Утраченные иллюзии. Юбилей ВЛКСМ - праздник для Плохишей

«Если тебе комсомолец имя – имя крепи делами своими» - призывал Маяковский.

«Моё, моё это имя», - радостно кричат сегодня вчерашние Нинки, Светки, Вовчики и Витьки.

Собираются в самых пафосных залах областных столиц седеющие дяденьки в костюмах от «Армани» и забальзаковского возраста тётеньки с пенсией всего района в ушах, и весело ностальгируют о временах своей активной молодости. Могут и слёзку пустить. Понимаю, нет ничего острее для аппетита, чем пережевывать канапе с икрой, вспоминая о заветревшемся куске ливерной в стройотрядовской палатке. Вот такое теперь лицемерное время.

У меня нет претензий к самой идеи комсомола. В далёком и кровавом 18-ом году появление некоего «отстойника» для будущих большевистских кадров было вполне оправдано. В ВКП(б) рвались с гимназической скамьи, ну, как им откажешь? Время такое, 16-летние Гайдары командовали полками, по детской максимализму и отсутствию нравственных барьеров удивляя старших товарищей безжалостностью к врагам революции. Понятно, что у седоусых комиссаров в пыльных шлемах возникало обоснованное опасение - эдак, мы и до мышей в партии скатимся. Пусть пока развиваются в своей тусовке, но под нашим строгим присмотром.

И комсомол стал верным, пусть и младшим, помощником партии. Вкалывал, как проклятый, родину защищал, в лагеря шёл. А то и к стенке, семь первых секретарей ЦК ВЛКСМ были расстреляны как взрослые коммунисты. Ко всем к ним тоже никаких претензий, только скорбь и уважение. У них хотя бы была ИДЕЯ.

Всё началось в 60-х. Расстреливать уже перестали, а вместо тюремной камеры стали ссылать руководить комсомольскими стройками и целинными колхозами. Комсомол стал не только идеальным, но и обязательным трамплином для будущей успешной карьеры. Возьмите тех же Шелепина и Семичастнова, из первого «молодежного» кресла страны они прямиком перемещались в главный кабинет Лубянки, в тогдашнем табеле о рангах второе по значимости и влиянию место в партийной иерархии.

В общем, развивался комсомол параллельно с партией и к началу 70-х скатился до полного формализма. Любой восьмиклассник моего поколения твёрдо знал - не сменишь пионерский галстук на скромный, но солидный значок с Ленинским барельефом, не видать тебе высшего образования. Как минимум гуманитарного, в московские вузы у несоюзной молодёжи документы принимали, но со скепсисом на лицах. Поэтому двоечники и не рвались, хотя, случись война, именно среди них оказалось бы немало молодогвардейцев. В школе неприём в ряды передовой молодёжи был неким жупелом для разгильдяев, меня самого приняли за несколько дней до выпускных.

А вот потом начинались анекдоты, достойные «Крокодила». При прохождении утверждения в райкоме стал свидетелем приёма целой бригады гладильщиц из банно-прачечного комбината. Девчонки на полном серьёзе считали основной задачей скорейшего построения коммунизма хорошо выглаженное белье, другой жизни, другого дела для себя они просто не представляли. Двум для приличия отказали, отправив подумать и подучить, так они козами скакали от радости, просили своего секретаря больше к ним с глупостями не приставать.

 И это в столице, то, что творилось с передовым отрядом молодежи на местах, я воочию увидел в армии (читайте автобиографическую повесть «Гвардии Черток»). Если в Москве и, как я подозреваю, в других крупных городах страны при приёме в ВЛКСМ была хоть какая-то селекция (в октябрята и пионеры принимали всех чохом), то глухая провинция просто давала вал идейной молодёжи. Я за службу одного встретил деревенского некомсомольца… так у него дед в войну был полицаем в родной деревне, несмываемый позор на весь род. Хотя именно этот парень, с детства нёсший тяжкий крест изгоя, был достойней многих (в моём представлении о сознательном комсомольце).

Известно, что при гегемонии формализма непременно появится что-нибудь неформальное. На смену карикатурным группкам стиляг пришли советские доморощенные «дети цветов», или «система». За основу была взята философия хиппи, адаптированная под советские условия. В Москве главным местом их сбора была улица Горького, переименованная в «стрит». Москвичи того поколения и того круга наверняка помнят ласкающие слух названия основных тусовочных мест - «Маяк», «Шалаш», «Труба», «Кишка».... А также идолов движения - нигилизм, мизантропия, алкоголь, «травка», «Битлз», «Нирвана», «Машина времени», «Сломанный воздух», Маркес, Борхес, «Зияющие высоты», «Москва-Петушки», Тарковский, Феллини... А вот с пацифизмом, в отличии от заокеанских единомышленников, был напряг. Дрались только в путь, особенно со шпаной с рабочих окраин, у всех лавочек Страстного бульвара свободно вынимались нижние рейки с ржавыми гвоздями.

Как-то само собой происходило деление пристрастий и жизненных целей. Кто-то просто упивался свободной жизнью в условиях тотальной несвободы, кто-то сколачивал первоначальный капитал путём фарцовки. Но никакого конфликта интересов внутри команд, одни дополняли других. И никто не звал, не сгонял, сами приходили, личный выбор. Правда, и круг почти элитарный, рабочие подростки не прибивались. Но такова реальность.

Удивительное дело, я многих знал в лицо, однако не встречаю знакомых среди толпы современной партийно-коммерческой элиты. Вход в этот клуб избранных был совсем с другой стороны здания, которое построил Борис Николаевич.

Практически каждый современный российский миллионер старше 50 прошёл через высшую комсомольскую школу номенклатурного меньшинства. Большинство из них сделали первую большую деньгУ на руководящих постах идейного и бескорыстного Союза молодых коммунистов, по сути став могильщиками самой коммунистической идеи. Фамилии перечислять замучаешься, от Ходорковского до Прохорова, разве что одиночка-вундеркинд Абрамович особняком стоит. А не гнали бы всех в ВЛКСМ, проводили тесты на порядочность и стойкость духа, глядишь, новейшая история посимпатичнее стала.

Работал со мной в операторском цехе Серёжа Безсмертный, от фотографий которого балдели все мосфильмовские корифеи. Только во ВГИК не принимали, верующий, адвентист Седьмого дня, идейный некомсомолец. Ему бы затаиться на время, и мечта в кармане. Так нет, не мог поступиться принципами, из года в год бесполезно доказывая приёмной комиссии свое право на свободу совести. Гвозди бы делать из этих людей, да не нужны были советской культуре такие гвозди.

А вот другой характерный пример, второй механик Вова Гайдук. Когда с ним последовательно отказались работать все ведущие механики съёмочной аппаратуры, встал вопрос, что с таким работничком делать. Беда в том, что не пил, без этого компонента пролетария было не уволить. Зато язык худо-бедно подвешен. И отправили неумеху-физдебола Вову на должность, где ни сломать, ни испортить ничего нельзя. Освобожденный комсомольский секретарь киностудии - так эта синекура называлась. С зарплатой, на которую режиссеры-постановщики облизывались, не говоря уже о льготах и распределителях. С выездом в заграничные киноэкспедиции непонятно в каком статусе. Так он ещё и ВГИК ухитрился закончить по административной части. Стал по документам-дипломам всем, а, по сути, остался ничем. Потом я у него, второго секретаря Гагаринского райкома, своё первое рекламное агентство открывал. Мы там в передовиках ходили, потому что конверты вовремя заносили. А вот дальше Вова, насколько я знаю, не поднялся. Дальше мозги требовались.

Эх, как же лажанулись коммунисты, уверовав в популярную шутку того времени, что это «комсомольцам 20-х было всё по плечу, а комсомольцам 80-х всё по хрену». Всё да не всё - кроме денег. Вспомните, как горбачевское политбюро ужаснулось, когда первые неонэпманы не кофточки бросились вязать и пирожки лепить, а перепродавать что ни попадя. Сразу закон о кооперации прикрутили, заодно наложив эмбарго на всё идеологическое в виде полиграфии, кинопроизводства и организации концертов. Но оставили нычку, доверились главному помощнику партии, назначив его надсмотрщиком за особо талантливыми и активными. На этой почве проросли как грибы Молодежные центры и ЦНТТМ, давшие старт будущему олигархату. Кому-то просто повезло, типа Боре Зосимову, комсомольскому руководителю Центрального дома молодежи в Москве, который он элементарно разворовал и бездарно вложил в безголосую дочку. Уверен, они сегодня с Серёжей Лисовским тоже празднуют. Только печалятся, что в нефть вовремя не вложились.

Да ладно, всё давно быльём поросло. Наша страна с 17-го года стала полигоном для всяких сомнительных социальных экспериментов, россияне по жизни сталкеры. При этом я готов отдать должное идеологии ВЛКСМ в воспитании духа у рядовых его членов. Мы всё-таки умели мечтать, хотели быть космонавтами-учёными-режиссёрами, если и работягами, то не ниже мастера смены. Сейчас я слышу жалобы от своих ровесников, что их выросшие дети не хотят быть ни губернаторами, ни мэрами, ни олигархами… их вполне устраивает скромная жизнь в тёплом офисе, то есть, то место, которое они уже занимают. Впрочем, среди нашего смотрящего вдаль поколения было столько горьких разочарований в своей исключительности, что, может, оно и правильно. Всё-таки мир держится на обывателях, а не мечтателях.

Коллега Рудалёв («Беломорканал») в своей юбилейной статье «Комсомолобесие» сравнил комсомольцев последних советских лет с гайдаровским Мальчишом-Плохишом, способным на всё ради бочки варенья – ящика печенья. Дарю ему актуальный анекдот на эту тему:

На высоком берегу стоит бронзовый Мальчиш-Кибальчиш. Летят самолеты - ноль внимания. Плывут пароходы - фунт презрения. Идут пионеры - разве что не плюнут. И только раз в году 7 ноября подъезжает к монументу бронированный Мерседес. Выходит из него Мальчиш-Плохиш с золотой цепурой на шее и с сочувствием спрашивает:

- Как дела, мой старый боевой товарищ?..

Пытаюсь представить Мальчиша-Кибальчиша среди нас… никто, кроме Василия Поздеева, в голову не приходит (хотя, согласен, жутковатый примерчик). Зато Плохишей… полный областной Театр драмы на днях соберётся.

Не подавитесь там, ребята…

Леонид Черток