Петушок на палочке. История из 22 июня 1941 года

(«Ингина война»)

В «колодец» двора старого московского купеческого дома въехала тележка. Ее толкал пожилой татарин-старьевщик с жидкой бороденкой и хитрющими, блестящими как спелые маслины, глазами. Тележка въехала почти молча, под легкий перезвон бубенчиков. Старьёвщик был плут и психолог одновременно: звон, прежде всего, услышит ребятня, мающаяся в июньскую жару без деревенской речки, и потащит из дома всё, что плохо лежит. А за это…. За это им дадут фантастически вкусных петушков из жженого сахара на палочке и смешные трубочки, которые надуваются, пищат и почему-то называются «тёщиными языками».

Дворовая детвора бесшумно скрывалась в прохладных подъездах и так же безмолвно совершала товарообмен с воровато оглядывающимся татарином. Все это было похоже на фильм про шпионов, да и по сути, такой обмен был первым маленьким предательством семьи…

Как же Инге хотелось этого жженого петушка! Дело не в том, что он вкуснее монпансье или «раковых шеек», которые ставили на стол к вечернему чаю. Петушок и «тещин язык» уровняли бы ее, дошкольницу из «приличной семьи», с остальными обитателями двора, даже с сыновьями дворничихи, вечно голодными, чумазыми и хулиганистыми, но такими интересными. Но где взять вещи для обмена? Дома только бабушка, из «бывших», она брезгливо относится не только к старьевщикам, но и к кустарным сладостям. Говорит, что «это не гигиенично», и что старьевщик для блеска облизывает их своим прокуренным языком. Ну и что, Инге не жалко.

Инга тише мышки пробралась в прихожую их большой квартиры. Дальше идти опасно, в ближней комнате бабушка перебирала постельное белье с вытершимися фамильными вензелями. Не везет: лето, вешалка стоит пустая, даже шляпы дяди Васи куда-то убрали. Стоп, прямо у дверей притулилась пара блестящих новых калош…

… Инга вихрем слетела по лестнице. Татарин одобрительно зацокал языком и вручил девочке вожделенного петушка с «языком» в придачу. Вот оно, счастье! Рот наполнился сладкой слюной, мальчишки смотрят на вчерашнюю «антиллихентку» почти с благосклонностью. Куда только дворничихины дети подевались? И тут…

- Инга, зайдите домой на минутку! – строгий голос бабушки разорвал конспиративную тишину двора.

На «вы» - это совсем плохо, пропажа калош обнаружена, кары не миновать. За семилетнюю жизнь Ингу еще ни разу не пороли, да что пороли, за уши никто толком не драл. Но разве лучше, когда с тобой не разговаривают, не пускают во двор, а только заставляют повторять противные и никому не нужные французские глаголы? Бабушка называла это «обструкцией» и виртуозно умела ей пользоваться. Спасти Ингу могло нечто такое…

Это «нечто» ворвалось во двор в образе трех сыновей дворничихи с криком:

- Война, война началась! С немцами!! Ура!!!

Вот оно, спасенье! Инга бесстрашно взлетела на свой этаж.

- Бабушка, война началась! Ура! Правда, здорово?!

Бац! Звон оплеухи разрушил летнюю пустоту большой квартиры, петушок кровавыми брызгами разлетелся по наборному паркету.

- Это тебе за калоши! – сказала бабушка, села на стул и горько заплакала…

Леонид Черток