Сенатор от Архангельской области Константин Добрынин: Доброе слово об Анатолии Собчаке

В зеленых слаксах, черном бадлоне и клетчатой хлопковой рубашке сверху. Очень жарко, ноя модный и волонтер Good Will Games. Мне уже целых 17 лет. Бодрым иду на собеседование к американцу, с которым мне предстоит работать и переводить. 1994 год. Тогда никто не знал, что сегодня мы будем праздновать и проклинать Собчака, а«американец» станет словом нарицательным. Ему около 50-ти, черный, бывший легкоатлет и бывший фэбээровец, сейчас глава безопасности Теда Тернера. Звать его Двайт по фамилии Элиссон. Он, прищурившись, смотрит на меня, слушает, потом задает вопрос про отца. Полицейский— это хорошо, экономическая полиция— еще лучше, небольшая пауза— и опять взгляд дядюшки Тома. Я говорю, что тоже буду копом, хотя про себя понимаю, что в этом до конца не уверен. Фэбээровец улыбается и говорит: «Ок, завтра работаем вместе, напарник. Только рубашку надо носить навыпуск, так правильнее, а еще лучше без нее— жарко ведь, как в Аризоне. А сейчас пиццу пошли есть».

Насколько жарко в Аризоне и где она, эта самая Аризона, я не знаю, но рубашку выпустил и пиццу есть пошел. Потом две недели веселой работы, соревнований и нескончаемой жары имени мэра Анатолия Собчака. Так как именно тогда, впервые в России, непогода и тучи были покорены высоким человеком, и Питер практически на две недели стал Флоридой. До того августовского дня Собчака я в живую не видел. День заканчивался, впечатлений было достаточно, самым неприятным была картинка от минутного боя нашего тяжеловеса с боксером-кубинцем, который закончился практически сразу, потому что пропустил наш, пропустил быстро и пропустил в печень. Яне знал, что через несколько минут стану свидетелем почти мордобоя между полковником БХСС Владимиром Шейде и неким американцем из штаба игр. На дружеской поначалу беседе присутствовали мой черный фэбээровец с лысым американцем из штаба, полковник милиции и я— толмач. Милиционер Шейде не любил американцев, но старался этого не показывать. По-английски он тоже говорил неважно. Но был при этом одним из лучших оперов питерского главка.

А на играх воровали безбожно. Объектом охоты жуликов и воров были грузовики со спонсорской помощью и инвентарем. В общем, пока спортсмены бились на арене, под ареной бились милиционеры и чекисты, прикомандированные к службе безопасности. Начал дядя Володя беседу правильно: про грузовики начал спрашивать, про накладные на товар и список попросил, чтоб ему передали. Но допустил две стратегические ошибки: во-первых, он не очень четко обозначил, что он именно милиционер, а во-вторых, пожелал и на будущее все списки американской спонсорской помощи любезно и заранее предоставлять ему ив общем, сенькью вери мач, как говорится, мистер. Лысый засопел, начал думать и смотреть на черного Двайта, тот, глядя в сторону, невинным голосом произнес: «Знаешь, Джек, я бы очень внимательно подумал отвечая на этот вопрос», и встал, чтобы сделать себе кофе. Про себя я подумал, что с дядей Володей точно надо быть повнимательнее. Но того, что произошло дальше, не ожидал ни фэбээровец, ни милиционер, ни тем более я. Лысый насупился, мне показалось, что в его глазах промелькнули суровые сибирские леса, диссиденты, лесоповал и конечно КГБ. Он вскочил с криком «what's the fuck is going on», подскочил к милиционеру, оторвал у него бейдж и сказал, что он ничего говорить не будет без консула. И толкнул советского офицера дядю Володю. В грудь и сильно. Переводить смысла не было. Да я и не успел, так как с ревом: «Что же ты, сука, делаешь?», милиционер больно ткнул американца в ответ, ловко схватил за локоть и выхватил свой бейдж обратно. Я был в легком ступоре, нов работу уже включилось ФБР. Как он успел поставить свой кофе и прыгнуть между ними— никто не понял. Но слова fucking idiot поняли оба, и оба все равно пыхтели ип ытались вырваться. Американец кричал, что наш уволен, а злой и красный милиционер просил меня перевести, что он«срать хотел».

Был почти международный скандал в отдельно взятой комнате. Минут через десять после этого лысый не мог успокоиться и куда-то названивал с криками, что его хотел завербовать кэгэбэшник. Черный Двайт улыбался и предложил тому остыть, выпить кофе и пойти посмотреть бокс. Но американец, похоже, и сам поверил в вербовку и сказал, что он идет жаловаться к мэру. Черный прекратил улыбаться, сказал, что это плохая идея, тем более действительно воруют, но если о нэто всерьез, то пойдем вместе. Дело принимало оборот. Я позвонил отцу и рассказал о битве и о том, что сейчас лысый идет к Собчаку жаловаться. Отец рассмеялся в трубку, сказал, что «вспотеют они жаловаться», и чтобы я не переживал. Про Собчака  я знал немного, хотя слышал немало. Отец, который у него учился на юрфаке, переживал, что он не читает лекции у меня и говорил, что лекции Собчака— это всегда часа два, без бумажки и блестяще. Студенты его любили. Коллеги завидовали. По уровню популярности среди студентов он соседствовал с профессором права Пелевиным, превосходящем Собчака только тем, что его сутра можно было встретить в очереди у ларька за пивом и встать рядом. Впереди предстоял Собчак и момент истины для милиции. Я увидел его издалека, он показался мне высоким и чем-то напоминающим аиста. Еще он махал руками при ходьбе и шагал широко. Рядом семенил Мутко, его тогдашний зам, недалеко шел, сейчас уже бывший, начальник службы безопасности президента по фамилии Золотов.

А может, мне просто кажется, ведь прошла почти вечность. На ходу он выслушал лысого американца, кивнул, переспросил у переводчика, откуда именно был милиционер, тот не знал.— УБХСС— влез в разговор я. Все замолчали, и я почувствовал себя очень одиноко. На миг. Собчак улыбнулся и сказал переводчице: «Переведите, что они спрашивают ровно то, что и должны спрашивать. Поэтому— давайте сотрудничать». Он пошел дальше, широко шагая и размахивая длинными руками. Похожий на аиста, профессор права Ленинградского юрфака, первый и последний мэр Санкт-Петербурга Анатолий Александрович Собчак.