«Кто прошел учебку в Тапа…», часть 1

Ну, вот и всё. Прощай старая жизнь в джинсах, здравствуй новая в галифе! Железные ворота с уродливыми выпуклыми красными звездами, мало похожими на своих элегантных кремлевских сестер, с замогильным скрежетом закрылись за тремя автобусами с призывниками из Красногвардейского района столицы нашей Родины. Сидящие в них, чужие друг другу люди, беда всех жителей мегаполисов. Ведь жили же на соседних улицах, правда, в новых домах. А, все равно, незнакомые лица, жертвы новостроек. Да и знакомиться нет смысла. Потом только расстраиваться, разбросает по всему необъятному Союзу. Объединяет нас только общее похмелье, оставшееся после последней ночи хмельной свободы. Кто-то еще чуть-чуть пахнет женщиной, кто-то материнским слезами, а кто-то бабушкиными оладьями, «чтобы внучок не забывал». Но духмянистый запах свежего перегара на всех один, он и есть главная нота расставания. Вопрос, на два года или на три каждый из нас уходит? Это кому как повезет...

По дороге от военкомата кто-то пытался допеть последнюю песню из репертуара знакомых дембелей, рано, ох, рано. Кто-то вспоминал вчерашние подвиги: «...и как менты не повязали, витрина-то вдребезги!». Большинство замкнулось в себе. И я вместе с ними. В голове молоточками стучит один вопрос - какого, собственно, чёрта Чертока в армию понесло?..

А вот такого. Во всем виноват тот мохноухий профессор из ВГИКа. Или доцент, их там же не разберешь. По глазам приемной комиссии я прочитал - вы, милый юноша, в списках студентов сценарного факультета пока не значитесь, фамилией не вышли. В смысле, не Бондарчук, не Михалков и даже не Шукшин, последнее, правда, о таланте. Но ведь не скажешь об этом так прямо в стране равных возможностей. Хотя и без того ясно, что ты даже не гегемон (+ 30% успеха), и не национальный кадр (+ 80 %). Вот и прозвучало банальное - творческому человеку надо знать жизнь изнутри. А не по школе, не по женскому корпусу студенческой общаги Историко-архивного - тихой гавани всех гуманитариев-неудачников - не по пивным автоматам Покровки. Покрытые седым пухом уши вечного белобилетника ясно указывали путь в войска. Вот я и повелся...

Да, чего там, снявши голову, по волосам не плачут. Кстати, о них, родимых. В нашем заросшем автобусе выделялась единственная бритая башка шишковатой наружности.

- Охренел? - спрашиваем.

- Так вчера с другом «Агдам» пили-пили, осталось ровно 7 копеек. Как раз хватило на «под Котовского», чтобы сразу привыкнуть.

Вот урла.... Правда, это определение культурного слоя лысого товарища по несчастью каждый из нас произнес про себя, рабочий паренек был под метр девяносто. Потом я слышал, как он козырял перед «покупателями» на сборном пункте своим средне-техническим образованием. Потом попал в какой-то стройбат. В добрый путь, урлакам туда одна дорога...

Я по наивности своей был уверен, что служить мне в химических войсках, туда еще в военкомате приписали. Типа, такой интеллигентной морде под противогазом самое место. Ну, а как иначе, ведь и бравый Бровкин, и шустрый Перепелица, уходя из родных деревень по экрану в армию, точно знали, куда отправят служить. Но, или времена в 70-х изменились, или опять врет кино, или Москва сама по себе лотерея.

Целый день мы маршируем под ноябрьским мокрым снежком, как будто в частях нас лишат этого сомнительного удовольствия. Периодически на плацу появляются мужчины в погонах. Они не заглядывают в рот живому товару, не щупают мускулы, не пытают родословной до 17-го года. В сущности, им наплевать, кого брать, так набирается «пушечное мясо». Но как лишить себя кайфа вершителя маленьких судеб?

Приглядываются, цокают языками, и царственным жестом отсекают часть строя - равняйсь, смирно, правое плечо вперед, поехали.... Куда, я же в десантники мечтал?! Утрись, «дух», твое место в пехоте. Ну, чем не казино, не рулетка, не зеро?

Правда, по плацу ты ходишь не целый день, иногда тебя запускают в залы. Ностальгические, похожие на спортивные, эдакая бесконечная школа олимпийского резерва с набором весна-осень. А так как дело происходит в последней четверти ушедшего века, и армия в ту пору «священный долг и почетная обязанность», то народу здесь битком, Москва всегда была большой. Самый прикол начинается во время отбоя. Школьные банкетки в коричневом дерматине ставятся в каре по четыре, на каждую по три претендента. Раз, два, три, кто не спрятался, марш маршировать дальше! Через три дня такой жизни любой готов, хоть в танк, хоть в подлодку, лишь бы отсюда подальше. А ведь поначалу при виде морского «краба» на фуражке мы рассасываемся по щелям, как коммунальные тараканы. Вернуться домой в клешах и тельнике, конечно, прикольно, но года жизни уже жалко. По банкеткам бродят легенды об умельцах, которые терялись в дебрях городского сборного пункта аж до конца призыва, и с матом отправлялись домой еще на полгода. Но я не такой... счастливый...

Мне, собственно, и рассчитывать не на что. Не выдающийся спортсмен, не музыкант, не уникальный специалист народного хозяйства, даже пишу как «кура лапой». Какой-то самиздатовский Чонкин с позорной записью в военном билете - «учащийся». Поэтому голос по селектору «призывник Черток Леонид, явиться на повторный медосмотр» воспринимаю, как последствие абстинентного синдрома. Через 10 минут повторяют с матерной интонацией. Иду, всё развлечение, жду сюрпризов от жизни. Иногда такое случается, у дверей медкабинета сижу рядом с мрачным небритым пацаном в ватнике. Он строго смотрит мне прямо в лицо и изрекает:

- Фрэнд, а ты не со стрита?

И мир становится краше, рядом свой! Человек из системы московских хиппарей, заядлый кээспэшник, знающий наизусть всего Окуджаву и Аделунга - лучших бардов земли русской. Таганский озорной гуляка Сашка Серегин, отправленный из Горного института в войска отчимом-кэгэбэшником, обнаружившим в ящике его письменного стола косячок с легкой дурью. Так случается в жизни, бродили два человека годами где-то рядом, пили «Хирсу» из горла на соседних лавочках «Пушки» и «Квадрата», с одними  и теми же герлами мацались. Даже слышались не раз друг о друге, но и только. Потом пути пересеклись и так крепко, по сей день не теряемся. И это то, что остается после армии в виде бонуса на всю оставшуюся жизнь...

...Ну, а пока нам еще раз заглянули во все дырки на голом теле, формально послушали нежный щелчок коленных суставов при приседании, и что-то чиркнули в личных делах. Потом мы по очереди сидели перед очень серьезным подполковником с общевойсковыми эмблемами в петлицах и давали показания. Совершенно, кстати, неожиданные. Например, нас спрашивали уровень владения английским языком, а, особенно, навыками технического перевода. Я внутренне зажмурился и гордо выдал: «Perfect!», хотя мой школьный аттестат был не столь категоричен. Так ведь не было его в списке призывных документов, а природная смекалка услужливо подсказывала - этому дяде подавай себя, как осетрину горячего копчения, другого шанса может и не быть.

Подполковник даже вздохнул с облегчением, и я зорким глазом углядел, как он собственноручно ставит прочерк в пункте «есть ли близкие родственники за рубежом». Как нет, почему нет?! А как же двоюродный дядя в Польше, а брат дедушки в Париже? Молчи, дебил, что есть силы вопил внутренний голос. Это тебе не перед сокурсницами из Урюпинска выпендриваться, чтобы быстрее дали. Здесь тоже дают, но так, что мало не покажется. Я и молчал. Тем более, что серьезный прокол был совсем рядом. На вопрос о семейном положении родителей я честно признался - в разводе. Человек с двумя звездами средних размеров на погонах загрустил, что-то прикинул, потом рубанул воздух чернильной авторучкой:

- Вот мне где сидит их спешка! Дали бы недельку для полной комплектации, а то приходится брать черти что. Ладно, лети, свободен, ищи свою команду...

... и назвал очень замысловатый код этой команды, почти 007. Серегин пробыл на допросе всего 10 минут. Для благосклонного подполковничьего взгляда ему хватило места работы отчима - Комитет государственной безопасности, и героической гибели родного отца при выполнении особого задания партии и правительства. Правда, английский его был еще более сомнительным, чем мой, но при прочих анкетных данных... У него даже хватило наглости спросить напоследок - где Родину защищать будем?

- В Америке, - последовал ответ без тени иронии.

- Вот хохмач! - решили мы. И ошиблись...

Одним своим внешним видом наша новая команда неуловимо отличалась от остальной «площадки молодняка», на нее даже поглядывали с подозрением. Вроде бы, всё, как у всех - бритые головы сероватого оттенка, успели лишить волос сразу по прибытию, затуманенные «вчерашним» взоры, куртки из разряда «только для дачи». Ан нет, в зрачках не бесшабашная удаль ныряльщиков в неизвестное, а задумчивая тоска пополам с сожалением о роковых ошибках молодости. И вообще, интеллигентность образов, так не вяжущаяся с понятием «рабоче-крестьянская Красная Армия».

Среди восьми бывших студентов, покинувших родные вузы с различными формулировками отчисления, нашелся один сведущий, из генеральских племяшей, вокруг него всё цементировалось. Он и поведал остальным «полиглотам», что отправляемся мы в самую пасть империалистов. Точнее, в головной форпост по защите мирового социализма - на братскую Кубу. Группа советских войск там небольшая, отношения почти семейные. И посылают нас туда не ракетам средней дальности хвосты заносить, а что-то там технически переводить при штабе. Мол, его дядька периодически навещает Остров Свободы с инспекторскими проверками, и привозит оттуда чемоданы сигар и рома. А так же хорошо знакомые советской молодежи недуги полового порядка, он как-то подслушал, как генеральская жена рыдала по этому поводу в фартук его маме. Но это никакой не блудняк, а укрепление дружбы народов между народами. С кубинской же стороны - братская помощь в познании техники секса, которого в СССР нет и быть не может.

Ну, что тут скажешь? Вот она, емелина щука, стариковская золотая рыбка и бендеровский миллион! Причем на одной тарелочке с каемочкой цвета хаки! Мало того, всезнающий племяш сообщил, что есть какие-то временные трудности с нашей доставкой к месту службы. А это значит, что если сегодня-завтра не отправят, на 7 ноября отпустят домой. Но чтобы к 10-ому быть опять на Угрешке, как штык, иначе вместо пляжей Гаваны будем загорать в снегах Чукотки два года. А то и три, нам это устроят...

- У тебя хватит сил сюда вернуться? - спрашиваю Серегина, чтобы самому укрепиться духовно.

- Куда денешься? Мне по любому в армию надо, лучше уж в такую.

- И на хрена?

- В партию вступить, без нее в Высшую школу КГБ не примут.

- С дуба рухнул?

- У меня это наследственное...

Как раз мимо проходил какой-то задрыга с такой же интеллигентской тоской в глазах. В нем я с трудом признал бывшего одноклассника Сивушкова, с которым учился до седьмого класса. А он-то что здесь делает, там же дед, чуть ли, не генерал-полковник?!

- А толку? - печально хлюпнул носом Жека. - Старик всегда был заполошным коммунистом, в старости это только прогрессирует. Обещал, что будет мной гордиться все два года. Да еще и позвонил, куда следует. Через час отправляют в Ковровскую учебку, в артиллерийский полк...

- Здорово, через полгода сержантом будешь.

- Если доживу. Мне уже популярно объяснили, куда едем: «Кто прошел ковровский ад, тому не страшен Бухенвальд». Эх, дедуля-дедуля, старый хрыч ты, а не Бог войны!

И будущий сержант Сивушков ушел в неизвестность, путаясь в собственных соплях. Я еще увижу в Кантемировке эту пародию на младший командный состав. Но ведь до встречи еще дожить надо. Причем, нам обоим...   

Как же быстро рушатся мечты, а счастливый лотерейный билет на поверку оказывается клочком газеты на сортирном гвоздике. Вроде, всё на мази, дана команда не расслабляться и быть готовыми к отправке в аэропорт. Но тут на сборный пункт несчастным для нас с Серегиным образом попадают два раздолбая с четвертого курса иняза. С английским языком, со специализацией в переводе технических текстов, да еще и соответствующими характеристиками от деканата. Нам с ними не тягаться, к тому же «кубинская команда» полностью укомплектована, а фамилии Черток-Серегин стоят в самом конце списка. Происходит молниеносная рокировка, и, вместо международного аэропорта, мы едем на Ленинградский вокзал. Хорошо, что не на Ярославский, в далекий и пугающий ЗабВО. Хотя, повторяю, армия еще та лотерея, и в «солнечном» Магадане можно найти теплую кочегарку с видом на нудистский пляж.

Не могу сказать, что мы в шоке. Путь лежит в почти европейскую Эстонию, мечту любого советского туриста. Сашка рассказывает что-то о ликере «Вана Таллин». Вкусно в кофе добавлять, а еще лучше с водкой в свободных пропорциях. Да что бухло, говорят, там джинсы в сельпо свободно лежат! И вообще, культура...

А еще мы радуемся, что попали в сержантскую учебку. Логика простая - полгода тебя дрючат в хвост и гриву, это не секрет, зато потом ты становишься, пусть маленьким, но командиром. Ох, эта святая гражданская наивность! В советской армии лычки ничто, зато срок службы - всё. Любой рядовой «дедушка» легко отправит на «очко» оборзевшего сержанта из учебки, а тот и не пикнет. И вообще, чистые погоны - чистая совесть. Плюс сэкономленные нервные клетки, так ты отвечаешь только за себя, а эдак - огребаешь за всё отделение. Но эта армейская наука из призыва в призыв познается исключительно на собственной шкуре.

Что я тогда знал о службе? Отбросим вышеупомянутые киноагитки, они далеки от реальности. Мои тогдашние друзья в подавляющем большинстве успешно манкировали своим гражданским долгом. Исключением был Игорь Стом, отслуживший за год до моего призыва. Вот кому повезло, так повезло. После учебки связи в ближнем Подмосковье он был распределен в спецчасть под Орлом. Рассказывал, как навстречу их грузовику из живописного леса вывалили 40 вольноопределяющихся связисток, с которыми они прокувыркались все оставшиеся полтора года службы. Очередная солдатская байка? А как тогда объяснить его небрежную индифферентность к женскому полу в течение первых трех месяцев после дембеля? Думаете, остаточное действие брома? Видели бы вы эти глаза сытого кота, западающего исключительно на домашнюю сметану высшего качества, тогда бы не говорили.

Еще я помнил рассказ отца. Он ушел служить за год до начала войны. Тогда в военкоматах, несмотря на отсутствие множительной техники, порядка было не в пример больше. Еще дома он знал, что отправляется защищать границу. Самую ближнюю, хотя и беспокойную, с Финляндией. Поэтому не заморачивался по-пустому, просто сунул в карман весенней блузы пачку печенья похрустеть. И оказался... в теплушке, идущей на Дальний Восток, к границе с Манчжурией, в тот день строгий сталинский порядок дал неожиданный сбой. Хорошо еще, что остальные московские призывники правильно подготовились, делились, чем было, а он на полустанках бегал им за конфетами. О том, чем они их запивали, отец из педагогических соображений умалчивал. А еще удивительно, почему Красная Армия сразу не брала своих будущих бойцов на полный кошт? Видимо, это одна из самых живучих традиций...

Все познается в сравнении. Уже не теплушка, но еще не люкс, довольно чистенькая плацкарта пассажирского поезда Москва-Таллин. С соседями по вагону, кажется, повезло. Революционный праздник на носу, самое студенческое время для познавания окружающего мира. Но как-то неуютно становится под этими взглядами. Впервые понимаешь, что в мгновение стал объектом повышенной угрозы, и уж никак не плотского любопытства. Пойми с такой прической и с таким прикидом, зек ты или будущий защитник мирного неба над головой? Да и что нам эти гражданские цыпы, погрязшие в неверности? Это они первые два часа после команды «поезд отправляется» сухое «Каберне» смакуют, аристократически отставив мизинчик. А Калинин проедем, станут «Кавказ» стаканами хлестать, да сосаться по тамбурам. Плавали, знаем, вернее, ездили. Короче, тьфу на них!

Мы сбиваемся в самом конце вагона. Нас немного, человек 15, сопровождающий капитан нехорошим голосом объяснил, что в Тапавской инженерно-саперной учебной дивизии москвичей исторически не жалуют - «делайте, «зеленки», выводы». Потому что «шланги гофрированные». Совсем скоро мы узнаем, что означает сей предмет пожарного арсенала в армейской транскрипции. Простыми «шлангами» являются все солдаты первого года службы. Просто лежат, извиваются, когда потянешь, изгибаются, когда наступишь. «Гофрированные» еще упорнее, как на них не дави, они тут же принимают первоначальную форму. Единственный способ радикального воздействия - порвать. Что с нами и попытаются сделать...

Эти немудрящие законы сопротивления материалов нам объяснили непосредственно в части. Но то, что наступает что-то нехорошее, мы почувствовали еще на вокзале. Армия такая штука, туда не только забирают, оттуда и отпускают, причем в одно и то же время. Навстречу нам по перрону шла ватага веселых дембелей в пушистых шинелях (традициям дембельских парадок я еще посвящу немало отдельных строк). Опытный, пусть и нетрезвый, взгляд ветеранов Советской Армии безошибочно выискал в толпе отъезжающих своих потенциальных преемников.

- Эй, зёмы, сколько до дембеля?

Нет, чтобы промолчать...

- Два года.

Гомерический хохот абсолютного превосходства. От компании полугражданских свободных людей отделяется самый записной хохмач их бывшей части. Вкусно рыгнув, участливо спрашивает:

- Веревку дать, или своя имеется?

Понятно, что шутка, к тому же стандартная, так еще на петровскую службу рекрутов провожали. Но почему так тревожно засосало под ложечкой?..

...А вот уже и Клин проехали. Капитан исчез в сторону вагона-ресторана, нас пасет пара сержантов. Как-то их лики совсем не совпадают с мудрым образом наставника молодых бойцов в исполнении Александра Фатюшина из «Весеннего призыва», премьеры моего до армейского лета. Фильм тот, к слову, не лишен доли правды. Такие правильные сержанты иногда встречаются в природе, но только не в моем будущем взводе.

И еще одна системная ошибка режиссера в подборе актеров. У него призывник Костолевский выглядит ровесником старослужащих. Что вполне сценарно оправдано, он попадает в войска с третьего курса института. Но не реалиями жизни. Дело в том, что даже дипломированный учитель в новеньком хб внешне выглядит моложе девятнадцатилетнего ефрейтора в ушитой до состояния гусарских лосин парадке. Уже через месяц службы вы на взгляд безошибочно определите, сколько отслужил этот или тот, что стоят в умывальнике в одних кальсонах. Откуда появляется такое чутье? До сих пор удивляюсь.

Наши сержанты из молодых, сами вчерашние курсанты. Видно, что не москвичи, и по выговору, и по повадкам, какие-то они... ухватистые. Мы с Серегиным уже успели сделать совершенно неожиданное для себя открытие. Оказывается, наша команда имеет право называться «московской» достаточно условно. Из 15 человек только шесть родились непосредственно в столице. Остальные, так называемая, «лимита» из строительных ПТУ, Московская Олимпиада не за горами. Они сразу чувствуют свое выигрышное положение, заискивающе пытают сержантов по поводу общих корней и... наталкиваются на стену непонимания, если не презрения. Нет уж, хитрые «духи», откуда призывались, теми и служить будете, в этом есть элемент высшей справедливости. Однако получается, что мы с Сашкой просто уникумы какие-то! Или полные дураки...

(Впоследствии я узнаю, что коренные москвичи в армии вообще редко встречаются. В офицерах их просто единицы. Нас мало, зато всегда и везде заметны, что уж с этим поделаешь).

Мы сбиваемся в один плацкартный отсек. Кроме двух обормотов-студентов, меня и Серегина, среди нас есть профессиональный портной-закройщик, чертежник-конструктор, разгильдяй-второгодник и, даже, готовый тромбонист. Последний без инструмента, но с амбициями, метит в музыкальную роту. У него это удается, только месяц месил грязь в роте дорожно-инженерных машин. Потом два года браво наяривал на своей трубе во время торжественных построений. Все-таки у музыкантов есть корпоративное братство, там даже первые полгода тебя сношают по минимуму.

Да и закройщик Федя без дела не остался. Сначала ушивал сержантам галифе в ущерб строевой и физической подготовке, потом переориентировался на офицерских модниц. Говорил, что на дембель привез «сэкономленных» отрезов - ателье год работать может. А вот на гражданке растерялся. Я его потом встречал в пивной рядом с Домом кино. Зайду случайно раз в год, и он там за столиком с соленой сушкой. Говорил, никак не может вписаться, кругом интриги и конкуренция. Потом ту пивную прикрыли, и его вместе с ней. Мой вам совет, не ищите Федю среди модных кутюрье.

С второгодником Неволиным, потомственным алкоголиком с Каширского шоссе, мы дошли параллельно до Кантемировской дивизии (читайте в главе «Картавый прапор»). О его дальнейшей судьбе я не задумываюсь, но заранее скорблю. К сожалению, она типична для любого времени и любого класса общества, армия здесь не при чем.

Но всё это когда еще будет. Пока же мы выгружаем из рюкзачков и торбочек домашние припасы. Наше меню радикально отличается от стола «неомосквичей». У нас жаренная в духовке курочка, оливье в банках, страшно дефицитная копченая колбаска. Серегин небрежно выставляет палку финского сервелата и редко встречавшуюся в социалистическом климате исландскую сельдь в винном соусе, даже простенькая индивидуальная открывашка к ней выглядит смачным плевком в лицо отечественной пищевой промышленности. В соседнем плацкартном загончике безраздельно доминирует домашнее сало с картошкой в мундире и потрескавшимися яйцами, на закуску помятые соленые огурцы. Все это нещадно запивается молоком. То ли оно у них не скисающее, то ли успели прикупить по дороге на вокзал, вопрос, когда? Сержанты начинают инспекцию съестных запасов. Мы не жадные. Пока. Уже через неделю тот кусок вареной заветревшейся колбасы, брезгливо выброшенный в мусорку у туалета, будет являться по ночам немым укором в недальновидной бесхозяйственности.

Да, нам не жалко. Но гонор первых парней во дворе, многочисленные «западло - не западло», еще живуч, еще не выбит. Поэтому сержантская рука, бесцеремонно заграбаставшая сервелат, встречает дружный, молчаливый отпор укоризненными взглядами. И не только молчаливый...

- А попросить было трудно?

Это я выпендрился. Будущий командир чьего-то отделения, не исключено, что моего, смотрит в упор с задорным удивлением. Наверное, вспоминает себя шесть месяцев назад, и как потом его лихо обломали.

- Борзеешь, боец, не рано ли? Сам-то еще месяц домашними пирожками серить будешь. Пойдем-ка в тамбур...

И я иду. А за мной Серегин. Сержантов тоже двое, паритет установлен. К тому же в тамбуре курят те из нашей команды, которые непонятно, на чьей стороне. Жизненный опыт подсказывает, в этот раз махалова не будет, разойдемся словесным внушением. Да и сержанты не похожи на лихих беспредельщиков, от них только слегка винцом тянет. И молодые, и впервые в Москву съездили, на метро под Кремлем прокатились. Это они нам еще в автобусе сообщили. Типа, и так знали, что «не фига в вашей МАскве путёвого нет». Я тогда удивился, а чего же было не послать в короткую командировку москвичей? Если домой и не попали, то, хотя бы, позвонили, друзья к Угрешке подъехали бы. Потом понял, подобная поездка на родину для солдата, как серпом по кокушкам, сплошное неудовлетворенное расстройство. Соскочит такой сержант с катушек, рванет через забор, потом скандал, военный патруль вместе с участковым в дверь звонит, 10 суток «губы», хорошо, если не год дисбата. А вот для жителей Сибири и Дальнего Востока это часто единственная возможность рассказать когда-нибудь внукам - дедушка в Москве был, Ленина в гробу видел. Все потому, что отличник боевой и политической...                  

Итак, первый урок армейской мудрости начался.

- Ты всоси, молодой, ты в уже в армии, и гражданскую борзость лучше в вагонное очко спусти. Вы нам пох, доставили и забыли, в ротах с вами свои сержанты разбираться будут. Так что просто дружеский совет, пойми службу сразу - у нас все общее, младший командир «крысой» не бывает.

Внушает мне, а сам шаловливыми пальчиками выгребает одну за другой «Приму» из услужливо подставленной пачки. Это «лимита» плюсы на будущее заколачивает. А я, как последний дурак, строю из себя умного и матерого.

- Знаешь, отец, у нас в Замоскворечье принято «пожалуйста» говорить и руки перед едой мыть.

Ну и к чему были эти слова? Что для парня из райцентра под Астраханью значит моё Замоскворечье, будь оно трижды шпанистым районом исторической части Москвы? Что же касается гигиены, так я сам через неделю буду набрасываться на еду, забыв помыть руки после оправки, только дай. Но сержант обалдел не от этого.

- Слышь, Леха, как он меня назвал - «отец»!

Ну и что, в нашей компании это было дежурное обращение ко всем ровесникам, которым не собираешься в ближайшую минуту бить морды. Кто же тогда знал все эти армейские градации - «зеленка», «салабон», «молодой», «черпак», «отец» «почетный дедушка СА»? А надо бы, получается, я невольно возвысил «молодого», зачеркнув одним словом целый год службы. Считай, подшестерил. Правда, второй сержант Леха оказался потоньше напарника, понимал интонацию и нюансы речи. Еще он агрессивен. Всё-таки алкоголь, пусть и в щадящих дозах, на каждого индивидуума действует по-разному.

- Зря лыбишься, Коваль. Он же над тобой насмехается, «дух» борзый.

Коваль сразу мрачнеет.

- Ну, молитесь, салабоны, чтобы в нашу саперную роту не попасть. А уж тебе-то служба медом точно не покажется, на «очке» запашу. Всё, чтобы через три минуты в вагоне, команда отбой.

Уже в дверях добавил:

- Запомните, салаги, куда едете:

Кто прошел учебку в Тапа,

Тому по х..ю в гестапо!

А лучше сразу вешайтесь. Или на рельсы, как, бля, Каренина.

И ушли. А мы нервно докуриваем. Белорусский штукатур Сабынич, умудренный опытом отслуживших братьев, укоризненно смотрит на нас:

- И чего сразу залупаться? В армии так, сначала тебя год дрючат, потом год ты. Главное, не сломаться и чуханом не стать. Вот не люблю я вас за это, масквачей.

- А ты разве не слышал, кто сам?

- Там разберемся.

- Вот и мы, разберемся.

Или с нами...

В ту железнодорожную ночь совсем не спалось, думы одолевали. Потом мы с тоской будем вспоминать эти бездарно потраченные часы безмятежного отдыха. А так же представлять, как и с кем провел эту ночь наш капитан, сгинувший в районе ресторана. Судя по его утреннему виду, оттянулся он совсем неплохо, военных мирное женское население нашей страны уважало и любило.

Нас будят за полтора часа до прибытия на станцию, причем делают это не командиры, а недовольная проводница. Совершенно не понятно, зачем так рано, ведь ни бесплатного чая, ни, тем более, белья, призывнику не положено. Правда, деньги есть пока у всех, сержанты проверить карманы не рискнули. Но у нас и в мыслях не было насладиться последним гражданским комфортом, успели почувствовать себя в дальнем походе.

Пассажирский поезд тянется долго, за окнами грязный рассвет ноябрьской Прибалтики. Здесь все впервые, пытаемся найти за отечным вагонным стеклом признаки социалистической заграницы. И находим, мимо пробегают аккуратные домики без признаков извечной русской расхлябанности. Люди на полустанках чем-то другие. Наверное, нам все-таки повезло с местом службы. Ну и что, что «Тапа - гестапо». А где легче?

На перроне с удивлением обнаруживаем еще несколько команд призывников из соседних вагонов. Оказывается, это транзитники через Москву из средней полосы России. Жителям Зауралья везет больше, их к месту службы доставляют «Аэрофлотом». Многие летят первый и последний раз в жизни. Не говоря уже об обитателях глухих деревень, которые впервые живой паровоз увидали. Они потом всеми силами пытаются зацепиться за цивилизацию, остаются на сверхсрочную, и я их прекрасно в этом понимаю.

Мы идем по центральной улице городка. Даже обидно, что еще не в форме. Вон, белокурая Валькирия спешит в магазин, а я в ее голубых холодных глазах выгляжу натуральным бичом с портового пирса. А ведь читал про армейскую любовь до гроба, про увольнительные, про стайки потенциальных невест у ворот части. Потом понял, это история больших городов. Для военных городков больше характерен такой анекдот:

- Кристина, ты в магазине была, там людей много?

- Людей никого. Одни солдаты...

А все потому, что жизни наши завязаны в тугой узелок. Кто-то из семьи непременно трудится по ту сторону зеленого забора. И за ужином такие вещи про нас домочадцам рассказывает, что какая там любовь. Впрочем, как и мы про него в наших письмах...

В ворота дивизии нас пропускают сразу, без всякой проверки документов. Опять этот зубовный скрежет несмазанных петель, как будто клетка захлопнулась. Зато в глаза сразу бросается непривычный гражданскому человеку порядок. Все разбито на аккуратные квадраты и линии, то ли гигантские шашки, то ли военная карта в масштабе 1:1. Навстречу нам передвигаются строем ранее прибывшие. Ветераны, которых не спутаешь, веселятся:

- Привет, зёмы, сколько дней до дембеля?

- 730!

- Веревку дать?

Ну, сколько можно? Сколько, сколько... Все первые полгода, а то и год, вот сколько! Иногда такой же вопрос нам пытается задать особо борзый «дух». Его моментально укрощают пенделем, не твое время, зелень! Вот кто-то рискнул еще. Опять пендель. Так было и так будет...

Собственно, ничего страшного мы не видим. Ни крематориев, вместо них столовые в стиле позднего немецкого конструктивизма, ни тифозных бараков, их заменяют добротные каменные казармы послевоенной постройки. Значит, зря стращали? А вот и нет, на спортивном городке у перекладины какая-то нездоровая суета. С нее снимают «физкультурника», повисшего не на руках, а на брючном ремне, затянутом вокруг шеи. Вроде бы, минус три, ветер с Балтики, а мы сразу потные.

- А это наши осенние плоды, у салабона не выдержали нервы, - комментирует зловредный Коваль. - Сейчас упакуют в цинковый гроб, и с приветом к мамке. И перекладина опять свободна...

Это он уже мне, персонально. Вот урод!

...Мы стоим на главном плацу нашей дивизии. Нет ни духового марша, ни торжественного приветствия, ни добрых слов с началом службы. Очередной вариант невольничьего рынка. Только для избранных, офицеры и прапорщики ищут дефицитные специальности. Сразу находит место под армейским солнцем наш чертежник. Это на гражданке такая специальность мало почетна по причине зарплатной незначительности и нудности бытия. Зато в армии, ого-го! Витек с Хорошевки правильно к службе подготовился. Он и в поезде особо не волновался за свое будущее, тихо посмеиваясь в верхнюю губу. Теперь он два года будет при штабе, в тепле и довольстве. Правда, писарь еще та халява, бессонные ночи гарантированы. Отпуска, впрочем, тоже, и ни строевой тебе, ни физической. Но вот что потом вспоминать?..

Тромбонист с портным нервничают. Мы с Серегиным тем более. Ну, москвичи мы или нет, «шланги гофрированные» или где? Халява, приди! Она и пришла...

- Кто-нибудь плаванием занимался?

- Саня, это спортрота! Ты плавать умеешь?

- Так себе...

- Ничего, там разберемся. Мы!

- Учебная рота водолазов-разведчиков, шагом марш!

Ну, кто за язык тянул? И при чем тут «плавать»? Узнав, откуда мы родом, прапорщик с говорящей фамилией Фабричный стопорится, что-то прикидывает, сомневается, но решает:

- Так даже смешнее.

Интересно, о чем это он?

В расположении роты мы сразу попадаем в жесткие лапы младшего сержанта Денисенко, нашего непосредственного отца-командира на ближайшие 6 месяцев. Правда, он всего лишь «черпак», причем из ефрейторов-каптерщиков, которого по непонятной трезвому разуму логике за пьяный залет сместили с теплого места в боевое отделение с повышением в звании. Ко всему прочему, он «западэнец», из смешного нашему слуху местечка на Львовщине. Все эти составляющие делают нашу ближайшую участь совсем незавидной.

В этот недобрый для Чертока с Серегиным день Тарасик Денисенко приболел мозолью и не пошел на спортивный городок. Поэтому ему первому повезло проинспектировать наши домашние припасы. Помня прокол собственного папы, я догадался приготовиться, как к пешему переходу на Северный полюс, Серегину тоже хватило умных советчиков. Теперь мы стоим и смотрим, как в этой бездонной яме исчезает наша последняя осязаемая связь с внешним миром.

- Что ж вам сала-то не догадались дома положить? И чеснока ни головки, ох уж мне эти маскали городские. Ну, чего встали, представьтесь старшему, откуда прибыли?

- Из Москвы.

На лице Тарасика заиграло что-то плотоядное.

- Давно я вас, поганцев, ждал. Не хрена колбасу мою жрать было (о чем это он?)! Ну, а што на гражданке робили?

- В институте учились.

Никогда до этого момента не видел столько счастья на отдельно взятом лице. Какие планы, какие задумки!

- Студэнты, значить? Всё, забыли про это. Теперь вы гавно!

- Это еще почему, товарищ младший сержант?

- А я объясню...

Он стал нам объяснять. А мы ему, кто он такой есть на самом деле. Армейская служба понеслась полным ходом...

Леонид Черток, ДМБ-79