Макроисследования: Путинская Россия может развалиться как Советский Союз через 5-10 лет

Вялотекущая стагнация

Как можно охарактеризовать старую модель роста? На протяжении десяти лет, с конца 1998 и до середины 2008 года, три мощных процесса, где-то параллельно, где-то последовательно, определяли темпы роста экономики. К концу 1996 года завершился трансформационный период, советская экономика ужалась до сбалансированного состояния, в 1997-м начала медленно расти. Финансовый кризис 1998 года, с одной стороны, нанес тяжелейший удар по многим секторам и бизнесам, но, с другой стороны, вдохнул кислород во многие уголки экономики — девальвация рубля резко сделала многие российские товары конкурентоспособными по соотношению цена — качество. Это спровоцировало мощный подъем, начавшийся уже в ноябре 1998-го, подкрепленный большими частными инвестициями в сектора с наиболее быстрой отдачей на капитал. И этот процесс был наиболее значимым до 2002—2003 годов.

С начала 2000-х годов первая волна роста была поддержана второй: проведенная в середине 1990-х приватизация сырьевых отраслей дала свой результат — практически все компании начали интенсивно наращивать физические объемы производства. Так, например, добыча нефти в России выросла на 50%, и весь этот прирост был обеспечен частными компаниями. И, подчеркну, началось это в тот момент, когда нефтяные цены еще не перешагнули двадцатидолларовый рубеж. Завершение этой волны тоже несложно датировать — 2004—2005 годы, после ареста Ходорковского, когда власть подмяла под себя бизнес, когда доминантой поведения бизнесменов стала ориентация на краткосрочный результат.

Начиная с 2004 года мировые цены на нефть начали быстро расти, и, конечно, это добавило общего оптимизма. Однако в это время уже не нефть была основным мотором роста, как многие считают, а внешние заимствования (банков, компаний, олигархов). Дело в том, что благодаря механизму функционирования Стабилизационного фонда (позднее Резервного фонда) 90 процентов от прироста экспортной цены нефти уходило в бюджет. Значит, в экономику «выливалось» всего 10 процентов. А вот что происходило с внешними займами российского бизнеса: на начало 2005 года корпоративный внешний долг составлял $100 млрд, в 2006 году — более $200 млрд, в 2007-м — почти $350 млрд, в 2008-м — $500 млрд. То есть в экономику ежегодно приходило $120—130 млрд. Примерно половина этих денег шла на финансирование слияний и поглощений, которые, как правило, не дают быстрой отдачи, да и цены на большинство активов к тому времени уже стали неразумно высоки. А вторая половина шла на финансирование потребительского и ипотечного кредитования, на развитие так называемых неторгуемых секторов — торговли, строительства, девелопмента и финансового сектора. И именно эти сектора оказались в наибольшей степени обремененными внешними долгами, при этом их текущей выручки явно не хватало на обслуживание долгов, вся стратегия строилась по принципу: новыми кредитами гасим старые. В кризис наступила расплата — возможность перекредитовываться исчезла, соответственно, те сектора, которые быстрее всего росли до кризиса, сильнее всех и упали.

Сегодня мы наблюдаем медленное и неустойчивое выздоровление мировой экономики, сопровождающееся процессом снижения «закредитованности». Так что рассчитывать на иностранный заемный капитал в такой ситуации вряд ли стоит. А это значит, что те сектора, которые тянули экономику вверх до кризиса, уже едва ли смогут быть драйверами роста. Остаются экспорт и обрабатывающая промышленность.

Экспорт, сильно упавший в начале 2009 года, уже с весны прошлого года начал расти и в физическом выражении достиг предкризисного уровня к апрелю—маю 2010 года — собственно говоря, этот рост экспорта и определял посткризисный подъем российской экономики. Но, достигнув максимума, экспорт стабилизировался и больше не растет. Увеличения добычи нефти практически не происходит, «Газпром» теряет позиции на европейских рынках. Так что на слабый рост экспорта в принципе рассчитывать можно, но рост импорта станет его опережать, и с точки зрения динамики ВВП внешняя торговля будет давать отрицательный результат.

Ну и последняя надежда — обрабатывающая промышленность, это торгуемый сектор, часть экономики, наиболее важная для ее устойчивости. Однако сегодня российская обрабатывающая промышленность производит неконкурентоспособную продукцию. Даже на пике кризиса доходы населения упали не сильно, а сейчас потребительский спрос растет, но население покупает преимущественно импортные товары. Внутренний спрос на продукцию российского производства снижается. Вряд ли стоит ожидать и увеличения инвестиционного спроса в условиях сокращения бюджетных инвестиций.

Одним словом, нынешнюю ситуацию можно охарактеризовать как вялотекущую стагнацию без очевидных драйверов роста.

Неустойчивость бюджета

К вялотекущей стагнации добавляется неустойчивость бюджета. Все предыдущие годы бюджет планировался, исходя из консервативных оценок цены на нефть. До конца 2008 года основная часть доходов от нефтяного экспорта уходила в резервные фонды. А вот бюджет 2011 года составлен по верхней планке макроэкономического прогноза — цена на нефть  75 долларов за баррель и рост экономики на 4,2 процента. Любое ухудшение внешнего фона станет критическим для бюджета. Если в 2004—2008 годах резервные фонды играли роль встроенного стабилизатора для бюджета, что позволяло ему, по сути дела, не зависеть от цены нефти, то в 2009 году в связи с кризисом — иначе концы с концами не сходились в бюджетном планировании — была приостановлена норма Бюджетного кодекса о накоплении нефтегазовых доходов бюджета. Сегодня все нефтяные доходы идут на текущие расходы. Получается, что бюджет как никогда зависит от цены на нефть. Кроме того, в 2008—2009 годах интенсивно наращивались социальные расходы. Сегодняшний дефицит бюджета — около 5 процентов ВВП — практически равен дефициту Пенсионного фонда. И это — цена неуравновешенной социальной политики.

Еще одна проблемная точка — платежный баланс. При быстром росте импорта на фоне стагнирующей экономики сальдо торговых операций неизбежно сожмется до критически низкого уровня, что будет давить на рубль в сторону ослабевания. Рубль будет слабеть и в 2011-м, и в 2012 годах.

Все на благо государства

Темпы роста экономики вообще очень трудно достоверно измерить — эффект базы, кризисного 2009 года, играет существенную роль. Например, 3 процента роста ВВП по итогам 2010 года — это всего лишь стагнация на уровне четвертого квартала 2009 года. 4 процентных пункта роста — это стагнация на уровне первого квартала 2010 года. То есть в реальности российская экономика стоит на месте, и пока непонятно, когда и с какой скоростью она начнет расти.

Инфляция вряд ли доставит много неприятностей: пока нет оснований считать, что она превратится в долгоиграющий фактор, нынешний ее всплеск — последствия засухи. В условиях низкого спроса она просто не доживет до выборов — достигнет максимума в апреле — мае 2011 года и после этого пойдет вниз.

Важным предвыборным фактором может стать уровень индексаций. Пенсии индексируются на уровне чуть выше инфляции. И если правительство в 2012 году не сильно увеличит тарифы на жилье и транспорт, то пенсионеры будут вполне удовлетворены. С бюджетниками — хуже. В 2010 году зарплаты им не индексировались. На 2011 год запланирована индексация в объеме 6,5 процента. На индексации в 2012 и 2013 годах денег нет. Судя по всему, власть не рассматривает бюджетников ни как свою опору, ни как угрозу. Поскольку в этом году никаких протестов бюджетников по поводу замораживания зарплат зафиксировано не было, возможно, власть права в своих оценках.

Расходы на человеческий капитал в бюджете снижаются. (И вообще основной рост расходов — это национальная оборона.) Никто не собирается стимулировать молодых и образованных. Просто потому, что на них не рассчитывают, они не являются электоратом, который определяет исход выборов. И в этом — трагедия модернизации: у нее нет группы поддержки. Те, кто потенциально готов в нее войти, не пойдут голосовать. Силовики, сырьевики, ВПК, пенсионеры — вот на кого власть делает ставку. Но им модернизация не нужна.

И пока ничто не говорит в пользу того, что вскоре эти приоритеты станут меняться. Ведь слишком многое в нашей стране зависит от поведения одного отдельно взятого человека. И мы знаем имя этого человека. Для того чтобы что-то поменять в стране, нужны две вещи: конкуренция и институты. Между тем человек, о котором мы говорим, не верит в рыночные силы, а верит в силу государства и ручного управления.

Пока же доля государства в экономике не снижается. И она точно больше цифры, названной главой аппарата правительства Сергеем Собяниным, — 49 процентов ВВП. Мало того, идет ползучая национализация: государство немедленно проглатывает то, что представляет хотя бы какой-то интерес. Вот теперь оно нацелилось на сектор мобильной связи. Объявленная на ближайшие три года программа приватизации не изменит доли государства в экономике, потому что на продажу выставляются от 10 до 30 процентов акций в компаниях, где у государства 60 процентов и более. Все эти компании остаются государственными. За счет приватизации решаются фискальные, но не экономические задачи.

Что уж говорить о том, что, помимо государственных долей, есть доли, принадлежащие чиновникам, которые, по сути, контролируют бизнес. И зачастую государство (на разных уровнях) принимает решения в интересах именно этих компаний.

В такой системе и инновационное развитие превращается в фикцию. Смешно, когда ставку делают, например, на оборонный комплекс как источник инноваций. На Западе финансируют не собственно военные разработки, а научные исследования, которые потом конвертируются в военные образцы. А зачастую все выглядит совсем наоборот — многие гражданские разработки конверсируются в военные…

На выходе мы имеем суверенный капитализм с нечеловеческим лицом — коррумпированный, продажный, пропитанный кумовством.

* * *

Надолго ли хватит запаса прочности такой системе? Если «Титаник» сталкивается с айсбергом, то это тяжело прогнозировать, а запаса прочности заведомо хватит ненадолго. Но есть и другой путь к гибели корабля — гниение и ржавение. Если не бороться с гнилью и ржавчиной, запаса прочности для нашей системы хватит лет на 5—10. Причем речь идет не только об экономике, но и о государственных институтах. Если у вас на улицах уже начинают творить самосуд (я имею в виду историю с нападением на «жемчужного прапорщика»), то впору говорить о размывании основ государственности.

Опыт СССР показывает, что гниение и ржавение системы в какой-то момент конвертируются в ошеломляюще быстрые процессы развала. И недооценивать скорость и глубину гниения нельзя. Для того чтобы пойти ко дну, нашему «Титанику» айсберг не понадобится.

Сергей Алексашенко,

директор по макроэкономическим исследованиям ГУ-ВШЭ

Новая газета.  http://www.novayagazeta.ru/data/2010/114/12.html