Шли мы курсом на Владивосток. Избранные места из книги флотских рассказов "Будни и бредни старшины первой статьи Александра Нехорошева, рассказанные им во сне и наяву, и записанные его же друзьями"

Ко Дню защитника Отечества

Александр Нехорошев «Бякин» - звукорежиссёр киностудии «Мосфильм», лауреат кинопремии «Ника». Автор музыки и слов к песням, основатель самобытного рок-дуэта «Кефир» (совместно с О. Елизаровой). Срочную служил на Тихоокеанском флоте (1973-1976) в отряде морских пограничников в должности старшего корабельного радиста. Трагически погиб в Москве в октябре 2013 года.

Шли мы курсом на Владивосток. И пока шли, как-то ночью подняли нас по боевой тревоге:

- Боевая тревога! – и это уже не Веня орал, а какой-то дежурный офицер. – Боевая тревога! Всем на главную палубу собирать уток!

Все, конечно, пришли в замешательство от такой команды. Какая-то она была странная, непредусмотренная корабельным уставом. Отдыхающие, свободные от вахты, повскакивали, спросонья совершенно ошалевшие:

- Что случилось? Кого собирать? Что собирать?

Выяснилось, что этой ночью огромная стая перелетных уток, по всей вероятности, потрёпанная тайфуном, столкнулась с нашими мачтами, с нашими антеннами и со всем нашим такелажем как таковым. Утки бились, ломали крылья, и градом падали на палубу. И нас всех подняли, чтобы этих уток собирать, - такое их неимоверное количество нападало и продолжало падать.

Свет включили на мачтах, направили на палубу.

Невидаль! Но по молодости даже вдохновляет. Глаза продрали: ничего себе – утки! Огромное количество. И продолжают падать! Падают, падают в свете фонарей, падают…

Но мы ходу не сбавляем, идем курсом на Владивосток. Уток собираем. Некоторые еще живы. Поломанные, но живые, ползают, бегают. По приказу притащили огромные мешки из-под картошки. Складываем туда – раненых, живых, убитых – всех. Ну, вроде, подранков как-то жалко было. Но собирали. Для молодежи увлекательно. Пусть и не танцы на Шикотане, но хоть какое-то событие!

Когда я поднялся с палубы – а она у нас гораздо ниже ходовой рубки – поднялся мимо трапа, то увидел, что с мостика свешивается дежурный сигнальщик – это был Валера Хадеев – свешивается и манит меня, еле сдерживая смех.

- Чего? – спрашиваю.

- И… и… иды суды! – заикаясь, шепчет Валера. – Ты… и… и… глянь!

Я поднялся по трапу к мостику - на уровень носа, чтобы не высовываться, а только посмотреть, что там происходит. А там происходило вот что: облитый светом прожекторов Веня в одних трусах и домашних тапочках, но в пилотке с кокардой, в хищной полусогнутой позе, раскинув волосатые руки и растопырив короткие пальцы, гонялся по мостику за малюсенькой уточкой. У нее было подранено одно крыло, но она очень шустро от него носилась. Веня бегал за ней и повторял как заклинание:

- От командира (буй) уйдешь! От командира (буй) уйдешь!

Я чуть с трапа не свалился, сдерживая смех, но тут меня позвали дальше таскать эти мешки с утками, и я ушёл. Валера потом рассказывал, что Веня все-таки изловчился – и накрыл свою уточку пилоткой, навалился - и случайно раздавил её. Действительно, от командира «…не уйдешь!»

Валера Хадеев часто ходил сигнальщиком…

Однажды ночью вышел я на палубу покурить после вахты. Хадеев как раз на мостике стоял. Гляжу на воду - и вдруг вижу: огни! Подумалось: может, подлодка какая? Но огни вдруг с невероятной скоростью унеслись за горизонт – и тут же снова вернулись. Потом танцы затеяли, хороводы. А потом пропали. Я – к Валере:

- Ты видел? Видел? Офигеть! Это же… Что это было?

- И… и… тебя это гребёт? – равнодушно отозвался он.

Большего я от него добиться не смог. Каково же было моё удивление, когда на мой вопрос об огнях дежурный штурман, старший лейтенант Селезнев ответил точно в таких же выражениях, как и Валера Хадеев!

- Мы про это даже в журнал не записываем, - скучно добавил он.

Невероятно! Такое отношение к явлению неопознанных подводных объектов поразило меня сильнее, чем само явление. Больше я по этому поводу ни к кому не приставал, рассказал только Сане Нехорошеву, а он мне признался, что однажды тоже полез со своими вопросами об огнях – и нарвался на похожий ответ, только в более грубой форме: ему посоветовали заткнуться. Вот так придёт конец света, а они его даже не заметят – привыкли…

Валера Хадеев был у нас радиометристом, командиром отделения локаторщиков. Однажды в туман он должен был следить по своему локатору за движением понтонов, идущих вслепую к берегу на разгрузку. По-моему, это на Итурупе было. С понтонами для подстраховки отправился Саня Нехорошев со своей рацией. Правда, сидел он не на понтоне, а на вельботе, тянул за собой плот с грузом к полосе прибоя. Туман был настолько плотным, что нельзя было разглядеть даже собственную руку.

Валера Хадеев уперся лбом в резиновый кожух локатора. Смотрел, смотрел – да и заснул! Когда к нему подошел Веня Барков, радиометрист уже спал таким глубоким сном, что из его приоткрытого рта слюна доставала до самого пола. Веня двумя руками оторвал круглое лицо спящего локаторщика от экрана и горько посетовал:

- Хадеев, ты уху ел? Трюмный машинист – вот твоё место! А ты – радиометрист, локаторщик…

Потом Веня бросил взгляд на экран, ничего там не увидел - и заорал:

- Где мое плавсредство, мля?

Плавсредство – это вельбот с понтонами – на экране отсутствовало!

Валера, наконец, проснулся, выпучил монгольские глаза и затянул своё:

- И… и… и-и… и т… ты? Ты!

Веня махнул рукой:

- Всё, Хадеев, всё! Ч-ш-ш, тихо, тихо! Разберёмся.

И стал связываться с вельботом по рации в голосовом режиме:

- Вы где?

Саня Нехорошев ответил из тумана:

- На месте! Всё нормально, товарищ командир. Разгружаемся.

Веня обрадовался:

- Мы вас слышим!

Всё обошлось…

Валере Хадееву все сходило с рук. Наверное, потому что он был нерусским и заикался. К тому же, Валера всем говорил «ты». К этому привыкли и офицеры, и командир, и даже кок Володя Караваев с этим смирился и не трогал Валеру, когда тот дежурил у него рабочим по камбузу и хамил по простоте, которая была, как говорится, хуже воровства…

…Замполит Иван Иванович регулярно проводил с нами политинформации и беседы. Однажды заговорил даже на такую жизненную для всех тему как матерные слова и выражения в нашей разговорной речи:

- Доколе мы будем поганить язык ненормативной лексикой?

Он именно так и выразился – «ненормативной лексикой», и ему пришлось объяснить матросам, что таким красивым и научным термином обзывается наша простая матерщина. Беседа эта, как и вся политинформации, проводилась в столовой команды. На ней присутствовал даже кок, матрос Караваев, высунув голову из раздаточного окошка.

- Какие люди были в революцию! – говорил Иван Иванович с пафосом. - Какая совесть! Какая порядочность! Дзержинский, Менжинский, Воровский…

Мы начали тихо посмеиваться, - именно в таком порядке стояли у пирса в Соленом озере наши тральщики «Дзержинский», «Менжинский», «Воровский», «Луначарский», дальше стоял буксир без названия, а следом – крейсер «Пурга». Он прикрывал вход в бухту. А мы – «единичка», «двойка» и «тройка» - стояли в самой глубине Солёного озера, и чтобы выйти из бухты через Авачинский залив в океан, нам приходилось маневрировать больше всех.

- Какие люди были! Какая совесть и порядочность, аккуратность в языке и делах…

И тут через открытый иллюминатор с палубы раздался голос нашего боцмана, мичмана Самойлова:

- Фули жопу оттопырил, Караваев? Сумку давай!

Он заметил замполита и спохватился:

- Ой, извините, Иван Иванович! Ну, я домой пошел, до свидания!

Самойлов подхватил сумку, которую ему протянул Караваев, и заторопился по трапу на берег. Лицо Ивана Ивановича побагровело. Он некоторое время ловил ртом воздух – и, наконец, произнес:

- А есть такие люди, у которых на месте совести… на месте совести… - Иван Иванович тщательно подбирал нужное слово; подобрал и разродился:

- …у которых на месте, где была совесть, хрен вырос!

Володя Караваев внимательно слушал - и смотрел на замполита невинными глазами убийцы. Все знали, что боцман – не без помощи Караваева – тырил по мелочи продукты с кухни – муку, тушенку и прочее…