Мой первый пес

Мама назвала его Караем. Почему? Понятия не имею. 

Пегого цвета щенок с черными смышлеными глазами и любопытным черным носом, похожий на медвежонка, только не такого толстого увальня,  о котором рассказывали в новой телепередаче «В мире животных» про жизнь полярных мишек, а лопоухого, голенастого дога. Этого дога притащил папа из своей мастерской, где он чинил огромные  холодильники. Я даже боялся спросить для  чего они… Ну для больницы и ладно. Мама тоже там работала медицинской сестрой.
 Короче, почти лабрадор, как бы сейчас сказали…

 Карай был  мастером по корчению  собачьих морд. Он умел шевелить бровями, оставляя башку неподвижной, следить за мной только взглядом. Набегается, ляжет мордой на передние лапы и следит за мной  своими черными глазами. Мол я сейчас слегка отдохну и продолжим.

 Мы с ним, как я понимаю, были тогда одного возраста. Щенки. Мне 5 лет, ему 5 месяцев. Как он появился у папы в мастерской,  папа не говорил, мне его происхождение было безразлично.  Я сам такой. Из принцев нашего двора.
 Ровня. Поэтому дружить было просто и весело. Глупые идеи приходили к нам в головы одновременно.

 Кстати об идеях…
 Все это придумал Игорь Горбатенко, который был неистощим на  креатив и вообще заводила в нашей компании.
 Он придумал удирать в тихий час на площадку нашего детского сада и писать с горки.
 Наша неразлучная троица,  я,  Игорь и Герка Ребанэ  (от его папы эстонца, за 12 лет его существования в семье,  я слышал только пару слов. Ну может три…) стояли  на вершине как мушкетеры перед Парижем и, скрестив шпаги наших струй, мочились с высоты  тогдашнего нашего беззаботного бытия.

 Сначала, перед   третьей  нашей ходкой,  нас застукала Светка Алексахина. Красивая девочка, папа которой приезжал во двор на черном полированном ЗИМе с бордовым салоном и сверкающими хромированными ослепительными  дисками и радиатором. Машина была похожа на гигантскую калошу, которую одевал кто то в кремле… На этом же ЗИМе  привезли из роддома и меня с мамой, как мне потом она рассказала, потому что Вахтанг Леонидович был очень отзывчивым человеком.  
 Вахтанг Леонидович носил форму летчика, но, как оказалось, к нашему разочарованию, не военного. Он водил правительственный ТУ 104 и часто привозил Светке  потрясающие фрукты. Она была щедрой девочкой и всегда делилась этой вкуснятиной с нашей бандой, а когда она увидела моего Карая, то  влюбилась в нас обоих. Можно было жениться. Но у меня тогда  были другие планы…

 В общем , Свете мы отказать не смогли и взяли ее на дело.  Но что  могла она? Так присела и пожурчала куда то там.  То ли дело у нас. Светка завидовала нам не по -децки…

 Баба Вера - наша санитарка в детском саду -увидела  эти наши радостные разливы,  когда   встала пописать во время тихого часа и, видимо не сумев уснуть дальше, вышла подышать   жарким воздухом  бесконечного  детского лета.

 …

 Игоря его папа дядя Петя, с черными, как вороное крыло волосами и мягким украинским говором, выпорол сразу и четко.
 Игорь  первое что сделал, это предъявил нам на следующий день свою жопку как у макаки. Ярко красную. 

Герке мама устроила выволочку по науке, она была педагог.
 Моя мама еле сдерживала смех и переложила воспитательную беседу на папу. Папа показал мне ремень, вид которого - светло коричневый с желтоватыми полосками и золотой пряжкой - я запомнил хорошо, сказал: «Если это повторится я его, - он  постукал по пряжке, - познакомлю с твоей задницей!».

Карай на все это смотрел и слушал,  высунув язык. Только что бегал. Меня из сада ждал, весь извелся.
 Света отмолчалась. Какие слова сказал её красивый папа летчик или её  еще более красивая мама мы так и не узнали. Но действие этих слов  наших родителей были для нас одинаковыми. Влетели в одно ухо, вылетели из другого.
 Мы терпели два дня.

 В этот раз мероприятие  было подготовлено гораздо лучше.  Игорь,  стоя перед дверью санитарки и убедившись, что она спит как слон, храпя  всем хоботом, махнул нам рукой. Мы рванули вон из спальни. Светка  смотрела на нас  укрывшись  одеялом и провожала  взглядом своих черных красивых глаз, как провожают  жены своих мужей на фронт. С надеждой и печалью…

 На этот раз нас  увидела сама Елена Петровна. Наша воспитательница. На время тихого часа она сбегала  домой недалеко от детского сада к своему  больному сыну, которого её мама  вывозила на инвалидном кресле, пугая наше счастливое детство  присутствием  непоправимого несчастья…

 Помню эту унизительную совместную с  нами и нашими родителями беседу. Строгий голос Елены Петровны, пунцовые лица мам Игоря и Герки и растерянного от такого позорного положения, моего папу.

 Папа был в гневе, по дороге домой он метал громы и молнии, целясь в мою понурую стриженную под полубокс, башку. Вокруг пылал весь наш микрорайон...

 Уже подходя к подъезду дома, папа вытащил  ремень с золотой пряжкой и я понял, что в этот раз порки не миновать. Это было для меня и, кстати сказать, первый и последний  раз.  

 В подъезде я ухватился своими ручонками за перила, как солдат за бруствер  последнего окопа, как утопающий за соломинку…. Папа хлестнул меня  по плечу и я разрыдавшись поплелся на экзекуцию. Папа подбадривая самого себя подбирал  слова, которые должны были убедить меня в правильности предстоящего, и нервно искал ключ от квартиры - месте экзекуции.  Моя маленькая жопка была против сегодняшнего возвращения домой…

 За дверью заливисто залаял Карай. Он весь драматизм ситуации не понял.
 Ну вот ключ  вставлен, замок сделал привычный «крынк» и  дверь в ад распахнулась.
 На пороге сидел счастливый пес.

 Ну как не быть счастливым, когда он таки сумел открыть обувной ящик, платяной шкаф и все оттуда вытащить!
 То есть практически весь скромный , но все ж таки семейный гардероб и  обувь были разбросаны по всей нашей небольшой квартире.
 Сам мастер бардака сидел на  папиных трусах, вилял хвостом, к которому прицепилась шерстяная нитка от разматывающаяся  клубка и, чуть наклонив голову, он как бы спрашивал: Ну какой я молодец, да?

 И тут папа не выдержал. Он рассмеялся.
 Он смеялся по детски, призывая меня разделить это чувство, свойственное человеку. Солидарности  в смешном…
 Я бросился к Караю и обнял свою собаку, спасшую меня от унижения битьем.
 Карай лизнул меня в соленую от слез щеку и что то проурчал.
 Мы все были счастливы.

Евгений Донской