августа 1990 года наша жизнь понесла невосполнимую утрату. В Нью-Йорке на 49-м году жизни не стало выдающегося писателя современности Сергея Довлатова. Кто не читал его рассказов, тот беден душой и разумом. А тот, кто читал, но не понял и забыл, с тем мне просто не о чем разговаривать…

Cимволично… или предначертано, что он умер почти день в день по прошествии 12 лет после своей вынужденной эмиграции в Америку. Перед писателем, публиковавшемся в основном в самиздате, соответствующие службы поставили невеликий выбор – или сесть, или уехать.

«Я лично пишу для своих детей, чтобы они после моей смерти все это прочитали и поняли, какой у них был золотой папаша, и вот тогда, наконец, запоздалые слезы раскаяния хлынут из их бесстыжих американских глаз!».

А ведь я мог с ним познакомиться. Летом 90-го года в Нью-Йорке меня звали на литературные чтения с водкой. Говорили, что будет какой-то «потрясный Довлатов, Ильф с Петровым отдыхают». Вторым вариантом уик-энда были смуглые девочки с текилой. Я выбрал второй, не сознавая, что совершаю главную потерю в своей безалаберной жизни. Какой идиот!

Потом прочитал некролог в «Новом русском слове». Сердце опять не ёкнуло.

Через несколько месяцев я прилетел в Ташкент к своему другу, переписывать чей-то убогий сценарий. Дабы уберечь меня от пучины безыдейного пьянства, маскирующегося под муки творчества, друг Юсуп подсунул мне журнал, кажется «Знамя», с повестью «Иностранка», подписанной смутно знакомой фамилией на «д».

И всё. До этого раз в несколько лет я менял литературные приоритеты. В старших классах кумиром был Хэмингуэй, к месту и не к месту вставлял цитаты: «Надо быть ироничным и милосердным», «Человек один не может ни черта», «Никогда не спрашивай, по ком звонит колокол…» и т. д., девчонки частенько отвечали на них благосклонностью. В 80-е на смену старине Хэму пришёл Габриэль Гарсия Маркес: «Пройдёт много лет, и поклонник Аурэлино Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела…». Тут уже кинематографические мэтры удивлённо поднимали брови — «надо же, а он не только в сортах портвейна разбирается». С появлением в моей жизни Сергея Довлатова вопрос о любимом писателе отпал сам собой и навсегда. С цитатами стало совсем просто, Довлатовым можно разговаривать, вставляя от себя одни междометия и вульгаризмы.

 «Я родился в не очень-то дружной семье. Посредственно учился в школе. Был отчислен из университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог опубликовать. Был вынужден покинуть родину. В Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски».
      «В моем родном Ленинграде построили дамбу. В моем любимом Таллине происходит непонятно что».
      «Жизнь коротка. Человек одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься литературой…».

Что это, если не самая ёмкая из написанных автобиографий? У самого так не получается. Слишком многословен…

Довлатова бесполезно читать поклонникам реализма, как соц, так и кап. У него всё облачено в гипертрофированную форму, недостатки и достоинства, собственное пьянство и разгильдяйство, таланты друзей, покорность к судьбе жены Лены (эта женщина великого терпения в его рассказах предстаёт сразу в нескольких ипостасях, попробуй, определи истинную), нигилизм дочки Кати… перечислять можно бесконечно. Своих родственников, объединенных общим «Наши» (не путать с одноимённой прокремлёвской шпаной, этих добрейший Довлатов нокаутировал бы в первом же раунде), он одновременно не жалеет и превозносит. От этого они становятся живыми и родными всем нам, кто понимает.

«Дед Исаак очень много ел. Батоны разрезал не поперек, а вдоль. В гостях бабка Рая постоянно за него краснела. Прежде чем идти в гости, дед обедал. Это не помогало. Куски хлеба он складывал пополам. Водку пил из бокала для крем-соды. Во время десерта просил не убирать заливное. Вернувшись домой, с облегчением ужинал…».

(Когда пишешь о Довлатове, есть большой соблазн скатиться до сплошного цитирования, лучше него по любому не напишешь. Постараюсь держать себя в руках, да только получится ли?).

В 80-е я часто и помногу вращался в питерской рок-тусовке. Удивительное дело, в ней обсуждали и цитировали кого угодно, от Попова и Галявкина до Сапеги и Шагина. Но только о Довлатове ни полслова. Хотя, казалось бы, он самый рок-н-рольный из питерских писателей. Недаром за оформление его книг взялись не кто-нибудь, а «Митьки». И дело не только в общей любви к возлиянию, хотя и это тоже. Дело в восприятии действительности. Если живёшь в стране полного и безоговорочного абсурда, его именно так и надо изображать, кистью или на ундервуде, неважно. Иначе, не интересно. Иначе, будет лживо. Иначе, можно сойти с ума. У кого ещё, кроме Довлатова, вы встретите такие парадоксальные формулировки: «потерпел успех», «одержал поражение»? Антисоветская агитация в чистом виде, галимая статья, однако попробуй, докажи. Браво, маэстро!

Я много лет собирался засесть за собственные армейские мемуары, Довлатов тормознул меня в этом на полтора десятка лет. Кажущаяся простота его литературного языка и лёгкость формы в итоге приводит к постыдному копированию, от которого так трудно избавиться. А ещё вводит в уныние и осознание собственной бездарности то, как он сумел совместить в одном две равновеликие для нашей литературы темы — лагерную и армейскую. Действительно, в его рассказах не понять, кто же больше сиделец — зек или вертухай. И страшно, и смешно одновременно, так может сделать только великий талант.

 На Мосфильме у меня был знакомый механик из золотой молодёжи, сын известного партийного сценариста, сей мифотворец замещал отцовский долг денежными купюрами с Лениным в углу. Отпрыск так увлёкся их переводом в жидкое состояние, что даже его добрый папа осознал необходимость суровой армейской школы. В итоге разгильдяй два года отстоял на вышке, охраняя воркутинский лагерь. Читать его письма оттуда было действительно страшно. Например, о том, как после смены караула ему лучше вернуться в барак, чем в казарму — целее будет. То же самое написано и у Довлатова, только так, что не оторваться. Значит, правда…

У Довлатова любой зэк лучше ефрейтора-подонка Фиделя. Лучше, умнее, тоньше. Но это не только по рождению, это гримасы СИСТЕМЫ. Один из самых ярких эпизодов о постановке ленинианы в зоне написан, по сути, ради одной фразы, сказанной рецидивистом Гуриным:

«Сколько же они народу передавили… барбосы эти… Ленин с Дзержинским… рыцари без страха и укропа. У нас в лагере мокрушников раз-два и обчёлся, а эти — Россию в крови потопили и ничего. Они-то и есть самая кровавая беспредельщина…».

При чём сам Довлатов не причислял себя к борцам с режимом, он был пассивным его созерцателем. И опять фирменный парадокс — «после советских я больше всего не люблю антисоветских». Если брать его жизнь и творчество в целом, то о них, на мой взгляд, очень точно написал мой большой (во всех смыслах) друг, поэт-песенник Ярослав «Сэнди» Трусов, тоже до поры до времени не знавший о существовании писателя Довлатова:

Я не спасал в реке детей,

Закона я не блюл сухого,

Я просто радовал людей,

Тем, что не делал им плохого.

Довлатов не просто писатель из эпохи застоя, он - один из нас…

А каким был Довлатов писателем (кроме того, что «великим», это вне обсуждения)? Имеется в виду — советским, русским, армянским или еврейским? Вопрос непраздный, на интернет-форумах периодически читаю, что израильтяне отказывают ему в еврействе. Мол, писал на русском, мать — армянка, не иудей, Израиль предпочёл Америке и т. д. По мне он самый яркий и достойный пример здорового космополитизма. Для Довлатова чужеродный Таллинн настолько же родной и близкий, как Питер или Пушкинские горы, ибо везде он находил близких и родных по духу людей. Так что гордиться им, как своим, вправе все — русские, евреи, армяне, наши в Америке…

Кстати, я слышал, что в те Горы сегодня едут не только, а иногда и не столько, к Александру Сергеевичу, сколько по «боевым местам» Сергея Донатовича, в избушку, где «через щели в полу к нему заходили бродячие собаки». И великий поэт на великого писателя не в обиде — «ай да Серёга, ай да сукин сын!».

Был ли Довлатов верующим человеком? Не знаю, сомневаюсь, о своих отношениях с Всевышним он почти не писал. Но жил-то по-божески, делился чем, мог — куском, стаканом, словом — что ещё надо?

И абсолютное отсутствие меркантильности, что свойственно тому поколению. У Довлатова своё понимание богатства и жизненного успеха, такого определения я ни у кого до него не читал, но видел много примеров из жизни. Ничего не могу с собой поделать, опять цитата:

«Вообще я уверен, что нищета и богатство — качества врожденные. Точно так же, как цвет волос или, допустим, музыкальный слух. Один рождается нищим, другой — богатым. И деньги тут фактически ни при чем. Можно быть нищим с деньгами. И — соответственно — принцем без единой копейки.
Я встречал богачей среди зеков на особом режиме. Там же мне попадались бедняки среди высших чинов лагерной администрации…».

У Довлатова все симпатичные герои такие богачи — «иностранка» Маруся, блистательный Эрнст Буш, запойный фотожурналист Жбанкин, двоюродный брат Боря. Последний когда-то стал для меня прообразом Ельцина, они оба комфортно себя чувствовали исключительно в пограничных ситуациях — первый президент России на танке у Белого дома, его питерский тёзка в колонии общего режима. В обычной спокойной жизни оба напивались и валяли дурака. А ведь для Довлатова Борис Николаевич был пустым звуком, он о его существовании узнал незадолго до своей безвременной кончины. Что значит сила таланта!

А еще довлатовских героев объединяет общее определение — «лишние люди». Писатель и сам к таковым себя относит, что точно отражено в рассказе «Куртка Фернана Леже»: «Муж завещал вдове общаться со всяким сбродом». И нечего стесняться, в той системе успешность в карьере была в большинстве случаев аморальной, на грани подлости и предательства.

Я часто думаю, почему советская власть так ненавидела именно Довлатова, изредка, но печатая Рейна, Евгения Попова, Марамзина? И нахожу этому одно объяснение. После службы в конвойных войсках к Довлатову явно подходили «люди» с предложением о сотрудничестве. Догадываетесь, куда он их посылал и какими словами? Дальше от агентов шло непонимание и праведный гнев — «что этот бывший вертухай о себе думает?!». Ломали. Не ломался. Предпочитал валяться в отключке под рукописным плакатом к собственному юбилею: «35 лет в ДЕРЬМЕ и ПОЗОРЕ».

Его сон охраняла скорбная Лена. Тоже выдающаяся, кстати, женщина, предстающая перед читателем в десятках разных ипостасях, в основном жалких и сомнительных, но, тем не менее, родившая в Америке непризнанному на тот момент классику сына. Какой там взбесившийся конь или горящая изба, тянуть на себе пьющего гения без особых надежд на публикацию — вот истинный подвиг. Нет слов, настоящая русско-еврейская женщина, жена-героиня!

Сам Довлатов, как известно, был тот ещё бретёр, боксёр в тяжёлом весе. Но только подтрунивал над своей кулачной доблестью, ставя намного выше силу духа. Что сделаешь кулаком с СИСТЕМОЙ, с окружающим хамством и пошлостью? Зато любой КГБ, любой люмпен бессилен перед такими людьми:

«Однажды Буш поздно ночью шел через Кадриорг. К нему подошли трое. Один из них мрачно выговорил:
 — Дай закурить.
Как в этой ситуации поступает нормальный человек? Есть три варианта сравнительно разумного поведения.
Невозмутимо и бесстрашно протянуть хулигану сигареты.
Быстро пройти мимо, а еще лучше — стремительно убежать.
И последнее, — нокаутировав того, кто ближе, срочно ретироваться.
Буш избрал самый губительный, самый нестандартный вариант. В ответ на грубое требование Буш изысканно произнес:
 — Что значит — дай? Разве мы пили с вами на брудершафт?!
Уж лучше бы он заговорил стихами. Его могли бы принять за опасного сумасшедшего. А так Буша до полусмерти избили. Наверное, хулиганов взбесило таинственное слово — „брудершафт“.
Теряя сознание, Буш шептал:
 — Ликуйте, смерды! Зрю на ваших лицах грубое торжество плоти!..».

Вот читаешь и думаешь — так на экран и просится! Ан нет, Довлатов абсолютно некинематографичен (и не сценичен). «Комедия строгого режима» очень удачная лента, явившая стране Виктора Сухорукова. Но это именно «по мотивам», шнырь в роли Ленина даже отдаленно не похож на авторитетного рецидивиста Гурина. И побегом тот рассказ Довлатова тоже не заканчивается. Разве можно убежать от себя, если ад зоны не вокруг, а внутри каждого из нас?

На исходе жизни Станислав Говорухин выдал ленту, стилизованную в его представлении под 70-е, очень близкую по тексту к литературному источнику («Компромисс»). На выходе получилась исповедь голодного, во всём сомневающегося человека, пересказанная устами сытого и равнодушного. Вся фирменная довлатовская ирония куда-то ушла без следа.

За «Заповедник» Анны Матисон я, если и не убивал бы, то лишал вгиковского диплома. Без права пересдачи.  

Ещё один феномен. Дмитрий Быков, безусловно талантливый поэт и небезынтересный публицист, делает себе имя как литературный критик на неприятии творчества Довлатова. Всем нравится, а ему нет… вот такой, блин, оригинал. Хотя, как прозаика, его и рядом не стояло.

Сейчас очень модно рассуждать на тему — кем бы были кумиры минувших дней, доживи до светлого сегодня? Например, Высоцкий — стал первым артистическим олигархом, собирал стадионы или тихо пил абсент на вилле жены под Парижем? Или Цой — гонял чаи в Кремле, пел в тысячный раз на Васильевском спуске о жажде перемен или возглавил марш несогласных?

Насчёт Довлатова у меня сомнений нет — у Сергея Донатовича не было ни малейшего шанса прожить дольше.

Смотрите сами, в своих четырех томах он написал обо всём, что знал лично, и то много возвращений и повторов. Честно говоря, «Филиал» и американские рассказы, пусть немного, но слабее остального творчества. Такое впечатление, что Довлатов потерялся, его размеренная американская жизнь не приносила главного — ТЕМЫ. То самое пресловутое пограничное состояние, так измотавшее его сердце в Союзе, ушло, а освободившееся место не хотело заполняться. Но стать великим с таким мизерным объемом материала, который филологи брезгливо обзывают беллетристикой, 20 лет после смерти издаваться миллионными тиражами — для этого надо быть действительно ВЕЛИКИМ ПИСАТЕЛЕМ.

Об одном прошу — не преподавайте Довлатова в школе! Иначе отобьёте всю охоту его читать у моего младшего сына, я вам этого никогда не прощу. Так и знайте!

Леонид Черток  


За кулисами политики


все материалы

ПроКино


все обзоры

Жизнь


все материалы

Кулинарные путешествия


все статьи

Литературная гостиная

все материалы

Архивы

Март 2024 (196)
Февраль 2024 (317)
Январь 2024 (319)
Декабрь 2023 (318)
Ноябрь 2023 (335)
Октябрь 2023 (324)







Деньги


все материалы
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Спонсор рубрики
"Северодвинский торговый центр"

Верую


все статьи

Общество


все материалы

Разное

все материалы

Реклама



Дополнительные материалы
Полезное

Сетевое издание "Информационное агентство "Руснорд"
Свидетельство СМИ: Эл № ФС77-81713 от 10.11.2021. Выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций.
Адрес: 163000, Архангельская обл., г. Архангельск, ул. Володарского, д. 14, кв. 114
Учредитель: Черток Л.Л. Главный редактор: Черток Л.Л. E-mail: tchertochok@yandex.ru. Тел. (964) 298-42-20