Неизвестный

На Севере вообще темнеет рано. А в тайге - особенно. С утра, как часто бывает в начале мая, моросил сырой снег. В промокших валенках хлюпала вода, шинель, впитав в себя стылую влагу, стала пудовой. Он шел, спеша попасть засветло в тепло, вглядываясь в темнеющую чащу, в которой за поворотом должен показаться блиндаж, где можно обогреться и обсохнуть. К вечеру подморозило. Он остановился передохнуть, дыханием согрел онемевшие пальцы, неловко расстегнул карман застиранной гимнастерки, достал письмо, полученное сегодня.

 Его он уже несколько раз прочитал, но сейчас, при отблесках света заходящего солнца, вновь вглядывался в строчки, написанные крупным, слегка корявым почерком с давно отмененными «ятями». «Любимый мой единственный сыночек... Хоть церковь нашу и закрыли, но я забрала себе икону Богородицы. Каждый день молю перед ней Царицу Небесную, чтобы вернулся ты домой живой и невредимый...» Он улыбнулся, представив, как мать в пустой избе, в деревне на берегу студеного и неласкового моря, пишет письмо при тусклом свете догорающей лучины. Он еще успел услышать пронзительный свист, но грохот взорвавшейся мины утонул в мгновенно нахлынувшей темноте... И только листок бумаги с серым штампом полевой почты унесло холодным ветром.

 Она будет каждый день просить Божью Матерь сберечь сына. Даже когда принесут бумагу с рвущими сердце строчками: «Пропал без вести». Будет верить, что живой, что вернется, что уберегла его Небесная Заступница. Никогда она не узнает, что пройдет почти полвека, и такие же совсем молодые, стриженные, в потертой камуфляжной форме найдут его в старой воронке...

 Его привезут в город, где он был только раз, когда старый буксирчик привел к пристани баржу с несколькими сотнями парней, и они строем отправились в военкомат, чтобы уйти на фронт. Его прах найдет свое упокоение в месте, что все называют святым, а рядом будет гореть неугасимый огонь. На рейде встанут боевые корабли, русские, и пришедшие из той страны, откуда доставляли вкусную тушенку, которую он с друзьями ел на привалах. И только грохот орудийного салюта, доносящийся с реки, напомнит его живым, убеленным сединой боевым товарищам смертельные взрывы, оборвавшие миллионы жизней.

 Глядя оттуда, с Высей Горних, он будет видеть только цветы, что принесли ему, никому не известному, как дань вечной памяти о Великом Подвиге. А Господь в неизреченном милосердии своем попустит, чтобы никогда он не увидел оскотинившихся недолюдей, мечущих монеты на его могилу. Отче, прости им, ибо не ведают, что творят...

Георгий Гудим-Левкович