"Запрет на книги и авторов только подогревает к ним интерес". Разговор с Романом Сенчиным

В июне Архангельск читает. Не только в июне, Архангельск вообще самый читающий город, о чем говорят социологические исследования. Но именно первый месяц лета уже третий год подряд становится настоящим праздником для любителей печатной книги. Купить ее из рук автора с именным автографом, лично пообщаться, поспорить… разве не кайф.

У «Руснорда» в эти три года сложилась славная традиция брать у пишущих гостей интервью. У тех, чьи имена давно на слуху, но чьи биографии пока не выходят массовыми тиражами. В 2921-м это был Шамиль Идиатуллин, в 2022-м – Яна Вагнер. Сегодня – Роман Сенчин.

Увы, интервью пришлось брать дистанционно, хотя я предпочитаю личное общение, глаза в глаза. Но график фестиваля «Белый июнь» такой плотный, что не всегда удаётся найти лазейку в очереди желающих прикоснуться к таинству создания литературного портрета эпохи.

Сенчин как раз из таких, стиль его повествований можно определить, как гиперреализм. В довольно мрачных тонах, почти депрессивных. Какая эпоха, такая и литература. Его семье пришлось уехать из Кызыла (Республика Тыва) в разгар межэтнических конфликтов, спровоцированных местными националистами. До убийств вроде не доходило, но лично видел шрамы от камней на лицах местных русских. Будущему писателю тогда только-только исполнилось двадцать… откуда взяться позитиву?!

Сенчины переехали не в Москву, в южную провинцию России, где занялись фермерством. Роман всё-таки столицу покорил, когда уже сделал себе имя в литературе. Но потом вернулся в провинцию, ибо там все его сюжеты, его герои, в которых он часто вкладывает частичку самого себя. Ну, как с таким не поговорить?!

Специально обхожу анализ его произведений из глубокой внутренней уверенности, что это отбивает охоту к прочтению (вспомните себя в школьные годы). Сенчин как человек – именно это и интересно. Начинаем разговор:

- Ваши воспоминания о кызылском детстве… все-таки очень специфичный регион, красота природы и будничная убогость, таким я увидел этот край зимой 2002-го.

- Многие воспоминания я вложил в мысли героя своей книги «Дождь в Париже». Название обманчиво – почти всё действие происходит в Кызыле. Вернее, герой, оказавшись в Париже в одиночестве впадает в состояние прокручивания своей сорокалетней жизни. Он не хочет этого – вспоминать, это процесс болезненный, но воспоминания лезут и лезут. И хорошие, а в основном болезненные… Есть у меня большой очерк «Тува», вышедший в издательстве «Ад маргинем» отдельной книжкой.

Да, регион специфический. В советское время – автономная республика в составе РСФСР. Теперь, по сути, национальная республика. Русский мир оттуда, по сути, вытеснен, и мне как русскому это больно. То же я видел В Кабардино-Балкарии, в Дагестане…

А вообще Тува, Кызыл появляются во многих моих рассказах, повестях, романах. Так что рекомендую их почитать в том числе и за тем, чтобы немного узнать о Туве.

- Ваш отъезд из Москвы в провинцию (редчайший случай) – это поиск нового материала, своего героя… или бытовая (ментальная) некомфортность мегаполиса для урожденного провинциала?

- Так сложились обстоятельства. Из Москвы я давно хотел уехать, вернуться в Сибирь. Москва дала мне очень многое, но я мог застрять на ее пятачке, моим главным маршрутом мог стать путь от Литературного института до Центрального дома литераторов. Многие растворились как писатели, курсируя этим маршрутом…

Я хотел уехать из Москвы уж точно, когда младшей дочери (теперь уже средней) исполнится восемнадцать. Как раз вот в 2023 году. Но обстоятельства сложились так, что уехал в 2017-м. Поехал в восточном направлении и остановился в Екатеринбурге. Там второй раз женился, там в прошлом году родилась моя дочка, третья… Екатеринбург, Урал дал мне новые сюжеты, тем более моя жена, драматург Ярослава Пулинович, кажется, бездонный источник историй из жизни. И сборник моих рассказов и повестей «Петля» по большей части состоит из уральских сюжетов. А история моего переезда в общих чертах описана в моей повести «Русская зима».  

- Помощник депутат Шаргунова – попытка взгляда на политику изнутри или дружеская помощь собрату по перу (третье)? Сергей от КПРФ… означает ли это, что ваши политические взгляды совпадают?

- Да, я был помощником Сергея Шаргунова на общественных началах в его предыдущий депутатский срок. С Сергеем знаком больше двадцати лет, на многое наши взгляды совпадают. В том числе и на происходящее в последние полтора года.

Сергей помогает конкретным людям, и я ему в этом посильно помогал. По-моему, Шаргунов не член КПРФ, а входит во фракцию коммунистов. В любом случае я сторонник левых идей. Наверное, крайне левых – мне близки многие статьи Льва Толстого, а он в последние десять лет жизни исповедовал настоящий анархизм.

- Читал, что стиль вашего письма сравнивают с Э. Лимоновым и это как бы переходит на схожесть позиций, радикальных в данном случае. Это так?

- Иногда сравнивают. Но дело не в позиции, по моему мнению, а в автобиографичности многих текстов. В общем-то, из Лимонова вышли и Шаргунов, и Рубанов, и Козлова, и Гуцко, и Прилепин, и многие другие дебютанты нулевых. Но и Эдуард Вениаминович эту предельную автобиографичность не открыл. А сам он был человек очень симпатичный, умный, смелый. Во многом я с его идеями и действиями был не согласен, но как человека и писателя очень уважал и уважаю. Ну и как политическая сила его НБП (запрещенная законодательством РФ партия – прим. ред.) была много лет единственной явной оппозицией развитию капитализма в современной России.  

- Критики часто называют ваши произведения депрессивными, однако Андрей Рудалев, лично мне знакомый, считает вас очень светлым человеком и в жизни, и в творчестве. Кто же прав?

- Не знаю, каким он считает меня теперь… Себя оценивать сложно. Мне кажется, что я самый трезво и здраво мыслящий человек. Но ведь это не так. Я часто ошибаюсь, многого не понимаю. В отношении своих вещей – не считаю их депрессивными, хотя темы поднимаю невеселые. Но кто из русских, да и мировых литераторов поднимал веселые темы? Конечно, хочется писать жизнеутверждающее, но искусственно ведь жизнеутверждать невозможно. Получится вранье.

- Простите за пафос – вы считаете, что ваши книги хоть как-то могут изменить этот несовершенный мир? В любую сторону.

- В тайне считаю. Но вижу, что и книги Льва Толстого не изменили, и даже Новый Завет не изменил мир к лучшему. Но надежда есть, поэтому и пишу. Вот прочитают люди мой новый рассказ – и изменятся к лучшему. И будут передавать этот рассказ из рук в руки, и изменяться, изменяться…

- Ваши прогнозы на изменение позиций в современной российской литературе и, прежде всего, в книгоиздании, в связи с отъездом так называемого «либерального кластера». Влияние СВО, естественно.

- Ох… Отсутствие книг Дмитрия Быкова в магазинах не сделает общество чище и лучше. Вот уехали некоторые звезды ТВ, и что, ТВ стало лучше? Да нет, ни на гран не стало. Так и с книгами. И вообще все эти реестры и списки запрещенных, экстремистских произведений приносят больше вреда, чем пользы. Кому надо – всё найдет. А списки только подогревают интерес.

Как будут вести себя издательства – вопрос. Тревога, конечно, есть, что будут бояться многое издавать. Из-за ярлыка на авторе или из-за поднимаемых в книге проблем. Это может выхолостить нашу литературу, как это произошло в конце 1970-х – первой половине 1980-х. Мертвое время. Не хочется повторения.

- У вас более чем солидный список печатных изданий. Можно ли прожить этим трудом, или ы окончательно пришли к американскому варианту – «и еще немного преподавать»?

- Веду семинар в Театральном институте в Екатеринбурге. Там нечто вроде уменьшенного варианта Литературного института – есть семинары поэзии, драматургии и прозы. Но денег это не приносит. Пишу рецензии, занимаюсь разными окололитературными делами. А сейчас нахожусь в деревне, где жили мои родители, собираю садовую клубнику и продаю.

Гонорары сейчас мизерные, а в некоторых журналах их вовсе не стало. Так что писатель, если он не очень популярный, своим писательским трудом не проживет.

- Поступают ли предложения об экранизации?

- По одному моему рассказу, «За встречу», снят одноименный фильм. Больше – нет. Были предложения экранизировать «Елтышевых», но студия не нашла денег. Я в кинематограф не рвусь – вдруг снимут плохой фильм, и зритель решит, что и пишу я плохо, и перестанет интересоваться моими книгами.

- Вы входите в «группу Прилепина» или особняком (те же Рудалев и Шаргунов входят)?

- Не знаю, что такое «группа Прилепина». В нулевые и начале десятых мы, тогда молодые литераторы, часто встречались, в основном на Форуме молодых писателей «Липки». Захар Прилепин лет двенадцать назад выпустил коллективный сборник «Десятка», куда включил тексты своих сверстников, в том числе и мои… Было у нас своего рода объединение под названием новый реализм, мы дискутировали с теми, кто над новым реализмом смеялся, кого он раздражал.

Но быть вместе всю жизнь невозможно. И Серапионовы братья разошлись в разные стороны, и кружок «Современника» распался. Вспоминать можно долго…

У одних есть схожий взгляд на происходящее. Ну вот у Андрея Рудалева, Германа Садулаева, Захара Прилепина. Денис Гуцко видит происходящее не как они. Сергей Шаргунов тоже, наверное, имеет свой взгляд, и не входит в какую-то группу… Некоторые в последние полтора года, кажется, пишут лишь посты в соцсетях, занимаются иной деятельностью – не прозой, скажем так, другие пишут. Я сейчас пытаюсь осознать происходящее, наблюдая за людьми, слушая их.

Иногда пишутся рассказы. Вот, например, в июльском номере «Нового мира» вышел рассказ «Проводы». Увидел в сентябре прошлого года прощание возле военкомата райцентровского городка в Сибири, и написалось. Наверняка будут трактовать содержание читатели по-разному. Такое с моими текстами часто случается.

- Удачи во всём!  

P.S. Если вам и после этого не захотелось прочитать книги Романа Сенчина… ну, тогда я не знаю…

Беседовал Леонид Черток

(автор фото – Григорий Аншуков)