ИА «RUSNORD» приводит официальное заявление бывшего главбуха АГД Сергея Гаврилова, которое прозвучало сегодня в Октябрьском суде.
«На стадии следствия и заключения под стражу я стал давать показания. Следователем Генпрокуратуры Александром Дрымановым и оперативными работниками мне было объяснено, что главным и единственным значимым фигурантом в настоящем уголовном деле является Алексей Баринов, а я и Горяев, как говорится, - до кучи. Мне пояснили, что вопрос моего освобождения - это вопрос времени и моего поведения. Это и явилось основной причиной того, что я давал показания на следствии.
Во-вторых, причиной противоречий в моих показаниях, данных на следствии, и показаний, данных в ходе судебных заседаний, явилось, прежде всего, то обстоятельство, что следователь уверил меня в том, что, если я буду описывать все обстоятельства в рамках предъявленного мне обвинения, основываясь исключительно на документах и формулировках ответов, предложенных следователем, то мне будет изменена мера пресечения и сняты все обвинения. Я согласился на это, так как был убежден, что я не виновен, а дело носит политический характер. Прошу считать действительными и истинными показания, которые я излагал и излагаю в судебном разбирательстве, а показания, данные в ходе следствия, прошу считать действительными в части, не противоречащими данным в суде», - заявил обвиняемый Гаврилов. Данное заявление было оглашено в суде во второй части сегодняшнего судебного заседания.
Отметим, заявление не готовилось обвиняемым или стороной защиты заранее.
Гаврилов, которого сегодня на утреннем заседании представители прокуратуры Архангельской области допрашивали в связи с его показаниями, вначале хотел отстоять свои интересы в суде без ссылок на давление со стороны следователей Генпрокуратуры. Такой же позиции придерживались и остальные обвиняемые. Оно и понятно - все они находятся в заключении в СИЗО и могут в данных условиях просто опасаться за свою жизнь.
Но позиция прокуроров, усмотревших в показаниях Гаврилова «явные противоречия», вынудила подсудимого намекнуть на правомерность тех методов, которые использовала Генпрокуратура РФ. Прокуроры встрепенулись - как же, задета честь мундира их коллег!
«Делается заявление о грубейшем нарушении конституционных прав, заявления о том, что следователь придумывал, давил... В таком случае, мы считаем возможным проведение проверки по данным фактам», - заявил гособвинитель Дмитрий Смирнов.
Комментарий на этот выпад прокуроров, которые в ситуации полностью развалившихся обвинений ищут любую зацепку, чтобы затянуть процесс, последовал незамедлительно.
«Действительно, прокуратура может проводить проверки, и даже не на основании заявлений, а просто информации, например, о незаконных действиях следователя. Получение показаний под обещание изменить меру пресечения, я считаю, нельзя расценить по-другому, как нарушение закона следователем. Но для того, чтобы проводить проверку такой информации - указаний и даже разрешения суда не требуется. Более того, суд и не может инициировать такую проверку. Если гособвинение получило информацию, то может написать рапорт. Само по себе сообщение о том, что «мы будем проводить проверку» при определенных условиях тоже можно расценить, как давление на подсудимых. С учетом того, что показания получал следователь Генеральной прокуратуры Дрыманов, такую проверку может провести только парад Генпрокуратуры. А написать рапорт никто вам, конечно, не возбраняет», - заявил адвокат Всеволод Есаков, обращаясь к представителям гособвинения.
Судебные пререкания сторон неожиданно прервал монолог подсудимого Сергея Горяева.
Обращаясь к участникам процесса, Горяев, не для протокола, сказал следующее:
«Когда меня весной 2006 года «взяли» в Генпрокуратуре, состоялся короткий разговор со следователем - мне было прямо сказано: «Вы понимаете, что не вы в этом деле интересны?» Я говорю: «Понимаю...» Следователь: «Или вы даете показания, или вы на 10 лет уедете куда-нибудь в Магадан, мы вам это обеспечим!» Вот что мне было сказано следователем Генпрокуратуры.
После этого я все-таки ушел на 51-ую статью, но, пробыв 9 месяцев в Московском централе, я прошел через четырнадцать камер! Во всех случаях я жил только в двухсменку, почти всегда спал днем и было два конкретных эпизода, если вспоминать... Когда с меня брали экспертизу по подписям, пришел эксперт. Я ему сразу сказал: «Или вы решаете вопрос с режимом, чтобы он был человеческий - по закону, или я не буду давать вам никаких показаний». «Хорошо-хорошо, мы все сделаем», - пообещал эксперт. Пошли с начальником - поговорили. Мы подписываем все эти листы экспертизы. Я спрашиваю: «Ну как - решили?» «Решили». Вызывает опера, при мне. Все понятно. В тот же самый день вечером меня перебрасывают в другую камеру - номер 254, которая по Московскому централу «печально» известна. Представьте: четыре спальных места, 11 квадратных метров и 22 человека! Дышать нечем! Я там месяц провел!
Когда было ознакомление с делом - была такая же точно ситуация. Это есть в материалах дела, ведь я говорил: «Измените мне режим, иначе я не буду знакомиться с материалами дела!» Тоже якобы решили - все хорошо, все прекрасно...
На следующие сутки - 25 декабря, опять перевод в камеру, где 22 человека. И все быстренько сваливают на праздники, до 13 января, когда они вновь появились с предложением об ознакомлении с делом. Я спрашиваю: «Ребята, вы чего делали-то?!»
И только после этого меня вернули на более-менее приличный режим.
А как расценить тот факт, что меня забросили во время этих судебных дебатов на туберкулезный корпус - это тоже ничего?»
После этого выступления, когда голос невозмутимого Сергея Горяева на секунду дрогнул в конце горького рассказа о тюремных мытарствах, всем присутствующим стало понятно, как Генпрокуратура пыталась добыть компромат на губернатора НАО Алексея Баринова.
После этого выступления Сергей Гаврилов и выступил со своим решительным заявлением, с которого мы начали репортаж о сегодняшнем заседании.
Закончилось заседание показаниями Сергея Горяева, который опроверг все пункты предъявленного ему обвинения. Полный текст показаний Сергея Горяева будет опубликован ИА «RUSNORD» утром 28 июня.