Наши на войне. К 70-летию Победы

На Земле

безжалостно маленькой

жил да был человек маленький.

У него была служба маленькая…

…Автомат ему выдали маленький.

Сапоги ему выдали маленькие.

Каску выдали маленькую…

…на всей земле

не хватило мрамора,

чтобы вырубить парня

в полный рост!

(Р. Рождественский)

На наш взгляд, самые честные, самые правильные стихи о войне. Какого дьявола переживать из-за неприезда в Москву каких-то Ким Чен Ынов? Зачем собирать 9 мая на Красной площади африканских вождей?! А канцлер Германии или японский премьер? Для них это число – день национального позора в проигранной войне - пусть они и двести раз раскаялись. Вроде бы, неплохие люди. Зачем их заставлять ещё раз прилюдно краснеть за дела предков?

Для нас 9 мая сугубо домашний праздник. Когда вспоминаем и пьём за своих родных - тех самых маленьких людей, которые сделали такую большую и важную Победу. И пусть застрелятся те, кому это не нравится…

Итак, за своих!

Путь моего отца (Чертока Леонида Михайловича) на фронт был длинен и извилист. Сын ответственной сотрудницы Наркомата внешней торговли, он так увлекался футболом (играл за дубль московского «Спартака»), что просто забыл поступить после десятилетки в институт. Напомнила повестка в военкомат, пришедшая в мае 1940 года.    

Отца, как спортсмена, приписали в пограничные войска. Сказали, что поедет служить на западную границу. Ну, он и явился в назначенный день на сборный пункт в пиджачке да со свёртком бутербродов в кармане (ехать-то меньше суток). И был очень удивлён, увидев остальных призывников в ватниках и с туго набитыми вещмешками. Ещё больше его смутило, что повезли их не на Белорусский, а на Ярославский. Там-то и выяснилось, что направляется он не на ближнюю, а на самую дальнюю границу.

У высоких берегов Амура

Часовые родины стоят…

…это как раз о них. И защищали они родину от злых японских самураев: там как раз проходила сухопутная граница. Служба в полный рост – с захватами, боестолкновениями и конвоированиями. Отец не раз говорил, что СССР несказанно повезло, что самураи так и не попёрли с востока. По жестокости с ними даже гестапо не сравнится.

Ну, а попади он, как приписывали, на западную границу… вряд ли бы вы читали сегодня эти строки от меня.

О том, что началась война с Германией, их застава узнала лишь в начале июля. И не из-за отсутствия связи. Просто начальство не хотело ажиотажа и сообщило о неожиданных трудностях с доставкой корреспонденции. Когда же новость пришла окольными путями, весь личный состав, как один, написал рапорты об отправке на фронт. И получил… жёсткий отлуп с правильной мотивировкой – «здесь тоже завтра может быть фронт, а вы его авангард». Так и писали рапорты все четыре года.

То, что случилось с ним позже, отец называл «не было бы счастья, да несчастье помогло». Посреди жаркого дальневосточного лета он заболевает крупозным воспалением лёгких. Это и сейчас смертельно опасно, а уж тогда… О болезни бойца-пограничника сообщают по телефону в Москву родственникам, чтобы готовились к приёму тела…

И тут невозможное совершает папина тётя Соня. Служившая когда-то в аппарате Дзержинского и имевшая с ним, по семейной легенде, «внеслужебные» отношения, за что получила некую «охранную» грамоту, открывавшую любые запертые двери. Она летит на Дальний Восток и доставляет еле дышащего племянника в госпиталь Бурденко. Причём делает это в течение пяти дней. Летом 41-го года! Выбивая на аэродромах медицинские «борта» со специальным сопровождением. Фантастика, которая случилась в реальности. Увы, после смерти Сони той «охранной» грамоты так и не нашли. Или она сама её хорошенько спрятала. А как было бы интересно прочитать, что в ней написано…

Врачи «Бурденко» поставили отца на ноги, написали «годен к строевой без ограничений» и послали воевать уже с фашистами под Вязьму. Был октябрь 1941 года. Фактически выдали путёвку на тот свет. Если хотите подробностей, читайте книгу Льва Лопуховского «Вяземская катастрофа 41-го года», жуть берёт - http://www.e-reading.club/bookreader.php/1031067/Lopuhovskiy_-_Vyazemskaya_katastrofa_41-go_goda.html.

Отцу в части обрадовались. Во-первых, он был пограничником - значит, обученным. За это его сделали снайпером. Во-вторых, он был москвичом с полным средним образованием. За это его сделали писарем батальона, но на общественных началах. Со снайперством у отца не очень сложилось. Неделю он ходил в специальный окопчик рядом с нейтральной полосой и пытался кого-нибудь подстрелить в занятой немцами деревне. В кого-то пару раз попал, но не был в этом уверен, о чём честно докладывал командиру. Тот морщился: другие снайперы приносили более впечатляющие результаты. Правда, и проверить это было нельзя – в те жаркие осенние дни диспетчеров к ним ещё не прикрепляли. Отец же врать в таких делах брезговал, за что и оказался просто пехотинцем.

С писарством тоже неудобно вышло. Однажды их полк получил приказ к срочному отступлению, дабы не попасть в кольцо. Командир батальона, улепётывавший быстрее всех, попросил отца составить на него наградные документы с обоснованием и прицелом на орден «Боевого Красного Знамени». Командира этого не уважали. Ну, отец и расстарался: придумал историю, как майор N во время организованного и неспешного отступления проявил беспримерное мужество и героизм – подбил немецкий танк и, вступив в бой с СЕМЬЮ членами экипажа, всех их последовательно уничтожил. Расчёт был на то, что в штабе обязательно заинтересуются, в каком это немецком танке помещается сразу 7 человек, пришлют контрразведчика для разбирательства, тут-то и выплывет вся правда о «героическом» майоре.

Вместо контрразведчика прислали… орден. Не «Знамени», но «Красной Звезды». Заодно с описанием подвига. Майор понял, кто и как его подставлял, и зловещим шёпотом предупредил отца, чтобы теперь он ждал от него подляны. Отец и ждал… пули в спину. Опередил немецкий снайпер, срезавший мстительного майора. Что вы хотите… шёл ноябрь 41-го года.

Потом он недолго был офицером связи в звании старшины, где заслужил первую медаль «За отвагу». Тогда шёл январь 42-го. Кто в теме, представляет ценность подобной награды. Военная судьба в очередной раз повернулась градусов на 90, когда отца ранили в ногу во время передачи очередного приказа. Ранили серьёзно, в кость. За сим последовала гангрена. Что делали в таких случаях в то время, когда исход войны был под большим вопросом? Отрезали и фамилии не спрашивали. Но только не в этом случае…

В полевом госпитале к ампутации отца готовила совсем молоденькая военврач. А он лежал с высоченной температурой («антонов огонь») и, когда выходил из бреда, думал только об одном: зачем я так увлекался футболом, лучше бы за девчонками бегал. Кому он теперь будет нужен, инвалид безногий? Когда молодая военврач приходила осматривать рану, отцовское «естество» немедленно «салютовало» всему женскому роду в её лице. Офицер связи густо краснел, а девушка бежала к главврачу госпиталя с требованием «убрать от неё этого хулигана». Но потом она обнаружила запись больного с фамилией Черток. Это была и её фамилия, а ещё фамилия брата, тоже воевавшего. На её крик «Черток, отзовись!» отозвался сексуальный террорист…

Ночью отца готовили к ампутации и перевели в отгороженный закуток. Военврач зашла в последний раз осмотреть рану, наклонилась, пожалела и… свершилось таинство любви! На следующей день, в ходе пятичасовой (!) операции, левая нога отца осталась на своём месте. Отец не помнил имя своей спасительницы. Возможно, он его никогда и не знал (что неудивительно в той суете). Но надо ли говорить, что ЭТО ДЕЛО он полюбил на всю жизнь.

После госпиталя из отпуска по ранению отца приписали в только что прибывшую на фронт одну из сибирских дивизий. Там, как человека обстрелянного и бывалого, его поставили заместителем командира роты автоматчиков. Так себе служба – или ехать десантом на идущих в атаку танках, или идти в первых рядах атакующей пехоты, поливая огнём от живота всё, что впереди. Такие подразделения, только немецкие, часто показывают в художественных фильмах. Но почему-то обходят вниманием настоящие групповые дуэли, когда те, кто со шмайсерами, шли на тех, кто с ППШ. Поэтому отец, уже будучи режиссёром «Мосфильма», наотрез отказывался работать на военных картинах. Попробовал один раз: «Двое в степи» Анатолия Эфроса, где речь шла как раз об офицере связи - потом долго отплеваться не мог. И это при гениальном режиссёре-постановщике. Что тогда о других говорить…

У отца был своеобразный взгляд на войну. В основном его рассказы о ней связаны с забавными случаями, часто скабрёзными. Например, как во время одной из первых своих атак, лежа в поле под огнём обороняющихся немцев, ему нестерпимо захотелось «по-маленькому», и он никак не мог решить - сделать это стоя лицом к врагу или повернувшись задом. Или случившееся с ним в Польше, когда, отстав от собственной роты (увлеклись паненками), они с ординарцем остались переночевать в заброшенной лесной избушке. Проснулись от того, что их пинает ногой немецкий автоматчик и спрашивает на чистейшем русском языке с вологодским выговором: «Вы русские?». Дальше случился диалог, достойный эстрадной репризы:

- А что вы хотели?

- Так вы русские?

- Ну, не совсем… а какие вопросы?

- Да моб-вашу-ять… русские, спрашиваю?!

- Сначала назовите претензии…

Немец выматерился и ушёл. Правда, минут через 5 вернулся. Уже с женщиной - тоже русской. Оказывается, она работала при немецкой полевой кухне, а он сам из военнопленных. Был приставлен в помощь и переодет… в то, что носили все. Случился между ними роман. В какой-то момент оба решили, что пора возвращаться к своим, и убежали в лес искать наступающих русских. Отец был уверен, что дальнейшая судьба двух военных голубков печальна. А саму историю вспоминал со смехом – «вот инстинкт самосохранения: главное было не признаться, что ты русский».

Ещё отцу не было стыдно признаться, как он трусил. Однажды, ещё офицером связи, неся донесение, он потерял ориентиры и оказался в лесу, кишащем немцами. Бегал туда-сюда и плакал, представляя свой последний бой (к тому времени про фашистов всё понял и в плен сдаваться не собирался). При этом имел четыре боевых (не юбилейных) ордена и пять медалей, две из которых «За отвагу». Но, что было, то было, и не считал нужным скрывать.

Как не скрывал и то, чем, наверное, не стоит гордиться. Встретил победу он в Праге, куда их часть перебросили незадолго до конца войны, не дав штурмовать Берлин. Оттуда его роту автоматчиков срочно перевели в Латвию для борьбы с «лесными апостолами». К слову сказать, не столько местными, сколько украинскими, из «бандеровцев». А это дело такое… для одних ты освободитель, а для других каратель. Всё зависело от «окраса» местного населения. На мой детский вопрос за столом: «Папа, сколько ты немцев на войне убил?» - он как-то со вздохом ответил: «Сколько убил, точно не скажу, а расстрелял восьмерых». На него тогда зашикали родственники. Правду я узнал, когда отмечал в его доме 40-летие Победы.

Однажды командование приказало его роте расстрелять красивую девчонку из «фольксдойч». Та, кажется(!!!), запоминала расположение наших войск.

- Товарищ полковник, может, мы её лучше… употребим, и пусть катится? – предложил мой находчивый папа.

- Давайте, давайте. Только потом расстрелять не забудьте, - смилостивилось начальство. Вот такая война… а попробуй приказ не выполнить.

В орденах отца я так никогда и не увидел. Даже на мосфильмовский стенд ветеранов ВОВ он фотографировался без них, отшутившись, что на чёрном кожаном пиджаке (этой вечной «киноспецовке») медали будут сильно бликовать. Зато его младший сводный брат носил весь иконостас, состоящий из одних юбилейных висюлек. Дядю Сашу (Александра Абрамовича Чертока) забрали в армию в 44-м, отправив в пехотное училище за Урал. После окончания училища дядя в числе других выпускников эшелоном двигался в сторону фронта… а на подъезде к Москве война как раз и кончилась. Их часть расквартировали где-то в Подмосковье и начали готовить к Параду Победы. С этим рассказом младший лейтенант запаса Александр Черток посетил, кажется, все московские школы. Пользовался всеми льготами. Тот ещё ветеран. Но мы и за него выпьем, жалко, что ли…

Вот дедушек-фронтовиков у меня не было. Один умер ещё в 20-х от чахотки, полученной по царским тюрьмам и каторгам. Второй тронулся умом в ожидании ареста, когда взяли почти всех коллег по работе в МОГЭСе и принялись за членов семьи.

Зато воевала его сестра, моя двоюродная бабушка (Вера Александровна Шантырь). Окончив медицинский в 42-м и став дипломированным педиатром, тётя Вера (я её так с детства называю, несмотря на иное родство) ушла добровольцем. Вернулась с орденами, медалями и… мужем. Что тут особенного, спрашиваете? Дело в том, что замуж она вышла ещё на третьем курсе. Супруг тоже воевал, но на другом фронте. Уже после смерти Сумбата (новый муж был армянином) тетя разоткровенничалась с моей мамой – «среди мужиков без постоянного мужика просто не выжить, можно умом двинуться или вразнос пойти». После победы она постаралась первой попасть в Москву, чтобы объясниться с законным мужем. Нервничала ужасно. Однако он первый повинился, что у самого на фронте возникла пассия, с которой он не в силах расстаться. Так что разошлись друзьями… но больше не общались.

В детстве я недоумевал – что было делать во фронтовом госпитале педиатру. Сама тетя Вера не любила этих воспоминаний, но отдавала должное мужу. Дядя Сумбат (Сумбат Акопович Мкртчян) был настоящим полевым хирургом. То есть, непосредственно участвовал в боевых операциях и даже оперировал на поле боя. Это всё можно прочитать в его наградных документах, опубликованных на сайте «Подвиг народа». А в доинтернетовскую эпоху то же самое можно было увидеть на его широкой спине… в виде трёх шрамов от осколков.

Ну, а наша скромница тётя Вера была специалистом по торакальной хирургии (хирургии грудной клетки). Представляете, сколько осколков и пуль она вытащила из солдатских лёгких и пищеводов за три года войны? Три боевых медали и орден «Красной звезды» - вполне достойно для женщины-военврача.

Вернувшись с войны победителями, эта медицинская парочка стала усиленно рожать детей… и очень быстро пришла к тому, что им трудно прокормиться. В итоге оба снова одели военную форму и отправились на заработки в долгосрочную командировку в ГДР. То есть, победителям пришлось зарабатывать на жизнь у побеждённых… бред какой-то.

Тётя Вера будет отмечать 70-летие Победы. Когда её (97-летнюю!) спрашиваешь – «какое у тебя давление?», она лишь пожимает плечами – «понятия не имею, я его не меряю». Вот это закалка…

Ещё у меня был дядя Вася (Василий Иванович Костомаров), которого я никогда не видел. Помните фразу, часто звучавшую в 60-70-е: «В нашей стране нет семьи, которая не потеряла бы близких на войне»? Он - тот кровавый «налог», который наша семья отдала Второй мироаой. Его портрет в старинном багете до сих пор висит в московской квартире. На портрете мальчик-гимназист начала двадцатого века.

Дядя Вася из знаменитого рода Костомаровых - дворян, историков, живописцев. Он, ровесник прошлого века, наотрез отказался эмигрировать вместе с родителями. Те не рискнули остаться в большевистской России и сгинули в безвестности под заборами собственных замков и средиземноморских вилл. Дядя Вася использовал хорошее дореволюционное образование на полную катушку - стал ведущим инженером крупного завода. Он был красив, высок и весьма состоятелен по меркам советского времени. Например, ездил с женой из Москвы на курорт на такси.

Ещё дядя Вася был очень удачлив – его забыли арестовать «за родителей» в 37-ом. Одно «но» - в детстве сломал в двух местах ногу на катке на Патриарших прудах. С тех пор ходил с палочкой, даже на велосипеде не мог ездить. «Белый билет» был у него в кармане, хотя его завод и так эвакуировался за Урал со всеми специалистами. Дворянин Костомаров решил всё по-своему. Он надел солдатскую шинель, которая смотрелась на нём не хуже гимназической, закинул на плечо трехлинейку, взял в руку свою верную палочку и ушёл в ВЕЧНОСТЬ…

- Я дворянин, пусть и бывший, а честь бывшей не бывает. Как я нашим детям в глаза буду смотреть? – объяснял он свой «нелогичный» поступок рыдающей жене, моей внучатой тёте Лене (об этом читайте в мой повести «Ингина война» - http://rusnord.ru/life/14036-20350.html- глава «Честь»). Детей у них не было. Эта ветвь старинного русского рода Костомаровых «отломилась» навсегда в калининских лесах осенью 41-го. Ополченец дядя Вася так и не вышел из окружения. Тётя Лена ждала его до декабря 75-го. По ночам тихо пила водку и плакала. Потом умерла…

В семье жены главный герой войны – дедушка Юра (Юрий Иосифович Русинов). Вот кто никогда не скрывал ни своих наград, ни своих ратных дел. Да и как скроешь такой иконостас, где две «Звезды», две «Отечественные войны», а венчает всё «Знамя». Те, кто общался с ним, уже никогда не перепутают, на какую сторону груди какой орден вешать… не то, что современные киношные костюмеры.

Знаете, в чем ценность его наград? В конце войны их щедро раздавали лётчикам, танкистам, снайперам, тем, кто уничтожал технику и живую силу противника. Лейтенант Юрий Русинов на этом фоне выглядел чуть ли не созидателем – он строил понтонные мосты, без которых не перекинешь через взятую с боем реку тяжёлую технику. Например, при форсировании Днепра. Эта операция вошла в послевоенные учебники по сапёрному делу. Дед Юра вздыхал, что тогда рядом с ним не оказалось какого-нибудь Александра Твардовского, Константина Симонова или Сергея Михалкова. Написали бы про ратный труд лейтенанта Русинова под ураганным огнём врага - глядишь, Звезда Героя упала бы на грудь. И совсем другая жизнь пошла бы… а не та, при которой его выперли из армии во время первого же сокращения офицерского состава. Но это уже совсем другая история…

Второй раз деда Юру собирались представить к высшей награде страны уже в Германии. Да… загулял старший лейтенант, поддавшись чарам местной фройляйн. Плюс к этому брошенный замок подвернулся с набором постельного белья, украшенного дворянским вензелем… всё, как в кино показывают. Когда вспомнил о присяге и вернулся в часть, на него уже составляли похоронку. Замполит рвал её у него перед носом вместе с наградными документами. А будущий прадедушка 23 лет от роду стоял и улыбался. Ему, тогдашнему, хватило мудрости понять, что такого, как в том замке, в его жизни уже никогда не случится. Дети будут, внуки, правнуки, любовь будет и не одна… а ТАКОГО – нет.

Он же был пацан. В доме хранятся фотографии, где старший лейтенант Русинов в одном из уцелевших фотоателье поверженного Берлина валяет дурака с пистолетом и плюшевым мишкой. Не наигрался он. Глядя на россыпь ездящих, стреляющих, пищащих богатств у своих правнуков, всё вспоминал про игрушечный трамвайчик из собственного скудного архангельского детства. «Боевое Красное Знамя»… прекрасная немка на атласных простынях… плюшевый мишка… Как такое может сочетаться? Оказывается, может. Ту войну выиграли недоигравшие школьники. По статистике, из ста ушедших на фронт пацанов 1921-го, 1922-го, 1923-го гг. рождения домой вернулось лишь трое. С 1924-м вообще швах. Мой отец с 22-го, дед Русинов с 23-го. Везунчики. И мы вместе с ними.

Ещё дед Юра любил показывать трофейные золотые часы. «У пленного итальянского генерала выменял на наш «Полёт». С понятием был генерал, не отказал». Я бы на месте генерала тоже поменялся. Ну как можно было отказать такому бравому воину с орденами на груди и ППШ на шее. Несколько лет назад я рассказал эту историю на одном из интернет-форумов. Боже, чего только в ответ не наслушался… Типа, хвастаюсь мародёрством родственника. Откуда только такие праведники-чистоплюи берутся в наш коррумпированный век в нашей коррумпированной стране?! Лучше бы ответили на вопрос, кто звал этого макаронника на Восточный фронт? Он что, Гроб Господень на берегу Днепра искал, крестоносец фигов?! Это без упоминания того, что иные генералы-маршалы вагонами из Германии отправляли. Фраза «рыба начинает гнить с головы» и про них тоже.

Вообще дедушка Юра был везунчиком. За три своих военных года под огнём – всего лишь одна контузия. С войны вернулся героем. У него трое дочерей, четверо внуков (с правнуками процесс продолжается). Ушёл из жизни в 2008-м, почти до конца выступая перед школьниками (вот кому было чего рассказать!) и участвуя в хоре ветеранов. Пенсия, льготы? Как у всех. Он часто повторял, что на войне жил лучше, богаче, чем после неё. Обман памяти? Тоска по молодости? Нет, всё верно. Было бы с чем сравнивать. У него, как у командира, к тому же не обременённого на тот момент семьёй, всё денежное довольствие офицера уходило на удовлетворение собственных прихотей. Плюс тушёнка, спирт – полноценная валюта того времени. Плюс трофеи. Это потом ему приходилось на всём экономить, чтобы вывести трёх дочерей в люди, имея за плечами лишь очень среднее образование и ни одной гражданской специальности. Или сравнить тот немецкий средневековый замок с архангельской «деревяшкой», отапливаемой углём, в которой провёл большую часть жизни. Плюс уважение, когда тебя никто уволить не может… могут только убить.

Вот и получается, что лучшие его годы прошли там, в середине сороковых. Поэтому дед моей супруги так любил вспоминать войну, надевать ордена, рассматривать фотографии того времени. К чему уже мой отец был совершенно равнодушен - его интересная жизнь началась в Театре Советской Армии и продолжилась на «Мосфильме». Парадокс? Да нет. Просто разные судьбы…

А ещё дедушке Юре повезло с супругой. Бабушка Люся (Елена Александровна Русинова, никто не может вспомнить, почему близкие называли её Люсей) была образцом житейской мудрости и женской покорности. Шебутного мужа принимала таким, каким есть, зная или, как минимум, догадываясь про все его грехи и проделки. Пройдя войну в эвакогоспитале (том, что располагался в санитарном поезде), она хорошо знала офицерские нравы вчерашних школяров и относилась к ним снисходительно.

Что такое эвакогоспиталь? Посмотрите фильм «Офицеры». Жена главного героя работает главврачом именно в нём. Это боль, кровь и гной. Километры окровавленных бинтов, которые нужно отстирать, и «снопы» ампутированных конечностей, которые нужно «утилизировать». Ещё здоровенные мужики, которых приходилось перекладывать с операционного стола на вторую полку вагона, потом обслуживать, кормить с ложечки, «утку» за ними выносить. Ещё утешить, успокоить, письмо домой написать, у кого руки нет. Заодно отбиться от приставаний самых решительных. И это под постоянной угрозой обстрела, а то и атаки прорвавшихся немецких танков, как показано в фильме.

Всё это вынесла худенькая бабушка Люся. Мало того, после победного мая 45-го ещё поехала на Дальний Восток япошек добивать. «Я и лошадь, я и бык…» - это как раз про неё. Дочери до сих пор жалеют, что не расспросили маму толком про военные годы. А я думаю, она бы им всё равно не рассказала, оставляя в их глазах папу Юру абсолютным героем. Уж за это его точно можно было уважать…

Один только её рассказ все запомнили. В их госпиталь доставили ленинградских блокадников. Тени, полутрупы, для которых лишняя ложка бульона могла оказаться смертельной дозой. Почему она рассказывала именно этот эпизод? Я понимаю так – бабушка Люся ВОЕВАЛА СЕРДЦЕМ. Кто-нибудь возразит, что это не подвиг?

Её медали - и боевые, и к датам - лежали в самом углу ящика письменного стола. Никто не может вспомнить в них бабушку Люсю. Её победой над фашизмом была состоявшаяся семья, её наградами – дети-внуки-правнуки. Кто-то будет утверждать, что для женщины этого мало?

Вот за них, за наших семейных героев, мы и будем пить 9 мая 2015 года. А все президенты… генсеки… премьеры и канцлеры – да идут они джунглями!

Леонид Черток