Вечность начинается в субботу. «В субботу» Александра Миндадзе

Научилось чему-нибудь человечество за прошедшие 25 лет? По ходу, нет. В чернобыльской трагедии винят ошибки проектировщиков АЭС, некачественное топливо (уран не дозрел?), штурмовщину, разгильдяйство обслуживающего персонала - полный набор советских грехов. Японцы, не в пример нашим, аккуратисты и педанты, такова азиатская ментальность. Конечно, трудно было предсказать цунами такой разрушительной силы, но кто догадался возвести атомную электростанцию почти на берегу моря в стране повышенной сейсмоопасности? Общий диагноз - раздолбайство, оно не лечится, по крайней мере, у нас. Но мы про кино...

В конце апреля 1986 года съёмочная группа «Мосфильма» доснимала последние кадры перед возвращением в Москву из Киева, оставалось буквально два-три рабочих дня. Только не ищите в фильме «Мой любимый клоун» кадров цветущих на Крещатике каштанов, бесполезно. Даже в сценарии нет ни одного упоминания столицы советской ещё Украины. Просто на данный момент в здании местного цирка заканчивался капитальный ремонт, до ума доводили гримёрные. А ареной, пожалуйста, пользуйтесь! Влезть в Москве на такой же срок, что в старое здание на Цветном бульваре, что в новое на проспекте Вернадского, было просто нереально. Так что эта недешёвая экспедиция была обычной «производственной необходимостью». И с горилкой в Киеве было попроще, чем с водкой в Москве, плюс дородные украинские дивы... Да что там говорить, сплошные плюсы!

Утром 24 апреля работники операторской группы обратили внимание на бледные щёки и горящие глаза одного из сотрудников милиции, обеспечивающих порядок и безопасность (скорее всего, киевлян от мосфильмовцев). Сразу был сделан однозначный вывод - перебрал вчера. Сердобольные механики позвали страдальца в камерваген (специально оборудованный операторский автобус) «полечиться». Тот не отказался, и в благодарность за подношение рассказал, что ему ночью из Припяти звонил брат жены, работаюший непосредственно в службе охраны Чернобыльской АЭС. Полушёпотом и скороговоркой он сообщил, что у них час назад навернулся атомный реактор, что местные специалисты говорят о второй Хиросиме с Нагасаки вместе, что в их городе вводится режим информационной секретности, а он сам первым же поездом отправляет семью в Киев, а, если получится, то и дальше, и слёзно просит принять их и обогреть.

Механики с ассистентами сочувственно покивали головами, не особо понимая, о чём идёт речь. На счастье в этот момент в камерваген заглянул оператор-постановщик Игорь Бек, до ВГИКа закончивший какой-то серьёзный факультет со специализацией «ядерная физика». Моментально врубившись в ситуации, он дал команду сворачиваться и паковать вещи. Потом пошёл на площадку требовать у дирекции картины билеты на ближайший поезд до Москвы. Те его сначала обозвали паникёром, но после популярной лекции о немирном характере «мирного атома» неслись на вокзал впереди всех. Ну, а Бека за его образованность потом поили целый год, если не больше...

В этом моём рассказе главная фраза - о механиках и ассистентах, которые не понимают, о чём идёт речь. И действительно, до 1986 года мы жили в иллюзии, что атомная бомба - эта бяка, а атомная энергетика - панацея от всех бед. Спасибо Алле Пугачёвой за песню, лившуюся в ту историческую эпоху, разве что, не из унитаза. Из неё выходило, что мирный атом может всё, кроме как, приласкать и «сжать в объятиях», остальное запросто. Чего тут бояться?

Но ещё в самом начале 60-х, первое лето, которое осознанно помню, мы провели в закрытом городе атомщиков Дубна, отец чего-то там снимал. Из всех углов, даже из леса, выглядывали многочисленные плакаты с лозунгом «Атом для мира» на четырёх языках. Причём знак, известный сегодня как «Повышенная радиационная опасность», держал в голой руке улыбающийся молодой учёный. Ну, как тут было не поверить трёхлетнему ребёнку, что всё под контролем?

Уже позже, в старших классах школы, я натолкнулся в сборнике хорошего поэта Леонида Мартынова на странное стихотворение без названия. За краткостью привожу его полностью:

Где-то там испортился реактор,

И частиц каких-то напустил,

Известил о том один редактор,

А другой не известил.

И какой-то диктор что-то крикнул,

А другой об этом ни гугу...

Даже если бы никто не пикнул,

Всё равно молчать я не могу!

Позднее я узнал, что эта была не просто метафора по поводу уходящей хрущёвской оттепели, но и предупреждение о возможной катастрофе. Действительно, в те годы что-то неприятное случилось с обнинским синхрофазотроном всего лишь в нескольких десятках километрах от столицы СССР, что власти пытались скрыть от народа. Но даже если бы и не скрыли, какой смысл бояться приручённого, пусть и невидимого.

Наверное, это самая правдивая сцена в фильме замечательного сценариста, многолетнего партнёра Владимира Абдрашитова, Александра Миндадзе, не так давно ставшего на самостоятельный режиссёрский путь. Он одним прошлым своим творчеством, наградами на престижных кинофестивалях, сходу поднял себе планку почти на рекордную высоту. Увы, и во второй попытке (первой был «В отрыв!») он берёт её, разве что, наполовину.

Итак, вечером второго дня, когда в реальной жизни мосфильмовский вагон на пути домой поднимал уже какой стакан за чудесное спасение, жители Припяти в лучах заката любовались волшебным свечением над 4-ым реактором АЭС. Тот, кто разбирался, рвали когти из города на чём, кто только мог. Но говорить в голос опасались, с КГБ в те годы не шутили.

Вообще, всё, что в фильме касается быта той эпохи, и реакции людей на происходящее в основном вызывает у меня доверие. Но в какие-то моменты, правда жизни и «кинодопуски» начинают причудливо перекликаться, подменяя друг друга и путая зрителя.

Я абсолютно верю в идиота и одновременно редкую сволочь второго секретаря горкома КПСС, который в этой вселенской катастрофе нашёл личную выгоду - «сейчас-то я подвину первого секретаря за недогляд и излишний демократизм». Партийный карьеристы, особенно периферийная мелочь, почти поголовно такими и были. Другое дело, что после того, как заглянул в жерло реактор, он бы и полчаса не прожил, как минимум, до моста не добежал. Конечно, если это не скрытый Супермен, что вряд ли...

Ещё мне понятна реакция главного героя Валька, одного из немногих, кто в курсе большой беды с самого начала, бездарно мечущегося по городу в попытке сделать единственно правильный поступок.

Но дальше начинается режиссёрский взгляд на жизнь. Молодой партработник выбирает спасение любимой девушки, а она опаздывает на поезд. Такой поступок характерен для тогдашнего Запада или сегодняшней России. Нам же с детства вбивали в головёнки - «раньше думай о Родине, а потом о себе». Каким бы ты в душе диссидентом не был, но представлял себя и Корчагиным, и Матросовым, и Солженицыным. В общем, морально готов был пострадать и, даже, отдать жизнь за правое дело или идею, нас так воспитывали. Тем более партработник с открытым лицом и честными до голубизны глазами. Максимум, что мог позволить себе такой - это на минутку заскочить в общагу к подруге. Предупредить, дать денег на билет, даже трахнуть по-быстрому её на прощание в походной позе. Но потом мчаться обратно на станцию, организовывать спасательные работы, отбрасывать руками графит, на глазах сгорая от лучевой болезни. Мы были именно такими. И Миндадзе таким был. Он просто забыл...

Сразу скажу об Антоне Шагине, исполнителе главной роли. Вижу его второй раз, и второй раз он играет Мэлса из «Стиляг». Скорее всего, это прилепившийся к нему персонально киноштамп - парень трудной судьбы и сомнительных принципов, с надеждой на исправление. И, если он с него не соскочит, лет через 5 осядет на вторых ролях, внешность с возрастом имеет тенденцию меняться. А там и до печальной судьбы Игоря Нефёдова недалеко («Охота на лис», «Пять вечеров»...). Не приведи, Господи, конечно.

Но на АЭС этот Валёк не возвращается, а почему-то оказывается в ресторане (я даже не очень понял, как). В этих стандартных совковых интерьерах и разворачиваются события большей части фильма про чернобыльскую катастрофу. Выясняется, что парень с трудной судьбой когда-то стучал на барабанах в ансамбле этого кабака, но потом одумался и пошёл по партийной линии. Вот не верю и всё тут! В комсорги институтской группы, заведующим культмассовым отделом райкома ВЛКСМ, куда ни шло с натяжкой. Но из лабухов в инструкторы горкома партии - просто ненаучная фантастика. Если режиссёр приемлет такие допуски, зачем было надрываться, искать винные этикетки того времени?

Жизнь ресторанных лабухов заманчива, пьяна, эротична и авантюрна. Там играет, пьют, бьют, любят, изменяют и предают прямо на рабочем месте, так всегда бывает при не очень праведно добытых деньгах. Ко всему, там параллельно шли настоящие философские диспуты, поиск истины, создавались знаменитые сегодня рок-группы. Это целый особый и закрытый для других глаз мир, несомненно, достойный глубокого анализа и исследования.

Только причём тут Чернобыль, особенно перед круглой траурной датой? Было бы логичнее показать первых ликвидаторов, начавших прибывать в тот день в Припять. Для меня тема более чем актуальная. В начале мая того года уехал в киноэкспедицию, а когда вернулся, обнаружил в почтовом ящике пухлую пачку военкоматовских повесток, две из них были с угрозами в случае неявки. По своим каналам выяснил, что это на переподготовку набирали демобилизованных военных водолазов для очистки дна реки, на которой стояла злополучная АЭС. Набор прошёл без меня. Наверное, именно поэтому я ещё живой.

Была, была возможность увидеть реконструкцию событий, пролетевших мимо и вошедших в историю. Вы заметили, о Чернобыле совсем нет художественных фильмов, вспоминаю только таких же путанных и метафоричных «Детей понедельника» Георгия Шахназарова. Американцы такую тему уже давно бы истрепали, а наши всё что-то ждут. Или дорого, или страшно браться.

И правильно, снова бы не накликать. Ни кулак Валька, грозящий дымящемуся монстру, ни губы любимой, закрывающие его глаза от неприглядного зрелища, не вызывают ощущения надёжной защиты.

Может, ну его?..

Леонид Черток