О страхе. Между Хрущевым и Путиным

Ну что, пишут мне друзья из-за бугра, давно покинувший родные пределы, доигрались вы там со своим Путиным? Пиши больше, пока можно, скоро и читать запретят… в Турции загорать уже запретили.

Разве меня этим напугаешь? Половину жизни прожил в системе, где не только писать-читать, думать можно было, согласовываясь с линией партии. Но ведь писал что-то в стол и для друзей в порядке самореализации, мало того, ещё и снимать ухитрялись. С самиздатом проблем никогда не было, «Архипелаг ГУЛАГ» нагло валялся дома по всему паласу (фотокопия). Фильм посмотреть – на «Мосфильм» чего только не привозили (разве что не «Доктора Живагу»). Турецкий загар отобрали? Объездив полмира пришёл к заключению – лучше и веселее отдыха в Коктебели ничего нет. Особенно, когда тебе до тридцати… но мы ведь о детях-внуках заботимся в первую очередь. Страшно будет, если границы окончательно перекроют, прилавки опустеют, заработки ограничат – то, из-за чего я когда-то мечтал эмигрировать. А так, пока терпимо… хотя, не скрою, есть неприятные моменты, особенно во внешней политике.

И неужели ни чуточки не страшно, вопрошают сердобольные подруги «дней моих весёлых» из того же забугорья. Очень уж ваш президент резок, того и гляди всеобщую мобилизацию объявит. Ну, Черток, признавайся, страшно хоть чуточку?!

Начал вспоминать, когда было по-настоящему страшно. Семейное предание гласит, что маленький Лёня громко заплакал, увидев по только что приобретённому в долгую рассрочку чёрно-белому телевизору брызжущего слюной генсека Хрущёва с его хрестоматийным «мы вам покажем кузькину мать». И позже, как только видел Никиту Сергеевича на экране, хныкать начинал, прятаться пытался. Но потом прошло. Дело в том, что этот чудик внешне был очень похож на мужа моей двоюродной бабушки. Добрейшего дядю Шуру, такого же маленького и кругленького (не зря я в раннем детстве называл его Катика), а одевались они вообще один в один, особенно летом. Только мой дядя был умным и образованным, инженером с гимназическим и университетским образованием, из семьи обрусевших немцев, приглашённых к русскому двору ещё при Елизавете, а Хрущ – крестьянин, «кукурузный вредитель». Однако их внешняя схожесть вселила в детское сердце (ложную) уверенность – войны не будет.

Ещё по телевизору нас пугали атомной бомбой. Хиросима, лучевая болезнь, бумажные журавлики – символы вечной тревоги, с которыми пришлось расти моему поколению. Однако мне и тут повезло. Два лета провёл в подмосковной Дубне по соседству с первым синхрофазотроном. На просеке, где собирал грибы, через каждые 20 метров висели огромные плакаты с «Атом для мира!» на четырёх европейских языках. Ну, а раз для мира, значит, и бояться нечего.

Между тем, провожая меня в школу, в кино или на тренировку другая бабушка всегда напутствовала: «Лёня, бойся!». Ей казалось, что только это чувство может уберечь от напасти. Но в соседней квартире жил живой пример разрушительной силы страха, её муж, мой родной дедушка, сошедший с ума в 38-м в ожидании неминуемого (с его дворянской биографией) ареста. И я с детства повторял про себе мантру – не буду бояться, не заставите!

На смену Хрущёву пришёл Брежнев. Внешне он выглядел добрее и поначалу, как бы, вменяемей. Параллельно с его маразмом пришли анекдота… а когда смешно, тогда не страшно. Могли посадить? Запросто, таких невезунчиков знаю лично. Тогда меня от страха спасала молодость и диссидентский кураж. Сейчас даже странно вспоминать, как в самой середине 70-х курили за школой и поливали матом советскую власть, политбюро и даже самого товарища Ленина. Причём среди нас стояли дети-внуки номенклатуры высшего партийного руководства страны… фамилии называть не буду. Сами они, может, и не усердствовали, но и не вякали в защиту предков. Америку в нашей английской спецшколе никто не боялся… её вожделели.

Окончательно мне «отбили боялку» в армейской учебке, кому интересно, может прочитать в этой главеповести «Гвардии Черток».

В 80-е я жил ожиданием эмиграции. Приблизить мечту мешал послеармейский запрет на выезд и полученный заранее отказ отца дать мне разрешение на отъезд – «а как же мои заграничные командировки?!». Оставался один вариант – не вернуться из первой же киноэкспедиции за бугор, её и выжидал, ведя себя максимально прилично (живя с фигой в кармане). А потом здесь стало так интересно, что не только не уехал, но даже вернулся. Тем более что главные мои условия соглашения с властью были соблюдены – свободный выезд, свободные заработки (настолько свободные, что из-за бугра завидуют), продуктово-промтоварное изобилие.

Про 91-93-й я много чего написал, повторяться не хочется. Страх был только перед возможностью вернуться обратно в социализм… и то до первого выстрела. А ещё был кураж (наверное, ложный) сопричастности к историческим событиям, из-за него я так рвался поснимать в Чечню на подписании Хасавюртовского договора… да не пришлось. Вообще-то годы те были просто переполнены адреналином. Например, в 95-м на выходе во дворы из офиса на Новом Арбате за моей спиной взорвали чей-то джип…. секунд на двадцать раньше, и эти строки написаны не были. Но это локальные опасности – «всё, что угодно, лишь бы не было войны» крепко сидит в российском народе.

В 99-м, когда по телевизору крутили кадры полу обрушившегося дома на улице Гурьянова, сам себя поймал на мысли о том, что не дай бог остаться в живых в такой ситуации, потеряв всё имущество – это же начать жизнь заново. Правда, через два года я всё равно начал жить с нуля, да ещё и не в своём городе. Но это уже было моё личное решение, а не злая воля какого-то Басаева или Масхадова.

Теперь я думаю, боялся ли Ельцин влезать во вторую чеченскую компанию? Наверное, нет, его заранее предупредили – за всё ответит преемник Путин. Ну, а самому Владимиру Владимировичу было страшно? Тоже вряд ли, за его спиной была поддержка простого народа. С непростым пришлось поработать, в первые пару лет своего президентства он активно общался с творческой и научной интеллигенцией, небеспочвенно воспринимая её, как самое слабое звено в новой государственной конструкции. Благо, есть в истории поучительные примеры – если плохо разбираешься в живописи (Хрущёв на выставке в Манеже), лучше не на вернисаж сходить, а в цирк или кино.

Самый скользкий момент – его профессионально прошлое. В «Священном мусоре» у Людмилы Улицкой такая мысль: если бы советский народ внимательно прочитал «Архипелаг ГУЛАГ», опубликованный в 90-м, он через десять лет вряд ли проголосовал за подполковника КГБ. Именно об этом Путина пытали в одном из первых интервью – знал ли он, что творила его организация во времена оные? Новенький президент отвечал – знал, но отрывочно. Наверное, это правда, знали и не могли простить те, по чьим семьям проехал тот безжалостный каток, чьи родственники сходили с ума от страха.

Интеллигенция, особенно творческая, принимала Путина осторожно. Соболезнуя самим себе – мы, увы, не Чехия, не видать нам своего Вацлава Гавела. Была фигура сопоставимого масштаба – академик Сахаров – так захлопали его ещё в конце 80-х. Чего же после ждать истинного интеллигента (не образованщину) во власти? Не идут…

Мне другое интересно, идя на Чечню Путин изначально рассчитывал не кошмарить всех и каждого, а переманить (перекупить) половину боевиков на свою сторону? Если второе, то не боялся. Только на какие шиши? Значит, везение.

Алексей Венедиктов («Эхо Москвы») рассказывает (с чужих слов) о реакции Путина на гибель российского пилота в небе над Сирией. Сначала президент был в бешенстве, которая постепенно перешла в стадию холодной ярости. Понимаю, что здесь имеет место литературная метафора, но пытаюсь представить себе, как это выражалось. По кабинету летали пресс-папье, разбил об пол именной мобильник, глава государства позволил себе непарламентские выражения в адрес руководства Турецкой республики? Всё можно понять по-человечески, главное, что президент не подписал приказ о немедленной авиа атаке на Анкару. Вот где была бы точка невозврата, всё остальное ещё можно исправить.

Я не сомневаюсь, что Путин патриот своей страны. Причём патриот, наделённый такими полномочиями, каких нет ни у кого из нас. И я не знаю, есть ли в его окружении тот, кто может сказать ему в глаза – «Вова, ты не прав, охолони». Лично я бы такого человека всегда держал рядом… для стабильности во всём мире.

Зато кумиры у нас с Путиным явно разные. Уверен, для него ХХ век состоит из маршала Жукова, Королёва, Гагарина, Валерия Харламова, литературного полковника Исаева-Штирлица. Я же присоединюсь к списку, составленному уже упомянутой Людмилой Улицкой – Николай Вавилов, Андрей Платонов, Святослав Рихтер – добавив от себя Алексея Германа, Андрея Тарковского и Сергея Довлатова. Иными словами, я явно не его избиратель просто по личностным показателям, мы исповедуем разные ценности. Но это совсем не значит, что я буду оправдывать такие выкрутасы со стороны Турции. Тем более что президент Эрдоган уже понимает, что перебрал с собственной крутостью. А это Восток, там за подобные внешнеполитические ошибки ближайшее окружение может любому эмиру голову отрезать… на минуточку забыв, что в Евросоюз рвутся.

Что действительно… нет, не страшно, но неприятно, так это квасное беснование в наших телевизионных ток-шоу. Не знающему сущности главных записных участников теле-ристалищ, может показаться, что выдай им только автоматы, и завтра падёт Стамбул вместе с Киевом. Попробуй выстрелить рядом с Жириновским без предупреждения… лучшей рекламы непромокаемости памперсов «Хаггис» и не придумаешь.

С другой стороны, нас лишь возвращают в недавнее прошлое. Я прекрасно помню, что в мои школьные годы (60-70 г.г.) Турция никогда не рассматривалась дружественным нам государством. Тут и Крымская война, и обида за болгар-«братушек», и кровь геноцида армян, и участие в одной коалиции с нацистской Германией. То есть, в нашем советском сознании был устойчивый образ чего-то полуфашистского и явно немиролюбивого. Всё перевернулось с началом зарубежного курортного отдыха, оказавшегося одним из самых доступных, и появлением турецкой кожгалантерии на наших вещевых рынках. Не маловато ли мотивации для глобального изменения отношений со страной, которая на словах глядит в сторону Запада, а на деле голосуют за самый мракобесный Восток?

Впрочем, не будем бояться завтрашнего дня… не к лицу.

Леонид Черток