Вверх
Информационно-аналитический портал
Работаем с 2003 года.

Искусство маленьких шагов. О спасении деревянных храмов Поморья

Благотворительный фонд «Вереница» занимается восстановлением деревянных храмов на Русском Севере. За двенадцать лет существования Фонд смог спасти семнадцать храмов и несколько старинных домов, открыть небольшой музей и помочь пятистам библиотекам.

О том, как светские и советские люди начали реставрировать православные церкви на Севере, почему неправильно заниматься храмами, не занимаясь людьми, как в тридцатые годы у людей забирали Бога, и что делать сейчас, чтобы сохранить свое культурное наследие — в интервью с директором фонда «Вереница» Маргаритой Баевой.

Крестик на карте

В начале девяностых Маргарита Баева была одним из добровольных помощников реставраторов при ВООПиК — Всероссийском обществе охраны памятников истории и культуры. Эта государственная и общественная организация проводила субботники в Москве и Подмосковье: в церквях, монастырях, парках и музеях. Летом отряды добровольцев отправлялись на Север. В 1991 году в одну из таких поездок отправилась и Маргарита. Спустя двадцать лет те две недели вырастут в отдельный благотворительный фонд, который объединит вокруг деревянных храмов Севера множество людей.

— В первый отряд нас взял Владимир Анатольевич Птицын из ВООПиКа. Тогда мы поехали на две недели в деревню Кальи, где стоял замечательный тройник (архитектурный ансамбль из зимнего с летним храмов и колокольни, характерный для Русского Севера — прим. ред.). Это среднее течение Северной Двины, Виноградовский район. Государство давало лес и мастера, а мы работали как волонтеры, консервировали храм.

На следующий год советская система помощи памятникам рухнула. Новая не появилась, и вернуться в Кальи мы не смогли. Долгие годы я хотела туда приехать, но были другие отряды: Соловки, Валаам, были детишки, была работа. Вдобавок, никто из нас с товарищами не представлял, как можно самим организовать работы на храме, причем таком труднодоступном.

И вот, спустя семнадцать лет я узнала, что эти храмы в Кальях сгорели. До Москвы эта весть шла три года. Когда я об этом узнала, то была в шоке, потому что понимала: отчасти в этом виновата и я. Получается, что эти храмы были не нужны и мне тоже — я не вернулась к ним вовремя.

В отчаянии я пришла к Светлане Рапенковой — своей подруге, которая была одним из организаторов Морского музея на Соловках. Светлана открыла номер альманаха «Соловецкое море», и мы увидели рекламу проекта «Общее дело». Тогда добровольцы «Общего дела» вели работы по реставрации северных храмов только второй год, и мы пошли к ним, но немного опоздали, потому что отряды уже кончились. И нам с товарищем сказали: «Ну, давайте, идите сами, мы покажем вам крестик на карте».

Так в августе 2009 года мы нашли наш первый храм. Волонтеры и мастера рассказали нам, как можно законсервировать храм, что нужно сделать, чтобы оказать первую помощь. Это был Никольский храм в деревне Гридинская, Вельского района Архангельской области. Мы приехали и за четыре дня втроем помогли одному храму. Сейчас это наш главный храм, в нем уже заканчивается реставрация.

А потом я подумала: этот храм в хорошем состоянии, надо помочь еще одному и еще одному. Начала в год брать по церкви. Это была моя личная инициатива, мне помогали друзья, вместе мы куда-то ехали, перекрывали какие-то крыши.

— Когда и как частная инициатива стала превращаться в благотворительный фонд?

— Когда на четвертый год появился Глеб Кузнецов, историк и автор сценария документального фильма «Атлантида Русского Севера». Он сказал: «Маргарита, ну что это за пионерская деятельность? Нужен фонд». Я отвечаю: «Глеб, я в документах не понимаю ничего». Он помог нам всё оформить и стал соучредителем — так в 2013 году появился фонд «Вереница».

Название пришло совершенно случайно. Мы занимаемся не только храмами, поддерживаем разные другие инициативы северян: краеведческие музеи, библиотеки. Одна из таких инициатив — фестиваль дней деревень «Вереница», который делал архангелогородец Евгений Быков с женой Надеждой. Глеб брал у них интервью и спросил: «Можно мы у тебя заберем это замечательное слово?» — «Да пожалуйста!»

Лексическое значение этого слова оправдывает себя: мы идем вереницей друг за дружкой, и наши храмы раньше шли вереницей по трассе М8. Сейчас география пошире.

На общественных началах

Наш фонд немножко странный. Я учитель русского языка и никогда не предполагала делать никаких фондов. Сначала это была такая анархия: мы собирали отряды, как умели делали на храмах неотложные работы. Потом поняли, что нужны разрешения, потихонечку начали привлекать специалистов, делать проекты противоаварийных, реставрационных работ, получать разрешения, находить квалифицированных плотников-реставраторов, проводить конференции.

Сейчас нас около пятидесяти-шестидесяти человек, и наше движение уже системное. Пока мы с вами говорим, на Севере уже работают два отряда — это тридцать человек. И тут не на неделю приехать — эти работы мы готовили несколько лет.

В Зачачье на Никольском храме второй год работает большой отряд. Это Холмогорский район.

В деревне Бережная Дуброва Плесецкого района сейчас закрывают храм Рождества Богородицы, XVII века. Туда едут люди и из Мурманска, и из Архангельска, и из Москвы. Это, конечно, стоит даже увидеть.

— «Вереница» стала вашей основной деятельностью, или проект получается совмещать с работой в школе?

— Так получилось, что я не реставратор, я с семнадцати лет работаю в школе и не могу бросить ее. Это частная школа, часть средств от работы в ней идет и на восстановление памятников. Собирать средства сложно, и мы не очень любим это делать. Обычно костяк фонда скидывается самостоятельно, а остаток денег собираем в интернете. Недавно выиграли первый грант. Что-то дают жители, где-то мы удешевляем работы.

Сейчас у нас работает три плотника, а при них четыре бесплатных волонтера с плотницкими навыками, уже наполовину мастера.

Все-таки мы считаем, что в обществе много других социальных проблем, и мы не можем на первый план выходить со своими памятниками. Поэтому так — с миру по нитке.

— То есть, участники фонда организуют работы «Вереницы» на свои личные средства?

— Да, мы живем на свои. У нас в фонде нет никого на оплате. Люди приходят вечерами после основной работы.

Один из наших волонтеров выучился в мастера и бесплатно делает с людьми главы в нашей московской мастерской. Полностью собирает, покрывает их лемехом. Потом это всё разбирают и увозят в Архангельскую область — всё на общественных началах. Каждая такая глава стоит 50–100 тысяч рублей. И мы на это деньги не собираем. Кто-то жертвует дерево, кто-то свой труд, всё это так кропотливо, тихонечко.

— Волонтеры «Вереницы» — какие это люди, каких они профессий, занятий, убеждений? Это всегда «готовые православные» или нет?

— Ой, нет. Вы знаете, у нас светский фонд. Так получилось, что я вообще невоцерковленный человек. Но нашу культуру христианства, с которой так жестоко в двадцатые-тридцатые годы прошлого века расправились — нужно сохранять. Просто потому что это наша история и культура. Это аксиома.

Мы поддерживаем верующих, но есть у нас и неверующие. Мы не делимся на воцерковленных и невоцерковленных. Среди нас есть священники-добровольцы, которые приезжают и крестят людей. Если это возможно, то мы всегда за службы в храмах. И люди приходят молиться в часовнях, которые мы отреставрировали. Где нет священника, молятся мирским чином.

Люди, повторюсь, самые разные. Мы сотрудничаем с архитектурной фирмой «Традиция» Андрея Бодэ и Ольги Зининой. Сотрудничаем с двумя плотницкими артелями: «Архангело» из Каргопольского района и «Новое Старое» из Подмосковья. Без специалистов никуда. Я считаю, что Фонд должен объединять: и артели, и реставраторов, и жителей, и священников.

Да, у нас нет пятисот-шестисот волонтеров в год, которые приедут на два-три дня, потаскают доски, уедут и забудут о нас, а мы — о них. Но вот в прошлом году одна женщина с ребенком была у нас в четырех отрядах, проработала всё лето и круглогодично приезжает в свободное время. Десять-пятнадцать таких человек — это наш золотой запас.

Люди подружились, прикипели друг к другу какими-то сторонами и не могут по-другому. Собираются в течение года, ведь наши отряды круглогодичные, и мастерская работает весь год. На храмах работаем до ноября-декабря, дальше просто ездим чистить снег вокруг, проводим собрания с жителями раз в три-четыре месяца, приезжаем на праздники, на выходные. Это обязательно. Ну нельзя раз в год к людям приезжать, если ты восстанавливаешь храм-памятник. Иначе получается, что тебе храм нужен, а люди не нужны.

Хорошие люди, важное дело

— Что побуждает человека — тем более светского — всё лето провести в волонтерских поездках, реставрируя храмы, а не махнуть, например, на море?

— Ой, мои дочки уже говорят, что на юге жарко. Даже в Москве мы народ северный, и на Севере нам полезнее. Отдых, закалка, укрепление сил, хорошие люди, важное дело. Мы не говорим, что у нас толпы, но вот кто-то выбирает такой странный отдых.

И ведь дело идет, им надо заниматься. Человек просто понимает: «Это нужно сделать». Иначе этот памятник, этот храм исчезнет. А таких храмов, как у вас на Севере, нет больше нигде во всем мире. Так что мы стараемся не только для Архангельской области и жителей ее деревень, а сохраняем и мировое культурное наследие.

— Как пришли к этому вы сами?

— Видите, мы уже позднее советское поколение. Мы застали советскую власть успокоившейся. Как у Булгакова: «Кровь ушла в землю». При мне уже не травили священников, в семидесятые-восьмидесятые относились с уважением к храмам, в школах уже не говорили: эти люди верующие, они плохие. Уже рассказывали о том, что храмы — это культурное наследие, которое нужно сохранять, как и все другие памятники.

Плюс мой папа работал на Севере, снимал фильмы. Он привозил книги о ваших деревнях: Юрия Казакова, Юрия Арбата. Всё это в нас впиталось. Так что когда я впервые увидела объявление о наборе добровольцев, то совершенно естественно было пойти и помочь Рождественскому монастырю. Его действительно нужно было возвращать Церкви, потому что забрали его незаконно.

Тогда храмы уже отдавали верующим, а в них были офисы, фирмы, везде стояли перегородки. И наши мальчики по вечерам просто долбили эти перегородки, а девочки выносили мусор на носилках. Монастыри были очень бедные, они только возрождались. Мы ездили по монастырям пилить дрова, и очень хорошо проводили время.

Мы много ездили по Северу. Когда у нас было еще мало подшефных храмов, то мы еще что-то выбирали. Сейчас мы уже даже боимся ехать в новые места! Потому что в Пинегу или на Мезень поедешь, полюбишь, а добираться-то два дня!

Однажды зимой приехали в Леменьгу, это дорога Долматово-Няндома. Моя молодежь пошла по снегам смотреть на эти полуразрушенные храмы, а мы с дочкой остались. И вот, к нам подошел старик, очень пожилой человек: «Девочки, а что вы тут?» — спрашивает. — «Да вот, наши пошли храм смотреть». «Ой, — говорит. — Я был маленький, когда пришли колокола снимать. Полный холм народа был, я помню. Это был тридцать четвертый год».

И мне, знаете, так тошно стало, я ему говорю: «Что, помогать, что ли, все пришли?» А он отвечает: «Да нет. Я, — говорит, — никогда не слышал, чтобы так бабы выли, как в войну».

Плакал народ, весь холм, все женщины выли. У них забирали, получается, их Бога, их храмы, которые они совершенно спокойно общиной в тридцатые годы оплачивали. Не мешал их Бог колхозам, не мешал школам, и не нужно было с Ним так расправляться.

Понятно, что мы не сможем вернуть время, когда были огромные деревни, уклад, и крестьяне сами инициировали строительство храмов. Но надо избегать насильственного разрушения. И не только о религии я говорю, но и о хорошей советской культуре, которую сейчас тоже надо сохранять, культуре детского чтения, например. Всё хорошее надо сохранять.

— Что это дает лично Вам?

— Много дает поддержка северян. Это очень хорошие люди. В Москве тоже много хороших людей, но на Севере какой-то покой и воля. И многому мы можем поучиться у северян. Многие дела северяне до сих пор делают общиной. Договариваются, выходят на субботники. Года три назад в Москве выпал снег, и не вышли дворники. И мы не смогли собраться, выйти и убрать снег — так и ходили по сугробам к метро. На Севере, если деревня живая, такое невозможно. Там люди собираются и чистят свой снег сами.

У вас 1200 ТОСов (территориальных органов самоуправления — прим. ред.). В таком количестве на миллион жителей это явление есть только у вас. Вы уникальные! На Севере люди могут взяться за дело вместе, написать документы, собрать средства, починить дорогу, провести какие-то работы на храме, сделать ремонт в библиотеке. Без тендеров, напрямую.

Слабая сторона этого движения — большая общественная нагрузка ТОСовцев, а сильная — это то, что на Русском Севере есть хозяин, который волнуется за свою деревню и делает что-то для нее.

Надежда, что деревня не умрет

— А что дает местным жителям восстановление самих храмов? Это меняет их жизнь?

— Понимаете, мы подходим комплексно, занимаемся не только храмами, у нас много подшефных библиотек, мы помогаем краеведческим музеям. Мне кажется важным, чтобы человек приезжал в свою деревню, и видел, что там всё в порядке: дорога, храм, библиотека. Всё это тоже жизнь, а если будет один храм стоять в полумертвой деревне, то это, наверное, бессмысленно.

Есть у нас и кладбищенский подшефный храм. Люди приезжают в деревню, чистят могилки родных, заходят, ставят свечку, молятся. Со временем там будут отпевать усопших.

Наверное, храм, дает жителям надежду, что их деревня не умрет.

Потихонечку начинают возникать общины. Вот в деревне Волосово появилась такая маленькая и очень добрая община, которая занимается и храмом, и клубом, и хор у них, и памятники солдатам ставят. Всё связано, и храм тоже в этой цепочке — это жизнь.

— Поделитесь, пожалуйста, одним из самых теплых воспоминаний, связанных с поездками на Север.

— В 2011 году была удивительная история, все ее участники и сейчас живы. Андрей Бодэ, замечательный архитектор-реставратор мне сказал, что погибает храм в Меландово, и нужно им заняться. У нас тогда было мало храмов, и мы с детишками поехали туда, с трудом нашли жилье. Приехали мастера-реставраторы, мы попробовали первые работы провести.

Меландово — это деревня под Емецком, зимой там всего восемь-девять жителей. Очень красивое место на реке Емце, но, к сожалению, жизнь уходит оттуда.

И вот, я ходила по деревне с камерой, искала стариков, которые были в храме, когда его закрывали, и никого не нашла. Встретила одну бабушку, которая говорила что-то про просфорки, но ей было тогда всего пять лет, и она ничего не помнит.

С чувством неудовлетворенности мы с детишками уезжали дальше, на Соловки. У меня кончались деньги, я экономила. Мы доехали на автобусе до Брин-Наволока, дальше нам надо было на Обозерскую. Сто километров нас довезли автостопом, оставалось еще четыре. И вот, мы вылезаем из машины, я и трое детей, а на дороге уже стоит маленькая машинка. Мы даже не голосовали. Выходит человек и спрашивает: «Вы откуда такие?» Дети отвечают: «А мы чинили храм в Меландово». И тут он говорит: «А у меня мама из Меландово».

Представляете, там расстояние по дорогам сто пятьдесят километров, и мы его встретили. Я говорю: «Мама!» Он говорит: «Да! Жива-здорова, живет в Летнеозерском» — «Поехали!»

И вот, мы в девять вечера врываемся к этой бабушке, которая уже, в общем, собирается ко сну. Женщина в шляпе с камерой, куча детей, рюкзаки, и сын, который ей говорит: «Мама, рассказывай!»

Так мы познакомились с замечательной Татьяной Николаевной Лоховой и ее сыном Борисом Викторовичем, знатным ТОСовцем.

Татьяна Николаевна была как раз последней маленькой прихожанкой этого храма, она рассказывала нам, как сшибали кресты, как бросали иконы в реку, как она ходила к священнику, рассказывала про свою жизнь. Про то, какое жестокое было время, про то, как одна бабушка вошла в магазин и говорит: «Вот, скамейку мне советская власть не поставила», — и ее увезли. И бабушку, и кузнеца, и священника — увезли и не вернули. Куда увозили? Репрессировали, конечно. Люди бояться начинали.

Такое, конечно, не забудешь.

Но как это получилось? Как мы столкнулись тогда с Борисом Викторовичем? Это, наверное, чудо. Мы до сих пор дружим. Татьяне Николаевне сейчас уже больше девяноста лет.

Дорогие друзья, подключайтесь

— А «Веренице» двенадцать. Сколько храмов за это время получилось спасти?

— Вы знаете, это сложный процесс. Мы как бы ведем их длительное время, не бросаем. У нас есть семнадцать храмов-памятников, но есть еще и несколько старинных домов.

У нас уже есть свой небольшой музей в одной деревушке. Жители считают, что если хозяин умер, то дом уходит тоже, погружается в землю за хозяином. Там удалось людей переубедить, сохранить вещи. Вывозить их мы не стали, нашли старый дом, отмыли и сделали музей, собрали все письма с деревни. Хотя бы так, на птичьих правах.

Поддерживаем и библиотеки. «Помощь сельским библиотекам Русского Севера» — это большое движение, там на самом деле уже не совсем Русский Север, а целых двадцать семь регионов. Просто руководители проекта не хотят менять название. Начиналось всё с нашего фонда: мы ехали, везли книги, потому что видели, что библиотеки растерзаны, новых поступлений нет, а дети хотят читать. Без копейки денег помогаем уже пятистам библиотекам. Из тринадцати тысяч по России — это очень неплохо! Две библиотеки в Шенкурском и Вельском районах наш фонд сохранил. Одна из них стала частной, а вторая осталась государственной, но чтобы ее не закрыли, мы два года оплачивали там электричество. Всё дело в том, что отопление в библиотеке было электрическое. Когда отопление подключается к розетке, то это безумие. Мы платили около ста тысяч в год, но библиотеку удалось сохранить! Сейчас ее не планируют закрывать. Это тоже очень важно.

— Что нужно, чтобы фонд развивался, и дело шло вперед?

— Про себя я могу сказать, что мне, наверное, нужно уйти с работы, но я не могу. Сегодня у меня предпоследний рабочий день, школа у нас частная, работает до десятого июня. И вот, мне звонят с Севера прямо на уроках: что-то надо решить. А мне еще оценки выставлять, тетради проверять.

Проблема в том, мы не можем позволить себе платить зарплаты людям, которые занимались бы фондом постоянно. Но и так люди появляются: вот, например, уроженка Верхней Уфтюги Дарья Михайлова приехала учиться в Москву на реставратора, параллельно она ведет реставрацию своего храма.

Нужно, чтобы всё это преобразовалось в более мощное движение. Но как? Мы привыкли работать точечно, мы не можем куда-то бросить какие-то миллионы, тем более, несуществующие. Наше дело — искусство маленьких шагов.

Сложно соединить всё мелкое, частное в какую-то глобальную структуру. Наверное, фонду не хватает структурирования, правильного сбора средств. Пока что у нас немного анархия, потому что мы не можем сделать всё, что хотим. Но памятники ведем! За что беремся, то практически не бросаем.

— Замечательная анархия! Всем бы такую.

— Да, но сил-то не очень много. У нас много женщин, а мужчин мало и мастеров мало.

А еще мы не знаем, как о себе рассказать. С этим у нас проблемы. А ведь надо, чтобы и сам Архангельск увидел свои храмы.

Сейчас идут работы в Бережной Дуброве Плесецкого района, это на другой стороне Онеги против Конево — храм Рождества Богородицы, XVII века, сейчас там перекрывают главы. Очень красивое место и интересные работы!

В Зачачье Холмогорского района закрывают кровлю на Никольском храме. Пока что это противоаварийные работы, чтобы храм пожил еще десять-пятнадцать лет. Но останавливаться нельзя, нужно переходить к реставрации. Иначе через десять лет его снова придется переконсервировать, а он и так переконсервированный уже дважды, это третий раз. И сколько мы будем так консервировать? Это тоже плохо для храма.

Хочется рассказать о нашем проекте людям: может быть, кто-то увидит, какие это красивые храмы, заинтересуется, станет попечителем и оплатит проект уже реставрационных, а не противоаварийных работ. Это несколько миллионов, которые фонду будет очень трудно собрать.

Раньше у храмов были попечители, их содержали сами местные жители, и отношение было другое. Не было никаких разрешений на работы, люди просто видели, что храм ветхий, и разбирали его. А плотники ставили рядом храм, может быть, еще краше.

А сейчас, когда храм — памятник, охраняемый государством, то к нему вообще очень трудно подступиться. Нужны проекты и разрешения. Но и попечители нужны тоже!

Это вопрос отношения. Сейчас, когда мы приезжаем в Зачачье, то живем в здании школы, которую построили в 1906 году сами жители. Сто лет назад один крестьянин взял в долг большие деньги, чтобы ее построить. Когда его не стало, жители деревни приняли решение собрать средства и отдали долг. То есть, крестьяне сто лет назад были ого-го! Они многое могли сделать сообща.

Вот и сейчас хочется показать северным людям их храмы, показать, что вокруг этих храмов происходит, и сказать: «Дорогие друзья, подключайтесь».

(по материалам Архангельской епархии)

 


За кулисами политики


все материалы

ПроКино


все обзоры

Жизнь


все материалы

Кулинарные путешествия


все статьи

Литературная гостиная

все материалы

Архивы

Март 2024 (200)
Февраль 2024 (317)
Январь 2024 (319)
Декабрь 2023 (318)
Ноябрь 2023 (335)
Октябрь 2023 (324)







Деньги


все материалы
«    Март 2024    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Спонсор рубрики
"Северодвинский торговый центр"

Верую


все статьи

Общество


все материалы

Разное

все материалы

Реклама



Дополнительные материалы
Полезное

Сетевое издание "Информационное агентство "Руснорд"
Свидетельство СМИ: Эл № ФС77-81713 от 10.11.2021. Выдано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций.
Адрес: 163000, Архангельская обл., г. Архангельск, ул. Володарского, д. 14, кв. 114
Учредитель: Черток Л.Л. Главный редактор: Черток Л.Л. E-mail: tchertochok@yandex.ru. Тел. (964) 298-42-20