Тараканище

5 марта 1953 года на Ближней даче в Подмосковье скончался руководитель советского государства Иосиф Виссарионович Сталин. Прошло ровно 70 лет…

«Тараканище» - так называли Сталина в доме моего детства («Тараканьи смеются усища» О. Мандельштам). С презрением, не с испугом. Шли 60-е, «оттепель», в репутации бывшего вождя поставил точку XXII cъезд КПСС, где откровения были почище, чем на ХХ-ом. И из Мавзолея убрали, правда, недалеко.

Но я его боялся. По малолетству и по ассоциации с «Тараканищем» Чуковского. Позже я понял всю комичность политической ситуации, переложенной на детскую литературу – прилете Воробей (Хрущёв), клюнул раз… вот и нету великана.

А вдруг Усатый выжил и забился куда-то? Как бы оно так не вышло…

За одну часть моей семьи отбоялся дедушка Саша. Старый и худой, редко моющийся, живущий в соседней квартире (домком сжалился над семьёй с маленьким ребёнком и выделил инвалиду по психике освободившуюся за чьей-то смертью конуру «гостиничного типа»), он пугал меня каждым своим появлением. Мама успокаивала, рассказывала, что, когда была сама маленькая, привязывала к его пуговице пальто нитку, чтобы её папа всегда был с ней, даже когда уходил на работу. Так она его любила. И я никак не мог понять — за что?

Дедушка появлялся в доме нечасто. В основном лежал в Кащенко, в палате для небуйных. Он помнил шесть языков (два из них мёртвые), выученных в юности, мурлыкал себе под нос что-то по-французски, много курил и развлекал себя составлением сложных уравнений. Меня же пугал тем, что каждый раз, встретив в общем коридоре, уважительно спрашивал — «симпатичный мальчик, ты чей?». Я бросался в рёв, ибо по всем законам фольклорного жанра за сим должен был последовать ухват — и в печку.

Ещё у дедушки росла огромная родинка на виске. Когда мы с ним познакомились, она висела блямбой на тонкой кожаной «ниточке». Мне так хотелось её оторвать. Но бабушка объяснила, что дедушка тут же истечёт кровью и умрёт. От этого я стал бояться его ещё больше.

С самого детства от меня особо ничего не скрывали (возможно, что и зря). Поэтому я знал, что дедушка заболел «из-за Сталина». Только он не сидел. Всё произошло банальнее… и страшнее.

Семья дедушки в те достославные годы относилась к «группе риска». А как иначе — одна её ветвь произрастала из старинного итальянского рода Орсини (готовые агенты Муссолини), другая относилась к князьям Рычковым, потомкам голландских мореходов, получивших фамилию и русское дворянство за заслуги перед Петром Великом. Плюс к этому близкие родственники, уехавшие в 18-м году, кто в Польшу, кто во Францию, кто в Англию, активисты белоэмигрантского движения. Плюс не самая простая и небезопасная работа деда — главный экономист МОГЭСа. Короче, первые кандидаты на посадку в нашем многоквартирном доме, стоявшем от Кремля по другую сторону Малого Каменного моста. И они это знали.

Но у семьи был свой ангел-хранитель. Вот, что о нём написано на сайте РККА: 159. Чернышев Виктор Николаевич (1880-1954) комдив, генерал-лейтенант, русский, полковник, 1906 окончил АГШ, 1918 начальник штаба Карельского района, 1918-1919 врид начальника штаба Уральского ВО, 1919-1920 начальник штаба 10-й армии, 1920-1921 начальник штаба 9-й армии, 1921 врид командующего 9-й армией, командующий 10-й армией, 1930 командир 5-й авиабригады, 1937 начальник 1-го отдела Административно-мобилизационного управления РККА, награжден орденом Красного Знамени (1923), репрессирован 02.03.12.02.1938.1939 г., освобожден, старший преподаватель Военной Академии Генерального штаба.

У красного командира Чернышёва случилась поздняя любовь с сестрой деда Майей. Никто толком не знает, была ли у него до этого семья или всю жизнь прожил бобылём. Но однажды он пришёл и забрал Маечку в свой командирский дом, где у них и родился сынок Витя. В гости к родственникам жены комдив почти не захаживал, «чтобы не возбуждать кривотолков», но через неё передал — «ситуация под контролем».

И вот его самого арестовывают в самый разгар «процесса военных». Маечка, прижав маленького Витю к груди, бежит в отчий дом, и, сдав сына с рук на руки, превращается в «соляной столб», ожидая собственного ареста. Через неделю её увозят… но не конвоиры, а санитары психбольницы.

Следующим стал мой дедушка. В МОГЭСе как раз начались аресты, одно наложилось на другое. Дед ночами метался по комнате, беспрерывно курил, садился писать письма Сталину о том, что кругом враги, прижимал к груди свою дочь (мою маму), шепча, что «её хотят отравить». Кончилось тем, что забрался под кровать, откуда его извлекли… всё те же санитары. С Майей они лежали в одной больнице, но в разных отделениях. Дворяне — белая кость, голубая кровь и слабая психика. Зато арестов больше не было.

История эта имеет фатальное продолжение. Внимательно посмотрите на приведённую мною выше запись о комдиве Чернышёве. Он отсидел меньше двух лет, вышел в декабре 39-го. Почему отпустили? Кто знает, сам комдив никому об этом не рассказывал. Возможно, помог солидный для «заговорщика» возраста, но не исключаю, что подписал всё, о чём «просили» следователи. 

На Майю его появление не возымело никакого действия, она до самой своей смерти прибывала в «зазеркалье». Комдива Чернышёва в действующую армию вернули, но ненадолго, в самом начале войны он получил тяжёлое ранение и перешёл на преподавательскую работу в Академию Фрунзе. Из тюрьмы он вернулся настоящим бирюком, но вполне дееспособным для своих лет мужчиной. Посему на тайном семейном совете было принято решение сохранить его для безопасности и достатка, Маечкино место в их супружеской постели по молчаливому согласию всех сторон заняла её младшая сестра Нина. Правда, для этого ей пришлось развестись с любимым мужем.

Все эти душещипательные подробности я, конечно, узнал только в самых старших классах. До этого взрослые замолкали, делали фирменные в нашей семье «страшные глаза», и загадочно говорили про «скелет в шкафу». А в квартире стоял только один шкаф, гдровский, с весёленькими голубыми накладками на дверцы. Я частенько в него заглядывал. Ни одной косточки! Зато между его задней стенкой и стеной комнаты что-то таинственно темнело…

Но эта история только одной половины моей семьи. Во второй, отцовской половине был тоже пострадавший от «Великого террора». Двоюродный дедушка Лёня, старший майор НКВД, имевший сомнительную славу самого страшного следователя аппарата Вышинского. Он при аресте просто сиганул из окна, хорошо зная, что его ждёт на допросах. И правильно сделал – лежит теперь на цивильном Донском кладбище в кругу родных, а не в безымянной могиле на Бутовском полигоне, заодно и жену спас от ареста.

Символично, что отцовская родня, поголовно члены партии, никогда не верили в его виновность, ссылаясь на наветы завистников. И в виновность Сталина тоже – «он ничего не знал». Ну да, ну да…

А ещё у меня были два отчима, оба детские писатели. Хотя их собственное детство было страшнее не придумаешь. Читайте…

Роман Сеф – сын крупного партийного работника, расстрелянного в 37-м. Мать получила 10 лет лагерей за «недоносительство на вредительскую деятельность мужа». Роман был отправлен в спецприёмник.

Из официальной биографии будущего писателя - В 1951 г. был репрессирован по статье 58,8; 58, 1-а; 58,10. Один год провёл в одиночной камере! Пять лет жил на поселении в Караганде. Здесь выучил английский язык и начал заниматься стихотворным и прозаическим переводом. В 1956 г. был реабилитирован.

Камил Икрамов – сын первого секретаря ЦК компартии Узбекистана, расстрелян в 38-м. Мать – заместитель наркома земледелия Узбекской ССР, погибла в лагере.

Из официальной биографии: В ноябре 1943 года 16-летний Камил был арестован за антисоветскую агитацию (в школе на переменах доказывал невиновность отца) и приговорен к пяти годам исправительно-трудового лагеря. В 1948 году освобождён, но в 1951 году повторно арестован по той же статье. В 1951—1955 годах отбывал наказание в Карагандинском лагере.

Теперь переведите статус их родителей на современный лад. Они та сама молодёжь с «золотой ложкой во рту», которая сегодня занимает ключевые посты в госкорпорациях, а то и в правительстве. Всё было перечёркнуто, хорошо, что выжили, только прожили не очень долго из-за принесённых на волю болезней. И не озлобились, рассказывали о своих злоключениях с юмором. Таких больше не делают. Но Сталина ненавидели оба. Люто. У них не было сомнений в его «знаниях». Считайте, что мне это передалось по наследству.

В 70-е, в относительно благополучные брежневские времена, в кругах диссидентствующей интеллигенции прошёл слух, что якобы готовится реабилитация Сталина. Но не свершилось, недовольство высказали зарубежные компартии, вплоть до самороспуска. Тогда инициатива шла с верха. 

Сейчас простые граждане всё чаще упоминают Сосо Джугашвили как «эффективного менеджера», просто он жил в особое время. Бросьте, для меня он остаётся злым и подлым тараканищем, которого не доклевали воробьи оттепели и перестройки. 

P.S. «Пока народ так беспредельно глуп, дьяволу незачем быть умным» (Гёте)

Леонид Черток