От картона до музея. Интервью председателя Совета директоров Группы ИЛИМ Захара Смушкина изданию «Ведомости» (полная версия)

«Наш главный принцип — корейский, то есть опора на собственные силы»

Основной бизнес Смушкина связан с лесопромышленной отраслью. Он совладелец Группы «Илим» — крупнейшей в России лесозаготовительной и лесоперерабатывающей компании. Одновременно Смушкин занимается девелоперским бизнесом, его компания «Старт девелопмент» развивает проект города — спутника Санкт-Петербурга (134 000 человек, почти 9 млн кв. м недвижимости), куда должны переехать кампусы двух больших университетов — ИТМО и СПбГУ.

Партнер «Илима» — американская International Paper, один из мировых лидеров в лесопереработке, в проекты СП инвестировано уже 230 млрд руб. Среди новых проектов крупнейшим может стать строительство еще одного целлюлозно-бумажного комбината, а возможно, и нескольких. Бизнесмен надеется, что компании поможет новый механизм поддержки инвесторов — соглашения о защите и поощрении капиталовложений (СЗПК), которого давно ждут российские бизнесмены.

— В последнее время вы активно участвуете в обсуждении СЗПК. Эта тема поднималась во время недавнего визита президента Владимира Путина в РСПП (вы входите в бюро правления союза), на расширенном заседании коллегии Минфина с участием премьер-министра Дмитрия Медведева, куда вас также пригласили. В чем основные плюсы механизма СЗПК — для вас и вообще крупного бизнеса?

— В силу различных причин ВВП России сегодня имеет низкие темпы роста. Один из основных способов изменения этого — увеличение прямых инвестиций. Появление нового инвестиционного закона — правильный шаг, в какой-то степени даже запоздалый.

Предполагается, что СЗПК будет носить интегральный характер и определит ряд важных условий. Во-первых, это шаг в сторону систематизации законодательства, которое сопровождает инвестиционную деятельность в России. Сегодня одновременно действует порядка 15 различных видов документов — дисперсия достигла критической массы. Новый закон призван интегрировать все имеющиеся инициативы и правовые акты.

Во-вторых, у инвестора появится возможность заключать соглашение напрямую с федеральным правительством. Это важно для бизнеса, так как такое соглашение можно оценивать как самостоятельный актив, имеющий собственную стоимость в силу его высокой юридической легитимности.

И наконец, третье, ключевое условие — в законопроекте может быть предусмотрен заявительный характер. При подписании соглашения стабилизируются условия реализации проекта на весь срок действия соглашения, т. е. до 18 лет. Прежде всего фиксируется размер налогов на прибыль и имущество. Предполагаются и специальные условия. Совместно с министерством или монополистом можно определить особый размер тарифов, платы за ресурсы и проч. Важный для бизнеса момент — законопроект предусматривает дополнительные источники финансирования инженерной и социальной инфраструктуры общего пользования. Для этого, как предполагается, государство разработает механизм возмещения налогов, уплаченных компанией за выбранный инвестором пятилетний период, но не позднее 10 лет с момента начала реализации проекта.

Надеемся, что законопроект будет внесен в Госдуму в весеннюю сессию и все предложения РСПП, появившиеся в процессе обсуждения, будут учтены. Хорошо бы внести небольшую корректировку в название «Соглашение о защите и поощрении капиталовложений». Поменять местами «защиту» и «поощрение». Ведь сначала необходимо создать условия для инвестиций, а потом защищать их.

— Что вы думаете о других мерах стимулирования инвестиций, разрабатываемых уже аппаратом вице-премьера Дмитрия Козака, — специальных инвестиционных контрактах (спик; сейчас готовится их новая версия — спик 2.0) и корпоративных программах повышения конкурентоспособности с обязательствами по увеличению экспорта?

— Я думаю, что идеология правительства в отношении спиков следующая. У нас уникальная по многим параметрам страна. Есть зоны с особыми природно-экономическими условиями. Например, Арктика, где инвесторам нужны преференции, предоставить которые в рамках общего законодательства невозможно. Но таких проектов единицы.

Есть понятия «аутсорсинг» и «инсорсинг». Все, на что есть арбитраж, есть рынок — государству не нужно держать у себя на балансе. Возьмем, например, СМИ. Если вы хотите, чтобы вас все время хвалили, нужен инсорсинг. Если хотите объективности — аутсорсинг. (Улыбается.) Здесь такой же принцип.

Механизм спиков также может быть оправдан в отношении отдельной отрасли, если целью является развитие конкретных проектов. Тогда на определенный период создаются специальные условия, стимулирующие ускоренное развитие в локальной области. После того как проекты достигают достаточного уровня зрелости, отрасль переходит на обычное регулирование.

Все, что имеет пометку «специальный», оправдано только в том случае, если оно уникально. В любом другом случае — нет. Это моя точка зрения.

— Можно ли противопоставлять спик и СЗПК?

— Очень правильный вопрос. Например, Дмитрий Медведев на совещании отметил, что есть законы приоритетные и есть вторичные по отношению к приоритетным. На мой взгляд, приоритетным является СЗПК, а спик — вторичным.

— Под какие проекты вы хотите подписать СЗПК?

— На сегодняшний день законопроект определяет минимальные вложения для инвестора в размере 5 млрд руб. Из которых 1 млрд должны быть собственными средствами.

Сейчас у группы «Илим» в реализации находится ряд проектов — как greenfield, так и brownfield. В этом списке масштабные проекты по развитию лесопромышленного комплекса Сибири с увеличением объема выпуска продукции на 1 млн тонн в год. Инвестиции составляют более 100 млрд руб. Это модернизация действующих производств в Братске и Усть-Илимске стоимостью 38 млрд руб., которая даст дополнительно порядка 400 000 тонн продукции. И проект «Большой Усть-Илимск» по строительству нового картонного производства мощностью 600 000 тонн продукции в год с объемом вложений на уровне 67 млрд руб.

Любой проект текущей инвестиционной программы «Илима» превышает 5 млрд руб. Не говоря уже об отдельном потенциально рассматриваемом greenfield-проекте по строительству нового целлюлозно-бумажного комбината стоимостью 180–200 млрд руб.

К сожалению, целлюлозно-бумажное производство весьма капиталоемкое. Если мы говорим о CAPEX на выработку 1 тонны продукции — это порядка $2500–3000 для проектов greenfield. Если говорим об операционных издержках — $400–500 за 1 тонну.

— СЗПК, вы сказали, планируется подписывать на срок до 18 лет. А ваши проекты сколько времени занимают?

— Для нас важно, чтобы срок заключения соглашения перекрывал срок окупаемости проекта. Мы всегда считаем терминальную стоимость денег: знаем, сколько они будут стоить завтра, через год, пять и далее лет. Если будет возможность, мы, конечно, заключим соглашение на максимально возможный срок.

— Как вы оцениваете 2018 г. для «Илима»?

— В целом год был успешным. Маржинальность остается высокой. Это говорит о том, что стратегически мы движемся в правильном направлении. Объективно помогает и рынок. В частности, азиатский. Рост онлайн-продаж приводит к резкому увеличению потребности Китая в упаковке. Это наш стратегический рынок, на котором мы работаем более 25 лет.

— По проекту «Большой Усть-Илимск» в Иркутской области вы построите завод по производству картона мощностью 600 000 тонн в год. Кроме того, проведете модернизацию действующего производства целлюлозы с увеличением ее выпуска на 130 000 тонн в год. В Усть-Илимске у «Илима» пока нет производства упаковки в отличие от ЦБК в Братске (Иркутская обл.) и Коряжме (Архангельская обл.). Как продвигается проект, есть ли сложности? Будете ждать СЗПК?

— Да, конечно. Сейчас мы находимся на стадии проработки проекта. Подали документы в Минфин. В марте на совещании при первом заместителе председателя правительства Антоне Силуанове протокольно зафиксировали основные параметры проекта и обязательства сторон. Рассчитываем быть одними из первых, кто заключит СЗПК.

В группе «Илим» сформирована политика в отношении стратегических инвестиций, которой мы строго придерживаемся. В компании есть стратегическое управление. Этим мы, кстати, отличаемся от наших американских партнеров, у которых этот вид деятельности обычно отдается на аутсорсинг. Мы тоже, конечно, прислушиваемся к советам консультантов — аналитиков, инвестбанков, но в первую очередь руководствуемся рекомендациями собственного подразделения.

Два раза в год мы делаем update стратегии, которая всегда имеет пятилетний горизонт. Обычно решение об инвестициях принимается на основании многих факторов, два из которых являются базовыми. Первый — превышение спроса над предложением. Второй — обеспеченность сырьем.

Поэтому, когда вы спрашиваете о сложностях в реализации проекта, я сверяюсь с этими двумя параметрами. В отношении первого все в порядке — мы видим рынок, наши покупатели подтверждают интерес. А вот по сырью есть вопросы. Это отдельный большой разговор. Не знаю, насколько он будет вам интересен в силу отраслевой специфики.

— Конечно, интересно — без сырья ничего не сможете сделать. В чем там проблема?

— Сначала следует пояснить, что 1 млн т продукции — это приблизительно 5 млн куб. м сырья. Серьезный объем потребления.

В Усть-Илимске, к примеру, основной нашей продукцией является хвойная беленая целлюлоза. В то же время соотношение хвои и листвы на наших арендованных участках равно приблизительно 70% к 30%. В этом смысле у нас есть дисбаланс — продукция не в полной мере адекватна произрастающему сырью. Мы мало задействуем в своем производстве лиственные породы, а рубим и платим за весь арендованный нами лес. Время от времени мы делаем варки лиственной древесины, но этого недостаточно.

Новое производство картона сбалансирует структуру потребления сырья — соотношение использования листвы и хвои будет 40% к 60%, что гармонизирует продуктовый портфель и лесосырьевую базу.

— Сколько сырья покупаете на рынке?

— В Сибири где-то процентов 30, в европейской части, для Коряжмы, — порядка 55%.

— Где будете брать дополнительные 6–7 млн куб. м древесины?

— По действующему законодательству распорядительными полномочиями в отношении лесного ресурса обладают региональные власти. В соответствии с правилами обращаемся к губернатору Иркутской области [Сергею Левченко], остальное рассчитываем приобретать на рынке. Предложенные регионом участки частично закроют базовую потребность. Но есть проблема в качестве леса, который нам предоставляют. Реальное положение дел не всегда соответствует данным в лесоустроительных документах. Вторая проблема — лесосырьевая база удаляется от комбинатов, что по понятным логистическим причинам экономически невыгодно. Лес есть. Вопрос в его местоположении и качестве.

Кстати, больше трети общей численности сотрудников группы — это люди, которые заготавливают и доставляют древесину. Это огромная отрасль! Мы производим около 3,5 млн т продукции в год. Смело можете умножить это на 5 и получите 18–20 млн куб. м древесины, которую нужно заготовить и привезти на комбинаты. Это бесконечный поток движущихся по дорогам тяжелых грузовиков и вагонов с лесом. Поэтому для нас доступность и эффективность использования ресурса — очень серьезный вопрос. Тем более что строительство лесной инфраструктуры, в частности дорог, также ложится на наши плечи.

— Какие сроки запуска нового производства по проекту «Большой Усть-Илимск»?

— Ориентируемся на 2021–2022 гг.

— Деньги ваши?

— Чем больше доля собственного капитала, тем выше стоимость инвестиций. Поэтому мы всегда стараемся сделать отношение собственных средств к заемным минимальным. Обычно — 15%. У нас хорошее отношение долга к EBITDA, так что объем заимствований не является ограничивающим фактором.

— Как планируете развивать ЦБК в Братске и Коряжме? Какие потребуются инвестиции?

— Для Братска разработана и реализуется программа наращивания мощностей. В наших планах — настроить действующее картоноделательное производство на максимальную мощность. Сейчас объемы производства в Братске составляют 120 000–130 000 т картона в год; после модернизации, которую мы планируем завершить к концу года, эта цифра вырастет до 300 000 т. Параллельно немного увеличим производство целлюлозы. В итоге комбинат станет самым крупным производителем ЦБП в стране.

Сейчас пальму первенства удерживает наш же комбинат в Коряжме. Здесь мы создаем новый древесно-подготовительный цех, модернизируем основное оборудование и инфраструктуру. Мощности значительно не увеличиваем, цель — совершенствовать качество и технологии. Это место с очень высокой конкуренцией по сырью. В регионе расположены Архангельский ЦБК, «Монди СЛПК» и целый набор более мелких предприятий. Стратегически мы смотрим на Коряжму с точки зрения выпуска ритейловых видов продукции. Там еще остается порядка 130 000 т товарной целлюлозы (т. е. предназначенной для рынка. — «Ведомости»), но и ее мы хотим конвертировать в продукцию более высокого передела. Это может быть упаковка, бумага и т. д.

В целом Коряжма — успешное предприятие, мы вложили в него значительные инвестиции, создали уникальное для России производство белых офисных и офсетных бумаг. Продукция комбината в большей степени ориентирована на рынки России и Европы — в силу географии. А эти два рынка сейчас не демонстрируют такого высокого роста, как, например, китайский. Поэтому концентрируемся на наращивании объемов в Сибири. Может, к текущей инвестпрограмме добавится новый greenfield-проект.

— Тот самый новый ЦБК, о котором вы говорили ранее?

— Да. Может быть, и не один. Мы изучаем возможности.

— В России как минимум три проекта строительства целлюлозных комбинатов — в Красноярском крае (ВЭБ и Segezha Group), в Вологодской области («Свеза»). А вы случаем не планируете совместное строительство ЦБК?

— Все может быть. Мы знаем эти проекты, со всеми в контакте, но считаем, что главный принцип — корейский, т. е. опора на собственные силы. ВЭБ, например, может выступить финансовым партнером, мы изучаем их проект на базе «Краслесинвеста». Но нужно учитывать возможную токсичность ВЭБа из-за санкций — мы же российско-американская компания.

Есть и другие варианты. Думаю, до лета какое-то решение примем. Есть рынок, который пока открыт, свободен. «Илим» обладает уникальными компетенциями — мы единственные, кто в последние десятилетия реализовал масштабные проекты в Сибири. Поэтому мы понимаем, что делать и какой нужен проект.

— Жаль только, что оборудование по-прежнему не будет российским — его у нас не выпускают.

— Да, это правда. Ситуация даже хуже — рынок оборудования для целлюлозно-бумажной промышленности консолидирован 3–4 игроками. Поэтому нам, например, сейчас приходится стоять в очереди на заказ.

— Средства для новых ЦБК уже одобрены?

— Инициатива проекта принципиально одобрена советом директоров. Теперь проект будет проходить все соответствующие стадии, одна из которых — согласование финансирования.

— В группу «Илим» входят два завода по выпуску гофроупаковки в Ленинградской и Московской областях. Как собираетесь их развивать? Будете ли строить новые?

— Обсуждаем различные сценарии. Такие фабрики стоят относительно недорого — 1,5–3 млрд руб. Готовы развиваться с помощью M&A, рассматриваем и варианты партнерства. Сами процесс не форсируем. К сожалению, российский рынок готовой упаковки значительно не прирастает. Поэтому сейчас не считаем это направление приоритетным. Кстати, наш американский партнер — главный игрок на рынке упаковки в США: контролирует порядка 25% рынка.

— Вы уже считали, сколько суммарно было инвестировано в проекты группы «Илим»?

— Всего с момента существования СП, т. е. с 2007 г., — более 230 млрд руб. Это вложения самой компании. С момента приобретения долей партнеры в нее не инвестируют. Пока все довольны, операционная маржинальность выше отраслевой, а доходность на капитал на протяжении 10 лет продолжает оставаться в диапазоне 15–20%.

— Летом 2016 г. генеральным директором «Илима» стала Ксения Соснина. До этого она была президентом International Paper в России, представляла интересы вашего американского партнера в совместном предприятии. Женщин, возглавляющих крупные промышленные компании, не так много. Почему, как вы думаете? Есть ли плюсы в таком выборе с гендерной точки зрения или этот вопрос в компании и для вас лично вообще не стоит?

— Действительно, это редкость. Крупными российскими индустриальными компаниями, как правило, руководят мужчины. Вы правильно заметили, что успешность — это не вопрос гендера. Ксения Николаевна — профессионал высокого уровня. Нам импонирует, что она открыта к новым знаниям, искренне увлекается проектами, является сторонником инновационных подходов.

Есть еще один важный момент. В нашем совместном предприятии действует внутреннее соглашение, согласно которому один партнер предлагает, а другой утверждает CEO. Исторически генеральными директорами были иностранцы. К третьей ротации совет директоров пришел к мнению, что СЕО должен быть российским, но с большим опытом работы в иностранных компаниях. Равноудаленность и нейтральность генерального директора в СП имеет большое значение. Кроме того, он должен быть тонким и дипломатичным человеком, умеющим найти компромисс в любой ситуации. Женская интуиция пришлась, как никогда, кстати. Ксения Николаевна смягчила напряжение, которое всегда в той или иной степени присутствует в акционерной конструкции 50 на 50.

— Россия уже несколько лет под санкциями США и Европы. Как это отразилось на вашем совместном бизнесе?

— К счастью, почти не отразилось. По отраслевому признаку мы не являемся предметом санкций. Тем не менее, если бы меня спросили, пошли бы сегодня наши американские коллеги на создание СП, я бы ответил, что скорее всего нет.

— Партнер — International Paper — не стал проявлять больше осторожности в одобрении новых инвестиций?

— Пока не замечаем этого. В прошлом году наши американские партнеры были на ПМЭФе, встречались с Владимиром Путиным. Более того, президент International Paper Марк Саттон — председатель Российско-американского делового совета. Но это не означает, что риск санкций мы полностью игнорируем. Два раза в год проводим оценку юридического поля, определяем, насколько управление компанией адекватно внешней ситуации.

— Традиционный вопрос: не обсуждается ли изменение долей участников СП?

— Нет. И вы знаете, сейчас эта позиция крепка как никогда. Для обеих сторон выгоднее оставаться 50% на 50%.

— International Paper владеет в России целлюлозно-бумажным комбинатом в Светогорске в Ленинградской области. В предыдущем интервью «Ведомостям» вы говорили об идее интегрировать его в состав СП. Это решение принято?

— Пока нет. Это наш партнер, и у нас хорошие отношения, но он не собирается расставаться с активом ниже рыночной цены. Мы ее плюс-минус разделяем. Теперь задача — найти синергетический эффект. Изучение этого вопроса продолжается. Рано или поздно сделка состоится. Но на текущий момент для совместного предприятия считаем более перспективными те проекты, о которых мы говорили выше. Кстати, Светогорск хорошо бы смотрелся частью европейских активов «Илима». Если внутренний рынок станет более перспективным, чем экспортный, мы ускорим заключение этой сделки.

— В прошлом году вы участвовали в обсуждении проектов для компаний из так называемого списка Белоусова. В чем был ваш интерес, ведь предприятия леспрома не входили в этот список?

— И все это вылилось в то, с чего мы начали наш разговор, — в разработку нового закона. Наш интерес был в контексте реализации собственной инвестиционной программы. Невозможно говорить об инвестициях, когда предполагаются какие-то изъятия. Потом оказалось, что все друг друга не так поняли. Изначальной идеей администрации президента РФ было выполнение нацпроектов. И каждый по-своему представляет способы их реализации. Было несколько встреч на уровне бюро РСПП, [помощник президента Андрей] Белоусов пояснил свою позицию. Он поддерживает, например, линию СЗПК. И без него, как советника президента России по экономическим вопросам, в любом случае трудно что-либо сделать.

— Как у вас выстраиваются отношения с обновленным правительством?

— У нас пока не установилось системное общение с новым руководством Минприроды. Зато регулярно взаимодействуем с Минфином. Помимо Дмитрия Медведева считаю двух его первых заместителей Антона Силуанова и Дмитрия Козака главными двигателями процессов. Это мое субъективное мнение. Раньше основным драйвером было Минэкономразвития, но его роль сейчас не так заметна.

— На сайте «Старт девелопмента» сказано, что общие инвестиции в строительство Южного, города — спутника Петербурга, составят 219 млрд руб. Проекту уже 10 лет. Когда рассчитываете начать стройку?

— Думаю, 10 лет для такой идеи — немного. Это крупнейший по размерам проект [комплексной застройки] в России: 8,8 млн кв. м, из них 4,3 млн кв. м — жилья.

За время реализации проекта я познакомился с урбанистикой — новой для себя темой. Это многоаспектная, сложная наука. Мы стали первыми, кто сделал комплексную экономико-математическую модель развития города. Раньше, помните, делали такие деревянные макеты, сейчас — цифровые. Наши партнеры по созданию модели — Университет ИТМО [Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики] и KPMG. Модель предназначена для трех типов пользователей. Города, который должен финансировать социальную, инженерную и транспортную инфраструктуру и хочет понимать скорость амортизации своих затрат через налоги. Жителей, которые могут с помощью модели выбрать квартиру в полном соответствии со своими вкусовыми пристрастиями и финансовыми возможностями. И не только квартиру, но и бизнес. Инвесторов, которые вкладывают средства в приобретение инфраструктурно подготовленной земли, объекты или акции компании.

— Сколько уже таких инвесторов?

— Еще на старте мы приняли решение не строить жилье, пока не обеспечим занятость. Считаем, что иначе это экономически невыгодно. В 2017 г. было подписано распоряжение федерального правительства о переезде в Южный кампуса ИТМО. Подарили университету землю. Сейчас вместе с Минсвязи и городом финансируем проект. Строительство первого этапа планируем завершить в 2021–2022 гг.

Причем это будет не только кампус ИТМО, но и центр инновационных производств, которые в совокупности являются частью большого проекта «ИТМО хайпарк», рассчитанного на 12 000 человек вместе с преподавателями, аспирантами, студентами, учеными и другим персоналом. Здесь будет обучаться 3600 человек, создано пять инновационных производств и около 50 международных лабораторий.

— А весь город когда планируете застроить?

— Изначально рассчитывали, что на полную застройку Южного потребуется примерно 15 лет. Сейчас, с учетом произошедших изменений в экономике, санкций (плюс не забудьте, что за время существования проекта в третий раз меняется губернатор Санкт-Петербурга), сроки сдвинулись.

Меня это не радует. С другой стороны, понимаю, что проект требует сверхусилий только на старте. Набрав определенную скорость, он начнет развиваться самостоятельно.

— Вы предложили построить метро до аэропорта «Пулково» с заходом в ваш проектируемый город. Расскажите об этой идее.

— Это отдельный городской инфраструктурный проект, связанный с развитием перспективного южного направления на трафике Москва — Петербург. Здесь расположены аэропорт «Пулково», [выставочный комплекс] «Экспофорум», Пушкин, Павловск, Гатчина, недалеко находится огромный жилой массив Красное Село. Формируется новая агломерация, в том числе за счет релокации крупнейших университетов, таких как ИТМО и СПбГУ. Генеральным планом развития Санкт-Петербурга предусмотрено строительство дополнительных 15–18 млн кв. м жилья на юге города. В то же время сейчас в уже основательно заселенных южных районах близ аэропорта до сих пор нет ни одной станции метро. Строительство метрополитена в этом направлении — очевидное решение.

По нашему мнению, юг города и в том числе участок, выбранный для Южного, — основное стратегическое направление, в котором город будет развиваться в будущем. Мы пришли к выводу, что, для того чтобы сохранить старый город, нужно создать новый. Доходы, которые будет генерировать новая среда, можно направить на сохранение центра. Метро, безусловно, может стать одним из драйверов нашего проекта.

Кстати, в России не так много городов, где догадались проложить метро в аэропорт. И Москва в их число тоже не входит, ограничиваясь «Аэроэкспрессом».

В то же время при всей привлекательности метро в России из-за СНиПов и норм — это архаичный институт, фактически стратегический объект гражданской обороны. Если вы посмотрите на требования к строительству зарубежного метро, то увидите, что оно стоит в 2–3 раза дешевле нашего. Вы не найдете других городов, где в метро нужно спускаться на эскалаторе. Это, как правило, тоннель неглубокого залегания, а чаще — наземная линия. Нам нужно избавляться от стереотипов.

Сейчас ведем переговоры по проекту с городом и Минфином. К счастью, новое правительство Санкт-Петербурга нас поддерживает.

— Вы будете инвестировать в строительство этого метро?

— Да, мы хотим этим заниматься. И верим, что при разумном подходе проект может стать окупаемым. В первую очередь за счет увеличения капитализации земли в зоне строительства метро.

— В целом во сколько обойдется проект?

— Для наземного метро создание участка из 10 станций и протяженностью порядка 40 км оценивается в 150 млрд руб.

— Сколько из них готовы вложить вы?

— Все будет зависеть от эффективности проекта.

— «Старт девелопмент» с 2017 г. предлагает провести реконструкцию здания Конюшенного ведомства в Санкт-Петербурге. Проект вы оценивали в 8,5 млрд рублей. Что-то двигается?

— Мы уже говорили о том, что новый город может «финансировать» старый. Это один путь. Второй — когда объекты старого города приобретают новую жизнь и тоже становятся точками прибыли. Мы предлагаем комплексное развитие территории Конюшенного ведомства, которое занимает огромную площадь в самом центре города между музейным комплексом «Эрмитаж», храмом Спаса на Крови и Русским музеем, а также выходит на часть набережной реки Мойки.

Были различные попытки преобразования этой территории, но они не получили развития. Нам же пришла мысль о создании музея современного искусства, который органично свяжет культурные доминанты исторического центра в единое музейно-выставочное пространство. Кроме того, по нашей задумке на части примыкающей территории можно разместить зону коммерческой недвижимости для генерирования прибыли.

Сейчас мы подписали предварительное соглашение со Сбербанком о совместной реализации проекта. Собираемся продолжить обсуждение с руководством города.

— Вы хотели открыть в Петербурге частный музей. Идея еще жива? Где он может расположиться, что планируете там выставлять? Ведь вы сами коллекционер искусства. В 2016–2017 годах показывали в Эрмитаже свою коллекцию предметов эпохи Мейдзи (1862–1912). До этого собрали коллекцию русского искусства. Что сейчас?

— Сейчас я вернулся к мировой живописи — это contemporary art конца 1940-х и до 1980-х годах. В России практически нет произведений этого периода. Хотя среди основателей направления много выходцев из России, которые по разным причинам уехали из страны.

В современном мире, где все сферы деятельности жестко регламентированы, практически нет места субъективному. К счастью, в моей жизни бизнес и хобби дополняют друг друга. Коллекционирование и различные социально-культурные проекты, такие как музей, дают возможность реализовать свое право на индивидуальность.

Создание музея современного искусства — это личная мечта и, как мне видится, важный и своевременный проект. Мы гордимся историческим наследием, но практически ничего не делаем для популяризации современного искусства. Оно находится в слепой зоне у государственных музеев. В то же время есть множество частных коллекций, достойных экспонирования. Музей современного искусства в Конюшенном ведомстве мог бы стать той самой площадкой для масштабирования опыта взаимодействия бизнеса и государства в этом вопросе. Надеемся, что проект удастся воплотить и Санкт-Петербург обретет новое культурное и, что немаловажно, эффективное с экономической точки зрения пространство.

Интервью впервые опубликовано в газете Ведомости № 66 (4793) от 11.04.2019

Автор: Владимир Штанов