Священник: "Мир снова становится хрупким"

Когда появляется образ врага, неминуемо начинается схватка. Но откуда эта идея взялась сейчас, в благополучное время? Что произошло сто лет назад и как это повлияло на наш народ? Почему продолжается гражданская война в умах? Протоиерей Алексей Уминский, настоятель храма Святой Троицы в Хохлах, телеведущий и публицист, вновь побывав в Архангельске, своими рассуждениями предложил и нам подумать над этими вопросами.

- Отец Алексей, в этом году мы вспоминаем события столетней давности - Гражданскую войну, разделившую русских людей. И сейчас, как ни странно, наблюдается та же картина разъединения. На ваш взгляд, в чем причина?

- Мы долгое время живем без войны, без репрессий, без тотальной разрухи, без голода и даже без серьезного гражданского противостояния. Можно сказать, что последние тридцать лет мы живем в России в наиболее благополучных условиях, в том числе и в условиях определенной свободы, возможности путешествий, выезда за границу, в условиях частной собственности, которая снова появилась у наших граждан, в условиях свободного выбора способа своей жизни, устроения своей семьи. Мы должны об этом крепко задуматься и сердечно за это все поблагодарить Бога.

Эти вещи созидаются довольно сложным путем, страна прошла через такие страшные испытания, что, казалось бы, опыт страданий, потерь, горя, преодоления трудностей должен был запечатлеться чуть ли не генетически на новом поколении людей, которые живут сегодня. Но нет. Привычка к благополучию, привычка к миру, к тому, что так и должно быть, лишает человека внутренней бдительности, понимания того, что мир очень хрупок и благополучие непостоянно. Мир находится в подвешенном состоянии, чуть-чуть – и все может рухнуть. Мы это видели на примере локальных конфликтов, которые происходили с переломом политической системы в нашей стране в 1990-е годы, жутких, страшных Афганской, Чеченской войн и теперь уже тех войн, в которых локально участвуют наши граждане, на Юго-Востоке Украины или в Сирии. Глядя на то, что творится там, понятно насколько этот мир становится хрупким.

К сожалению, риторика войны, военизированного патриотизма, игры в «войнушку» на разных уровнях, на уровне разговоров, лозунгов, героизации ее как таковой лишают человека внутренней бдительности и ощущения того, что от него тоже многое зависит в сохранении мира, в том числе собственного мира по отношению к ближнему своему, человеку другого мнения, иной культуры. Мы так легко согласились на то, что у нас снова будут враги. Идеи врага не хватало, чтобы подтвердить идею нашего благополучия. А там, где возникает идея врага, рано или поздно начинается схватка, битва. Мое сердце полно тревоги. Конечно, упования на Бога в первую очередь, но и тревоги, потому что, Бог не будет решать за нас наши проблемы, не будет хранить тогда, когда мы сами себя не храним. Такой долгий период мира, долгий период движения к этому миру…

Вспоминаю советское время, которое во многом было безбожным и для меня неприятным, неприемлемым, но тем не менее лозунг «Миру мир» и призыв к разоружению звучали именно тогда. Тогда и Церковь участвовала как посредница в налаживании отношений между странами Востока и Запада. А противостояние между соцлагерем и лагерем капиталистических стран было гораздо более очевидным, потому что холодная война шла на ясном, идеологическом уровне, сами идеологии социализма и капитализма были враждебны друг другу.

Сейчас нет до такой степени враждебных идеологий, но есть другие идеологии, которые ничем не лучше, чем социалистическая, вполне воинственная, боевая, в которой предполагалось, что будут мировые революции, а путь себе надо прокладывать «штыками и картечью». Теперь нет на это никаких идеологических оснований. Но геополитика и игра мускулами, противостояние стран по принципу государственной гордыни – кто круче, сильнее, кто кому «покажет Кузькину мать» – это не в меньшей степени наблюдается. В том же телевизоре постоянно жуткий накал страстей со стороны людей, которые Бога не боятся и не стыдятся, берут на себя ответственность говорить на весь мир странные вещи в агрессивной интонации. А Господь сказал, что за всякое праздное слово даст человек ответ на Страшном суде, а за слово агрессивное, разделяющее, разрушающее, которое сеет вражду, тем более придется дать ответ Богу. Тот, кто хочет нас разделить, - сатана. В Евангелии Христос говорит апостолу Петру: «Сатана просил сеять вас, как пшеницу», — то есть совершенно рассеять, сделать друг другу чужими, разделенными, потому что каждого по одиночке он сможет склевать.

Все это сегодня как игра в кукольном театре, когда кажется, что есть разномыслие, что люди просто находятся на разных идеологических или нравственных позициях, но посмотришь, как люди поносят друг друга в комментариях в соцсетях, и понимаешь, что ничем они друг от друга не отличаются. Их политическая позиция, будь она консервативной, либеральной, религиозной, общественной, правозащитной – какой угодно, в противостоянии слов оказывается равна другой только потому, что люди выражают свое мнение на языке ненависти и вражды. А раз звучит язык ненависти и вражды, никакая идея не может быть воспринята как идея нравственная, настоящая, за которую можно уцепиться. Нахожусь в недоумении оттого, что люди, которые позиционируют себя носителями истины, в том числе и религиозной, борцами за справедливость, отстаивают, как им кажется, правоту на языке сатанинском. Тем самым они уничтожают любое пространство для диалога, для взаимопонимания. Действительно, гражданская война начинается прежде всего в умах и душах.

- Гражданская война в России была страшно жестокой, но ведь воевали люди, воспитанные в одной вере?

- До жуткого озверения люди доходят почему-то именно по отношению к своим. Они ходили в церковь, но могли не быть христианами внутри, то есть не осмысляли своей веры, не выбирали ее, они ничего о ней толком не знали, никогда не рассуждали. Ее не берегли, потому что казалось, что все будет так, как всегда, и всегда будет то, что есть. Вера, которую не сам человек выбирает, становится для него обузой, камнем преткновения. Вспомним XIX век, он для России был особенным. Наконец-то перевели на русский современный язык, который уже очень далек от церковнославянского, Священное Писание, «Добротолюбие» и другие важные святоотеческие произведения. Появился потрясающий феномен русской литературы золотого века с Пушкиным, Лермонтовым, с великими романистами Достоевским, Толстым, появились живопись, музыка (удивительным образом созревают эти вещи!) затем рождается Серебряный век, русская философия, которой практически никогда не было. И все это в то время, когда для того, чтобы поступить в университет, Владимиру Ленину нужно было исповедоваться, причаститься и получить справку о благонадежности, при том что его родного брата казнили за покушение на убийство императора. Это не являлось препятствием, Ленин не был ограничен в гражданских правах из-за того, что его брат революционер и преступник. Но каждый гражданин Российской империи раз в год обязан был исповедоваться и причащаться и получал соответствующую справку от священника. Этой случай говорит о том, что происходит с верой, когда из живого, личного общения с Богом она превращается в государственную идеологию, в быт, в чисто внешнюю традицию, в то, что никаким образом человека лично не касается. Тогда же начинает зреть вера, которая выходила за обыденные рамки, и протест Толстого тут не случаен. Конечно, писатель запутался и заблудился в собственных измышлениях, в личной гордыне, но протест мыслящего, умного человека не назовешь случайностью.

- Можно ли рассматривать обновленчество как одно из проявлений этого протеста?

- Оно появилось как одно из проявлений церковной болезни. Многие воспринимают обновленчество как церковный модернизм, церковный либерализм, желание реформ или изменений в церковной жизни, но его суть не в этом. Она в политической религиозности. Обновленчество возникло как движение, которое полностью сопрягало жизнь Церкви и нового государства. Когда Церковь ставила себя в условия сервильности, услужливости, полного подчинения новому, безбожному, большевистскому государству. Тем самым большевики использовали обновленцев как способ уничтожения Церкви. Среди обновленцев были разные люди, и церковные либералы, и те, кто спокойно сохранял традиционный стиль служения. Читая работы замечательного церковного историка священника Ильи Соловьева, понимаешь, что сегодня термин «обновленчество» используется совершенно не по делу. Люди, которые перешли в обновленческое движение с желанием церковных реформ, быстро из него вышли. Это, например, патриархи Сергий Старогородский, Алексий Симанский. Тех, кто увлекся этой идеей как богословской, было немного. Когда выяснилось, что обновленчество во главе с Введенским и другими лидерами церковной оппозиции заинтересовано исключительно в собственном благополучии за счет государства и готово менять истину Церкви на обслуживание новой власти, стало понятно, что представляет собой это движение по своей сути.

Среди тех, кто остался верен Святейшему Патриарху Тихону, было много священников и архиереев, готовых к церковным реформам того времени. Появились молитвословия на русском языке, например, любимая нами молитва Оптинских старцев. В послереволюционное время появилось несколько акафистов. Они легко и свободно воспринимаются нами. И никаких укоров не слышно. Церковное обновление, омоложение было присуще Церкви всегда. Это переосмысление старых форм, не содержания, а именно форм, в которых богословие может существовать. Обычное для Церкви явление – рассуждение о том, какие мы сегодня, все-таки она живет сегодня, а не вчера, поэтому понятие современной церковной мысли, нового осмысления для нее естественно, как естественно хранить, так естественно и развиваться. Поэтому обновленчество, конечно, политическая форма церковного сервилизма, отказ от принципа отделения Церкви от государства, соглашательство с любой властью, признание ее главенства над Церковью. Так нужно понимать этот термин.

- И последний вопрос. Отец Алексей, нередко говорят о том, что наблюдается отток людей из Церкви, идет охлаждение. Так ли это?

- По своим прихожанам не заметил. Но в этом нет ничего странного, необязательно все время должно быть количественное возрастание, как на графике. Люди приходят в Церковь и думают, что она – то, о чем они прочли в книгах Ивана Шмелева или в житиях святых. А потом вдруг оказывается, что это совсем не то, и, пожав плечами, они думают: наверное, в чем-то ошиблись. Они сделали свой пока еще не осознанный выбор и пришли в Церковь как романтики, искали чего-то своего, но не Самого Христа.

(по материалам Архангельской епархии)