В виртуальной гостиной «Русского Севера»: экологический журналист Григорий Пасько

Мысль побеседовать с Григорием Пасько, так сказать, поподробнее пришла после прочтения его книги «Мы поем глухим». Жесткий, весьма откровенный рассказ о тюремных нравах, о деятельности отечественных спецслужб, о личных переживаниях, о… В общем, пока читал его книгу – словно сидел с ним в одной камере, прошел то же, что и он сам. Думается, такое впечатление от книги не у меня одного. Вот так. Наш диалог шел по электронной почте почти в режиме «он-лайн» – я ему вопрос, он мне ответ. Получился своеобразный «эффект присутствия». Оказалось, что Григория Пасько связывает с Поморьем, с Русским Севером в целом очень многое. Но об этом в конце. А пока – кто он такой, фигурант «дела Пасько». Р.О.: При огромном количестве публикаций о так называемом «деле Пасько» нигде не нашел подробностей о Вас лично. Если можно, несколько слов о себе: откуда родом, кто родители, братья-сестры, любимый предмет в школе, самое яркое воспоминание детства. А каким образом занесло именно в военно-морское училище? Мечта о море была? Как начиналась служба на флоте, первый репортаж в газету, самое яркое впечатление лейтенантства? Г.П.: Родом из Херсонской области. Вырос на берегу Каховского водохранилища. Часто бывал в Херсоне и в Одессе. Однажды в Херсоне видел парусник «Товарищ». Решил поступать в мореходку. Но так и не собрался. Был классный преподаватель по начальной военной подготовке (это не к вопросу о введении НВП, а о роли личности в истории). С 15 лет сотрудничал с районной газетой. В 17 твердо знал, что буду журналистом. Но очень хотелось путешествовать по миру. Рекомендацию в Киевский университет на журфак дали Борис Олейник и Виталий Коротич. Но я уехал во Львов. Поступил в Львовское Высшее Военно-Политическое училище, закончил его в 1983 году и сам попросился на Тихоокеанский флот. До этого там, на Дальнем Востоке, в Совгавани, было уже две стажировки. Так попал во флотскую газету «Боевая вахта» во Владивосток. Служба на флоте – сразу в море, потому что распределен был в отдел боевой и физической подготовки, в котором от лейтенанта до капитана 2 ранга, до начальника отдела прослужил. Первый репортаж в газете не помню, потому что и до «лейтенантского» прихода я в ней часто публиковался. Отец преподавал в школе химию, был директором вечерней школы. Был он педагог-универсал, преподавал «вечерникам» почти все предметы, в том числе и математику. Имел два высших образования. В доме у нас была огромная библиотека. Я в детстве читал Голсуорси, Мериме, Бальзака, запрещенных Зикмунда и Ганзелку, историческую литературу и прочую, о которой одноклассники понятия не имели. Мама работала в школе поваром. Поэтому я в школу пошел с шести лет в первый класс, отучился год и… снова пошел в первый класс: отец решил, что надо учиться со сверстниками и по новой программе. Школу закончил с золотой медалью. Два брата, старший и младший. Один сейчас прапорщик-медик во Владивостоке, другой – в Москве, менеджер в фирме. Любимых предметов в школе было несколько – география, русский язык и литература, история, физкультура, военная подготовка. Яркие воспоминания – поездки в Ленинград (с тех пор, лет с 14-15, я очень люблю этот город), поездки в Карпаты (Львов, Трускавец, Борислав) – тоже лет в 14 и самостоятельно, переписка с журналами «Пионерская правда», «ЗIрка» (не публиковали, но наставляли на путь писательский, словом, отравили журналистикой). Первая публикация в областной газете – в 14 лет, стихотворение «Моя земля». Гонорар – 4 рубля 16 копеек – потратил на подарок маме. В 9-10-м классах был на двух семинарах молодых авторов Украины (вели мастер-классы Олейник, Коротич, Загребельный и другие). Р.О.: Как, по вашему, вас воспринимают люди - товарищи, друзья, посторонние? Г.П.: Самое трудное- это представить себе, как тебя воспринимают другие. Да и важно ли это? Настоящие друзья всегда находят возможность тактично покритиковать. Лучший критик – жена Галина. При ней звездная болезнь не грозит, но и чувство творческой злости она не убьет, словом, как Муза. А вообще-то я никогда не был легким в характере. Но и не был подлым, предателем и жмотом. Правда, жмотом обозвали в какой-то гэбэшной газетенке со слов двух бывших коллег по «Боевой вахте» (а их, коллег и товарищей за 20 лет было человек 50). Р.О.: Умеете ли быть жестким? А сентиментальным? Г.П.: Жестким? Наверное, да. Горжусь тем, что умел сочетать это с умением научить чему-то человека. У меня было много подчиненных в отделе. Сейчас они: редакторы журналов, депутаты, руководители фирм. Иногда общаемся и тепло вспоминаем совместную работу. Чекистам этого не понять. Сентиментальным? Да. Без комментариев. Р.О.: Любимая песня, блюдо, напиток, книга, писатель, есть ли девиз по жизни? Г.П.: Песни люблю украинские, знаю их множество и как всякий, у кого со слухом проблемы, люблю петь. Блюдо – практически все равно что, лишь бы вкусно и съедобно. Не люблю жирное, острое, не пью водку (терпеть не могу ее), сало ем раз в несколько лет (не люблю). Люблю сыры, маслины и красное сухое вино (в последнем немножко разбираюсь). Смешной случай в связи с этим. После первого освобождения летом 1999-го пошли с французской журналисткой в ресторан. Я подозвал сомелье и начал говорить с ним о винах, подбирая что-то к столу. Говорили долго, выбрали хорошего года и хорошего региона (Бордо). Француженка сказала: «И после этого вы станете утверждать, что вы не шпион?»… Вот такая история. Книга, писатель – все это любилось всегда и предпочтений никому не отдавалось. В разные периоды – разные книги. Сейчас все больше философы нравятся. И Ежи Лец. И еще: не верьте тому, кто скажет, что у него настольная книга – Достоевский. Врет как пить дать. Если он не режиссер, критик, историк - то врет. Я в тюрьме перечитал почти всего Достоевского только потому, что заставил себя и было время (в одиночной-то камере!) Читать Достоевского – это тяжелый, хотя и благородный труд. Он помогает осмысливать жизнь, но вряд ли делает ее краше. Девиз в жизни – это что-то пионерское? Или из рыцарских времен? Девиз старых политкаторжан – не верь, не бойся, не проси (к сопливым татушкам это вообще никак не относится). Мало кому верю, мало кого и чего боюсь. Ничего не прошу: ни милостыню, ни помилования. Р.О.: Было ли в жизни такое, о чем сейчас жалеете? Г.П.: Сожалею о том, что не всегда был достаточно внимателен к своим детям и родителям. Да – занятость, работа и т.д. и т.п. Но с годами понимаешь – все это (работа и прочее) – туфта полная. Потому что есть только одна национальная идея в любой нормальной стране – благополучие и счастье семьи твоей (не за счет ущерба другим семьям и людям). Р.О.: Ваши чувства в то мгновение, когда узнали о гибели депутата Думы Сергея Юшенкова? Ведь Вы были его помощником в Государственной думе? Г.П.: Еще одним порядочным и светлым человеком на земле стало меньше. Мы с ним только собирались делать общие дела. Жаль, не довелось. А больше, вроде, и не с кем. Хотя есть несколько человек, вызывающих у меня симпатию своей политической и жизненной позицией. Пальцев на одной руке хватит, чтобы их перечислить... Р.О.: Планы по жизни: чем занимаетесь сейчас, что ждете от судьбы? Г.П.: Если бы я жил в Германии, Чехии, Швейцарии – я бы смог строить планы. В России это заведомо гиблое дело. Занимаюсь журналистикой, от судьбы ничего не жду – ни плохого, ни хорошего. Р.О.: Вам каким-то загадочным образом удавалось редактировать первые номера журнала «Экология и право», даже находясь в заключении… Работа в журнале: что в ней главное? Журнал-то потихоньку становится читаемым и популярным - это единственный подобный «зубасто-экологический» в нынешней России. Г.П.: В журнале главное – деньги на его издание. А это не от меня зависит. А я смог бы сделать его популярным: у меня есть замечательные друзья и среди правозащитников, и среди экологов. Мы любим нашу страну не крикливо, и мы знаем те беды, которые ей угрожают (не псевдошпионы, не олигархи, а идиоты-руководители, которые сами себя назначают царьками, князьками…). Р.О.: Нынешнее состояние российского экологического законодательства… Что хуже - несовершенные законы либо чиновники, которые не могут исполнять в принципе даже и хорошие законы? Г.П.: Как ни странно – плохо и то, и другое. «Законы святы, но исполнители – плохие супостаты»... И над законами надо работать, и чиновников перевоспитывать, и зеленую линию гнуть – лоббировать и в правительстве, и в Госдуме. Р.О.: Приходилось ли бывать на Севере, в Поморье или на Кольском? Вообще - есть ли какие-либо привязки к Северу, или все время на Дальнем Востоке? Г.П.: В 1980 или 81-м был в Северодвинске, Архангельске, Малых Карелах. Купался в Белом море (старинная забава – купаться в морях, увы, всего 13 насчитал в своей биографии). Ощущение сказочности от увиденного торфяного болота в лесу, от морошки, холодного стального Белого моря – и какой-то упертости и мастеровитости в характере северян. В Северодвинске есть замечательный человек – Андрюха Тимохов. Лучший друг по училищу. Не виделись лет сто. Но в самые трудные моменты моей жизни он дает о себе знать – письмом ли, открыткой. И дает понять: Гриня, не дрейфь, все перемелется, друзья рядом, безвестным не сдохнешь. И соплей в тексте нет, и легче становится. Р.О.: Ну и традиционный вопрос (хоть, без сомнения, и очень глупый): что пожелали бы читателями «Русского Севера»? Г.П.: Вопрос действительно, х-м… очень глупый. Желаю… три точки Ру! А если серьезно – не гнуться перед властями – они того не стоят. Не верить им до тех пор, пока мы не научим их уважать нас и наш выбор, не научим их служить нам, обслуживать нас, а не считать нас быдлом. Даже при всей нашей властенеразборчивости мы достойны лучшей жизни и лучших руководителей. Руслан ОГИБАЛОВ