Не родись в России. «Волчок» Василия Сигарёва

А вот о третьей беде знают не все: «Угораздило же с умом и талантом родиться в России». Хотя сказал это ни кто-нибудь, а сам светоч русской поэзии А.С. Пушкин. Поэт знал, о чём говорить, царь его так ни разу заграницу и не выпустил (чем, возможно, спас «наше всё» от излишеств просвещённой, но развратной Европы, классик был падок, ох, падок...).

Ну, а если без таланта и без особого ума? Если угораздило родиться не в родовом поместье, а на задворках провинциального городища? И не при царе, а при Путине? Тут хоть сразу вешайся! О том и фильм.

Кто бы мне сказал, что когда-нибудь устану от «чернухи» на экране. Наоборот, в годы работы на «Мосфильме» с души воротило от лака и пудры, льющихся и сыпавшихся с экрана на совковую действительность. Когда появилась «Маленькая Вера», вздохнул с облегчением - «началось!». Нет, не жалкий секс в обшарпанном общежитии и не папа-ударник, гонящий самогон гекталитрами. В фильме был один примечательный диалог, на который даже критики редко обращали внимание. ОН её спрашивает: «Какая у тебя любимая книга?». ОНА отвечает: «Капитанская дочка». Девушка, между прочим, школу закончила, вот вам и «самая читающая страна в мире». Впрочем, у меня во взводе были такие, кто остановился в культурном развитии на «Чуке и Геке». Всё равно, нам впервые показали деградацию подрастающего поколения. Тенденцию, так сказать.

Я на досуге просмотрел свои рецензии за последние полтора года. Каждый второй сценарий авторского кино про мрачную жизнь российской глубинки, где-то талантливо, где-то надумано. Но на то это «кино не для всех», действительность тоже невесёлая. Однако в большинстве случаев деградация объяснима и имеет ярко выраженные социальные корни. В «Однажды в провинции» ветераны российской армии пьют и бьют своих жён смертным боем, потому что им самим в войсках всю жалость вместе с мозгами отбили, в «Сынке» скудный в мужском одиночестве папа выплёскивает свою занудную любовь на мятежного отпрыска, ищущего хвост жар-птицы, и т.д. И тут, и там, и сям можно сказать - «и я таких видел». В крайнем случае - «мне рассказывали».

Кинодебютант из провинциального театра Василий Сигарев решил нам рассказать новую русскую притчу о Маугли. Когда-то советская пресса в колонке «Их нравы» изредка писала о потерянных и найденных детях, воспитанных обезьянами в джунглях Индостана. Рефрен следовал всегда один - «в социалистическом обществе подобных безобразий быть не может». Пришла перестройка, и нам изредка рассказывают и показывают документальные страсти об отечественных семьях, в которых дети проживают в собачьих будках. Согласитесь, это уже перебор, хотя в нашей стране чего только не бывает. Более распространённая ситуация, когда беспутные мамаши рожают, «чтобы было», а потом не знают, что с этой «лялькой» делать.

Вот такая шалава и рожает в первых кадрах «Волчка» прямо на белом снегу в окружении серых милицейских шинелей. Рожает под волны мата, извергающегося из уст всех участников и свидетелей таинства появления на свет нового члена общества. Понятно, что при таком дивертисменте нового человека ничего хорошего ожидать в принципе не может.

Тут бы и закрутить интригу. Возвращается мать с зоны, где тянула семерик за бытовуху, а дочь... даёт сольный концерт для фортепьяно с оркестром! И бросается с рёвом на шею родительнице, а та, дурёха, её отпихивает и продолжает вести антиобщественный образ жизни.

Скажете, такого не бывает? Редко, но случается, и этот феномен интересен. Мы же наблюдаем за банальной и предсказуемой историей, как нищая телом и умом девочка цепляется за любовь к маме-суке. Цепляется, несмотря ни на что. А сценарист-режиссёр Сигарев нас в зловонную лужу людской злобы и чёрствости носом, как кутят.

Вот мамаша устраивает случку со случайным попутчиком, в ногах у них ребёнок калачиком свернулся, они его пинают в такт фрикциям. Причём женская половина участников коитуса совершает акт с отвращением к процессу, как та дворовая жучка, не устоявшая под натиском сторожевого кобеля, сорвавшегося с цепи по хозяйскому недосмотру. Ну, нравился бы ей сам процесс, тогда понятно, мало ли бл@дей по свету шастает, но тут просто никакой логики. А потом, когда кобель заподозрил подругу в меркантильных интересах и решил придушить, девочка его по голове банкой с молоком, чуть не убила! На десятой минуте экранного времени у меня осеняет - ба, да это же Родина-мать с борзым окрасом волос, беспутная, пьяная, но бесконечно любимая. Что банка, такие девочки в 43-ем врага-фашиста динамитом глушили. Правда, потом они не смешивали задумчиво кровь с молоком трогательным пальчиком, красное-на-белом. Но на то и мирное время, а фильм не про семейку вампиров. Или совсем не мирное, разве не к этой немудрящей мысли нас упорно подталкивает режиссёр?

Жалко ребёнка? А то. Жалко и страшно, «когда такие дети в стране советской есть». Я чувствую Сигарева, он хочет показать всепобеждающую любовь дочери к матери на фоне бытовой мерзости. Ну, и общественной, иначе где в картине органы опеки, лишающие шалаву родительских прав?  Однако и ребёночек с той ещё генетикой. Если дружит, так с надгробьем мальчика, попутно воруя у покойного конфеты, если давит ёжика в знак единственной в жизни привязанности, то происходит это на разлетающемся пухе от подушки. Красиво? Красиво. До блевотины...

Что это, новые картинки из российской жизни? Подобные мамаши есть во всех странах, кроме, разве что, радикально исламских (там другие крайности). В советской психиатрии был такой термин - «социальная развращённость». Под него прятали в психушки недорослей, увлёкшихся идеями хиппи. Никак медики не могли взять в голову, как молодёжь из приличных семей может тянуть к бродяжничеству, попрошайничеству, групповому сексу и прочим капиталистическим излишествам. Параллельно в программе «Время» нам показывали нью-йоркских бездомных, живущих в коробках под мостами, но это выдавалось за издержки «неравноправного общества». Приехав в Америку, я с удивлением увидел пустые дома, стоящие как раз под таких клошаров, с мебелью, посудой и постельным бельём. Оказалось, у них похожий диагноз, жизнь на улице как философия бытия.

Есть в Америке такие же беспутные мамаши? Да полно, почти в каждом захолустном городке. Им так же плевать на своих деток, так же не хочется работать. Так же пьют и таскают ночевать к себе дальнобойщиков, правда, в свои отдельные, но такие же запущенные, как они сами, дома. Им нравится эта жизнь, которая априори ничем хорошим не закончится, это их осознанный выбор. Значит, и проблема не сугубо российская, скорее, цивилизационная.

К чему нет претензий  в «Волчке», так это к операторско-художественному оформлению. Каменный барак в сумерках превращается в настоящий дом с приведениями, разлохмаченные фотообои по ходу действия выполняют функцию шкафа-прохода из «Хроник Нарнии», кислотный прикид мамаши-шалавы ярким пятном из Иного Большого Мира контрастирует с серой повседневностью её старушки-матери и сестры-хромоножки.

Стоп, вот за кого мне стало обидно, за эти два образа. Какими бы затрёханными и нервными не были две россиянки, жертвы новой жизни, в какую у них не было не малейшего шанса вписаться, они семь лет растили никому не нужного Волчонка, кормили, молоком поили, одевали. По сути, готовили мамаше к выходу с зоны, хотя догадывались, что ничего хорошего с её появлением их не ждёт. Василий Сигарев их маленький, но очень ценный поступок отметил походя, обе нужны лишь для объяснения, почему девочка не в приюте. А ведь там характеры, там истории, мне их искренне жаль.

И что в итоге, когда потух экран? Ведь я ждал «Волчка», о нём так много говорили последний год, чуть на «Оскара» не выдвинули. Талантливому дебютанту можно простить многое. Даже фальшь, возникающую в тот момент, когда картина начинает прикидываться иносказательной притчей о беззаветной любви к пьяной родине. Но, та боль, которую испытывают герои «Волчка», вместо того, чтобы быть источником самопознания, является для автора самоцелью. Вследствие этой подмены понятий грань между обличительной сермяжной правдой, общемировой скорби по потерянным личностям и спекулятивной фестивальной чернухой становится почти что прозрачной. «Кинотавр» взят, скандальной славы выше крыши, почти готовый рецепт вхождения в авторский кинематограф. Хрипловатый закадровый голос выжившего Волчонка является точной копией её опустившейся матери, а, значит, история повторится.  Грустно всё это...

Как таможенник Луспекаев говорил: «За державу обидно»? Вот и мне тоже, сам удивляюсь...

Леонид Черток