Проект Гудим-Левковича "О тех, кого я помню и люблю": Калестин Коробицын - небесный доброволец

Без глотка, товарищ, песню не заваришь,
Так давай по маленькой нальем.
Выпьем за писавших, выпьем за снимавших,
Выпьем за шагавших под огнем!
К. Симонов. Песня военных корреспондентов.

Все ж таки настоящая любовь к фотографии как искусству, это нечто большее, чем фото типа «я и памятник». Возможность остановить течение времени на каком-нибудь потрясающем моменте, выразить свои эмоции и чувства одним небольшим снимком, расширить грани своего «я» - вот в чем заключается умение фотографировать. Этим умением без сомнения обладал Калестин Коробицын.

Родился Калестин Степанович в Шенкурске в семье крестьянина, ставшего приказчиком. Назвали мальчика в честь деда, Келестином. Но когда ему оформляли очередной документ, имя написали с ошибкой. Так и стал он Калестином. По-гречески Келестин – доброволец, на латыни – небесный. Имя во многом совпало с характером человека, который его носил. И конечно, свою роль сыграли родовые корни.

Его прадед - Василий Иоанович Козьмин, священник в третьем поколении служил в госпитальной церкви во имя иконы Богородицы «Всех Скорбящих Радость» в Архангельске, бабушка по отцовской линии - Мариула, была дочерью цыганского барона. Отец - Степан Иванович в 14-ть лет ушел из деревни в Архангельск. Ни родственников, ни знакомых в губернском городе у него не было, и первую ночь он провел на крыльце дома на ул. Поморская, 10 - магазина купца Александра Николаевича Буторова. Утром его не прогнали, а взяли на работу, где он дослужился до приказчика и представителя торгового дома «Буторов и Ко» в Шенкурске. Вскоре после рождения сына семья переехала в Архангельск, и сначала снимала квартиру на 1-м этаже в доме на ул. Соборной (теперь ул. Карла Либкнехта), 26, который принадлежал уездному врачу Моисею Гершевичу Ольшвангу. На 2-м этаже жила семья Юлии Келестиновны фон Шнакенбург в девичестве Козьминой, родной сестры Марии Келестиновны, мамы будущего фотографа. Потом Степан Иванович купил дом у англичанина Маттисона на ул. Поморской, 34. Здесь его сын прожил всю жизнь…

После смерти дяди Василия Калестиновича Козмина, в 1924 году 15-летнему юноше в наследство досталась фотокамера со штати­вом и одной сохранившейся фотопластиной. Северная Двина в те времена в ледоход разливалась так, что дом Коробицыных был со всех сторон окружен водой. Калестин установил камеру на подоконник. Из дома напротив вышел человек, поставил ногу в лодку, потянулся за веслом, да не удержался и упал в воду. Начинающий фотограф запечатлел «полет» соседа, а снимок отправил на конкурс в газету «Волна». Этот кадр определил его судьбу: Коробицын пришел работать в типографию, учеником цинкографа. Перевод изображения фотоснимка на металлическую пластину показался для него процессом таинственным, чуть ли не колдовским. А навыки работы с цинкографией очень пригодились в будущем.

В 1930 году Калестин Степанович был призван в войска ОГПУ-НКВД, службу проходил в батальоне особого назначения Управления комендатуры Кремля. После демобилизации ему предложили работу в столице и предоставили жилье. В Москве удалось поработать по специальности в газете «Правда». Но в 1935 году, после смерти отца, Калестин Коробицын возвращается в Архангельск, работает фотокорреспондентом и возглавляет отдел иллюстраций в газете «Правда Севера».

22 июня 1941 года Коробицын сумел снять буквально грань войны и мира. Утром работал на физкультурном параде в Архангельске, а через час после выступления Молотова по радио уже облетал на самолете побережье Белого моря. Через день в числе 9 сотрудников газеты ушел на фронт. В составе 28-й армии, созданной на базе Архангельского военного округа, принимал участие в тяжелых оборонительных боях на Смоленском направлении. После расформирования армии в составе 43-й армии Резервного и Западного фронта сражался в битве за Москву.
«Осенью 1941 года немцы перли со страшной силой, - вспоминал Калестин Степанович. – Вечером, после того как откатились мы километров на 15, оказались в подмосковной деревеньке – старой, чистенькой и, судя по домам, зажиточной. Тут нам скомандовали: «Привал!» Я растянулся на траве у изгороди, ноги вытянул и сразу заснул как убитый. Проснулся от толчков – Ванечка Хабаров будит. «Вставай, - говорит, - курицу ощипать надо». Где он эту курицу ухватил или выменял у кого-нибудь, некогда было спрашивать, а потом забылось… Походные кухни, мы бросили, НЗ сшамали. А тут – на тебе! – курица. Как мираж. Только мы за нее взялись, кричат: «Танки!» Мы, конечно, ноги в руки – и наутек. Километров пять отмахали по грязи в темноте, до леска добежали, свалились. Думаю: теперь меня домкратом не поднимешь, так устал. А Ванечка отдышался и пристает: «Костерок надо развести, курицу сварить». – «Не бросил ее?!» - «Как можно?!» Но и в леске мы не задержались, подняли нас по тревоге. Когда брезжить начало, остановились в каком-то поселке. Там по просьбе Ванечки старушка курицу нам выпотрошила, и такой супчик сварганила – пальчики оближешь! В жизни ничего вкуснее не едал».

Трудными дорогами войны фотокорреспондент газеты 43-й армии «Защитник Отечества» Калестин Коробицын прошел от Москвы до Берлина. Участвовал в освобождении Белоруссии, Прибалтики, брал Кенигсберг. С боями в Восточной Пруссии связан эпизод с его единственным за всю войну ранением. Фотографируя поднявшихся в атаку солдат (по другой версии – во время боя в одном из фортов), Коробицын споткнулся о какой-то кабель, выхватил из-за пояса трофейный тесак, рубанул по проводу, который оказался трехфазным и потерял сознание. Очнулся уже в медсанбате. В публикациях о Калестине Степановиче говорится, что «за предотвращение взрыва важнейшего стратегического объекта» он был награжден орденом Красной Звезды, который получил только в 1960 году. На самом деле приказом по войскам 43-й армии 1-го Прибалтийского фронта от 5 ноября 1943 года капитан административной службы, фотокорреспондент армейской газеты «Защитник Отечества» Калестин Коробицын награжден орденом Красной Звезды. Как сказано в наградном листе: «В боях за Рибшево, Демидов, Рудню Коробицын находился в боевых порядках батальонов и в самых тяжелых условиях доставлял в газету портреты героев и документальные снимки о зверствах немецких оккупантов». Также в приказе отмечалось, что газета «Защитник Отечества» единственная имела походную цинкографию, которую Коробицын самостоятельно оборудовал и обучил работе сотрудников. Сказался навык работы… Именно в 1943 году Константин Симонов напишет «Песню военных корреспондентов», где будут такие строки: «С «Лейкой» и с блокнотом, а то и с пулеметом, сквозь огонь и стужу мы прошли». Интересно, что «Лейка» - первый в мире малоформатный дальномерный фотоаппарат «Leica» - был создан в Германии. В СССР его скопировали и назвали ФЭД. Но на фронте «Лейками» называли все фотоаппараты. 30 октября 1944 года за отличное выполнение заданий командования в ходе боев под Витебском и Лепелем во время операции «Багратион» он был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени (хотя был представлен ко 2-й степени). В представлении было отмечено, что Коробицын с первых дней находился в боевых порядках наступающих частей, выполняя фотоснимки под огнем противника.

В Германию он вступил фотокором газеты «Фронтовая правда» в составе войск 2-го Белорусского фронта, которым командовал маршал Константин Рокоссовский. В архиве Калестина Коробицына – две необычных фотографии: военный госпиталь, большой групповой снимок – офицеры штаба 2-го Белорусского фронта, врачи, медсестры, в центре – Рокоссовский. Второе фото – абсолютно такое же, но в центре - человек в маршальской форме, только не командующий фронтом, а майор Коробицын. Сам Калестин Степанович больше всего гордился снимком маршала Рокоссовского, где он в окопе отламывает краюху хлеба…Как вспоминал Виктор Зиновьевич Фридман в 1967 году, будучи генеральным инспектором Министерства обороны Рокоссовский побывал в Архангельске. Однажды вечером Коробицыну позвонили: «С вами хочет встретиться ваш знакомый фронтовик. Вы не могли бы сейчас прийти в театр?» Фронтовиком оказался Рокоссовский. Он расцеловал фотокора и представил его первому секретарю обкома Борису Попову: «Мой фронтовой друг. Отличный человек, прекрасный журналист!».

 С войны Коробицын вернулся в родной Архангельск, в «Правду Севера». О своей первой встрече с Калестином Степановичем вспоминала Елена Ивановна Энтина: «Послышался какой-то шум в коридоре, с треском распахнулась дверь в кабинет, в котором я работала вместе с Борисом Семеновичем Пономаревым (редактором «Правды Севера»). На пороге появляется красавец мужчина в военной форме с двумя фотоаппаратами через плечо. «Здравствуйте! Мне сказали, что у нас новенькая!» Борис Семенович остановил его: «Калестин, ты бы хоть представился». Калестин Степанович сел к моему столу: «Фотокорреспондент, и штатский, и военный, Коробицын. Только что с фронта на побывку. Говорят, вы не знаете города. Решил напроситься к вам в экскурсоводы, показать Архангельск, познакомить с интересными людьми».

Уже тогда о нем стали складываться легенды. Рассказывают, что в первый день после возвращения с фронта он по заданию редакции отправился в драмтеатр, где проходила партконференция. Вошел в зал и принялся за свою привычную работу. И вдруг раздались оглушительные аплодисменты. Калестин Степанович был уверен, что это приветствуют очередного докладчика. Каково же было удивление, когда он услышал: «Товарищи, с фронта прибыл знаменитый фотокорреспондент Коробицын!» И зал встал - собравшиеся просто поняли: если Коробицын снова снимает мирную жизнь – значит, война действительно закончилась. На самом деле Коробицын демобилизовался в 1946-м, то есть не с фронта приехал. Но на то и легенда…

Его племянница Жанна Александровна Паршева, рассказывала, как после войны он отдал ей свою офицерскую гимнастерку. Мама Жанны перешила ее в замечательное платье с маленьким круглым воротником и двумя красными пуговками спереди. В этом платье Калестин Степанович ее и сфотографировал. В итоге снимок и попал на обложку «Советского фото» спустя почти 25 лет, под названием «Северяночка».

Очаровательная улыбка, светлый взгляд, горящие глаза, чудный голос и легкий характер. Везде, будь то на промышленном предприятии, в школе, в леспромхозе, Коробицына встречали как своего человека. Он со всеми находил общий язык - и с начальником, и с рабочим, и с ребенком. Не было случая, чтобы, приехав снимать, например, передовика производства, Калестин Степанович не поговорил с ним. Потом он отходил в сторонку, его герой продолжал работать на станке и даже не чувствовал, что его фотографируют. Возможно, фотоснимки удавались Калестину Степановичу потому, что он нажимал на затвор аппарата, когда душа человека находилась в движении.

В 1938 году он положил в железные коробки снимки репрессированных земляков и закопал их в землю. Другой бы на месте Коробицына мог «отречься», «покаяться»: мол, фотографировал «врагов народа», не разглядев их личину. Время все расставило по своим местам: снимки были опубликованы в «Правде Севера» после 20-го съезда, осудившего культ личности и массовые репрессии.

Как у всякого талантливого и творческого человека жизнь Калестина Степановича не укладывалась в предписанный партийными инструкциями образ идеального «бойца идеологического фронта». Как и его друг – маршал Рокоссовский, он получил выговоры «с занесением в личное дело», с формулировкой за «аморальное поведение в быту». Сейчас это дико представить, но в СССР трудовым коллективам, и особенно – первичным партийным организациям вменялось в обязанность следить за «моральным обликом» своих членов.

Люди, считающие себя интеллигентными, на партийных собраниях публично обсуждали чужую личную жизнь, бездарные партийные функционеры решали – кто достоин «носить высокое звание строителя коммунизма», а кто – нет. Со всеми вытекающими… Когда в 1969 году Калестин Степанович вышел на пенсию, он остался в «Правде Севера» внештатником, на договоре. Но из обкома пришло указание – не использовать его даже в этом качестве. Может невоевавший Борис Попов не забыл, как Коробицына своим фронтовым другом назвал маршал Рокоссовский, к этому времени уже умерший? Формальным, но прямо не названным предлогом стала все та же «аморалка». Хотя о том, что музой и любовью всей жизни Калестина Коробицына является Зинаида Ивановна Кочнева, бухгалтер «Северного комсомольца», знал весь город. Шел однажды Коробицын нетрезвой походкой по улице. Остановилась около него милицейская машина, вышел из нее сержант и спросил: «Калестин Степанович, вас куда отвезти – домой или к Зинаиде?».

Человека лишили работы в газете, которой он отдал 40 лет. Но этого партийным чиновникам оказалось мало. В 1973 году, в стране вновь меняли партийные документы. Тогда как раз появился лозунг «Ленин всегда живой». Красная книжечка под № 1 была выписана на имя вождя пролетариата. Но поскольку Ленин по уважительной причине сам расписаться в документе не мог, за него это сделал «Ильич №2» - Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев. Ну, а ему самому достался партбилет под №2. В Архангельске же партийная организация вновь рассматривала персональное дело Коробицына, ведь обменять партбилет без снятия выговора было нельзя. В повестку заседания внесли отдельный вопрос – чтобы было время пообсуждать личную жизнь пожилого, и уже тяжело больного человека. Но у сотрудника «Северного комсомольца», где после ухода из «Правды Севера» трудился Калестин Степанович, Веры Румянцевой хватило мужества предотвратить очередное камлание на тему «морального облика». Она предложила сразу голосовать. Выговор сняли, партбилет выдали. Через четыре года Коробицына не стало…На надгробном памятнике на Соломбальском кладбище надпись: «Дорогому мужу – от жены».

Наиболее точно жизненное кредо Калестина Коробицына сформулировал в своих воспоминаниях о нем Виктор Толкачёв: «Он учил уважать журналистов и журналистскую работу. Никогда не позволял трогать достоинства журналиста и умел его защищать».

Память вечна. Чтобы отдать дань, покинувшему этот мир близкому человеку, можно установить памятник на могиле. Цена памятника зависит от выбора материала и от сложности работ. Закажите памятник из гранита, тогда он будет в первозданном виде еще очень долго.