Проект Гудим-Левковича "О тех, кого я помню и люблю": Василий Нечаевский - портрет на фоне "развитого социализма"

Моя бабушка Татьяна Максимовна родилась в сейчас уже не существующей деревне между Ровдино и Долматово на границе нынешних Шенкурского и Вельского районов. В «год великого перелома» в их большой крестьянский дом пришла беда –«раскулачивание». Ее отец до нее, слава Богу, не дожил. А мать, сестра и брат оказались на принудительных лесозаготовках. Чудом, получив в сельсовете (у председателя которого работала «в няньках»), справку о направлении на учебу в Архангельск, она с двоюродной сестрой сплавилась на плоту по Ваге до Северной Двины, и потом на перекладных добралась до города. Такой путь прошли в 1930-е годы множество девушек и юношей, покидавшие северную деревню. От чего она, по большому счету, не оправилась до сих пор, а вековой русский крестьянский «Мiр» как пространственно-временное единство хозяйственно-культурного уклада исчез навсегда…

"Русь моя, крестьянская Россия, я кричу: "И здравствуй, и прощай...”"

Ушел в памятном 1937 году из родной вельской деревни Семерино и 15-летний Василий Нечаевский. Ушел в Архангельск, где закончил автошколу, но в колхоз не вернулся – остался в городе, работал шофером на электростанции. Потом была война, которую он прошел по фронтовым дорогам от Москвы до Берлина, демобилизовался только в 1951-м. Снова работал шофером, но уже в Вельске, в местной автоколонне. 30-летнего фронтовика, кавалера медали «За отвагу» быстро заметили. Началась «хрущевская оттепель», эпоха 20-го съезда и выдвижение молодых перспективных кадров. В 35 лет Нечаевский уже директор Вельской автоколонны, обслуживающей перевозки в нескольких районах юга Архангельской области и в соседней Вологодской.

В 1957 году Никита Хрущев одержал победу над «антипартийной группой Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова». А Василий Нечаевский был выдвинут на советскую работу, в марте он стал председателем исполкома Вельского городского Совета депутатов трудящихся. 15-тысячный городок в год 40-летия «Великого Октября» был неотличим от множества ему подобных на просторах советской России: весной и осенью по улицам без бродней было не пройти из-за непролазной грязи, зимой – сугробы выше крыш. Летом по пустырям и дорогам свободно гуляли козы, куры, гуси - благо до подсобного хозяйства у ретивого генсека руки еще не дошли.

Партийный курс о создании материально-технической базы коммунизма, при одновременном, более полном удовлетворения растущих материальных и культурных потребностей народа, в условиях тогдашнего Вельска означал хотя бы элементарное минимальное благоустройство, без которого агитировать за то, чтобы «догнать и перегнать Америку» было нельзя. Нечаевский начинает с отсыпки улиц – по воспоминаниям старожилов он просто не пускал ни одной порожней машины в город из поездок за его пределы: они должны были привозить гравий или песок с близлежащего карьера. На котором, кстати, работали женщины, вручную лопатами наполняя кузова грузовиков. Экскаватор предисполкома для этого выделить не мог – он был всего один на весь город и выполнял более тяжелые работы…

Буквально за пару лет в Вельске были построены деревянные тротуары, вдоль них высажены молоденькие тополя. На посадку деревьев, оформление парка, благоустройство скверов, расчистку соснового бора за городом были вполне в духе лозунга о «победе коммунистического труда» мобилизованы учащиеся, рабочие, служащие. Владельцам скота и птицы пригрозили штрафами и изъятием живности… В итоге, в 1960 году Вельск был признан самым чистым и зеленым из малых городов не только Архангельской области, но и всего северо-запада. Казалось бы, перед молодым инициативным управленцем открывалась перспектива карьерного роста «по партийной и советской линии». Но на бюро райкома Нечаевскому объявили выговор за перерасход средств на благоустройство города, инкриминировав нарушение финансовой дисциплины.

А между тем Никита Сергеевич провозглашает, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». При этом генсек «…проявлял опасное зазнайство, и вопреки решениям ЦК, разваливал колхозное хозяйство…» Выразилось это в курсе на ускоренное превращение колхозной формы собственности в государственную: «добровольного дела» - в «советское хозяйство». Колхозы на Вели тогда едва сводили концы с концами, а их работники получали копейки. Даже если ты «передовик», и выработал 300 с лишним «трудодней» (что значительно больше обязательной нормы) то в итоге тебе причиталось 400 грамм сухого гороха и по 40 копеек деньгами на каждый трудодень – 2,5 мешка и 120 рублей в год. Поэтому для колхозника выезд в Вельск был праздником, который он позволял себе раз в год. Продав на рынке горох и нехитрые продукты подсобного хозяйства, селянин стригся в парикмахерской, выпивал в столовой «маленькую», покупал жене отрез на юбку, несколько вязанок сушек и самых дешевых конфет-«подушечек» детям. Даже сахар по розничным ценам был недоступен – передовикам его «отпускали» по запискам председателя колхоза, в качестве поощрения по цене 4 раза дешевле розничной. И это в то время, когда Гагарин полетел в космос…

Следуя генеральной линии, в 1960 году на базе двух колхозов «Восход» и «Путь к коммунизму» создается совхоз «Вельский», а его директором по решению партии становится Василий Нечаевский. Перед ним стоит задача реализовать давний большевистский миф о «смычке города и деревни» и мечты Хрущева об «агрогородах». И ему это почти удается, правда в отдельно взятом совхозе-«маяке». В колхозах, на базе которых его создали, числилось почти 2700 работников. Пенсий им до 1964 года не полагалось, поэтому люди работали до глубокой старости. Но при реорганизации колхозов в совхозы специальным постановлением Совмина РСФСР было установлено, что колхозный стаж работникам новых совхозов будет засчитываться как стаж работы на госпредприятиях. В итоге в «Вельском» к первой весенней посевной две трети работников вышли на пенсию, осталось 900 человек. Василию Нечаевскому ничего не оставалось, как поклонится старикам – в буквальном смысле, упрашивая их поработать, кто сколько сможет. Обещал стабильную зарплату и помощь с техникой на приусадебных участках. Уговорил – последнее крестьянское поколение, выдержавшее коллективизацию, войну, укрупнения, разукрупнения и введение посадок кукурузы, не подвело земляка.

Нечаевский не полагаясь целиком на прямые дотации, и понимая, что лимиты по ним можно и не выбить, пошел на нетривиальный шаг - взял в банке кредит. На эти деньги закупил партию полиэтиленовой пленки и впервые построил большие теплицы у деревни Лукинской, в пойме реки Вель. Урожай огурцов был реализован в Северодвинске и на строительстве космодрома Плесецк. Расплатившись по кредиту, он снова взял заем и расширил теплицы, став надежным поставщиком главных областных «оборонщиков». Они, конечно, его в обиду не дали, обеспечив партийный иммунитет новаторским решениям. Уже в 1962 году совхоз вышел на самоокупаемость, а затем стал прибыльным, насколько это возможно в политэкономии социализма.

Через 10 лет глава передового хозяйства стал Героем соцтруда… Казалось, жизнь и судьба сложились воедино. Но Василию Нечаевскому предстояло пережить еще один поворот. В 1974 году совхоз «Вельский» преобразован в Вельский совхоз-техникум. Сама идея была не нова, соответствующе постановление Совмина СССР «Об организации совхозов-техникумов» родилось еще при Хрущеве в 1964 году, вполне в русле идеи «агрогорода». В 1970-е, когда отток молодежи из деревни стал фактором демографическим, это стало одной из мер, призванных предотвратить «бегство перспективных кадров» из стремительно становившегося неэффекивным сельского хозяйства. Но было уже поздно. Северная деревня мучительно умирала, отдав стране жизненные силы, без которых перспективы когда-то передового совхоза, ставшего агрофирмой весьма туманны. А сам герой этого повествования Василий Нечаевский умер совсем нестарым, в 55 лет, в год очередной годовщины советской власти, осуществившей, таки, раскрестьянивание России.

Вместо эпилога

Брату бабушки в середине 1950-х вернули родовой дом, который с 1930 года использовали как колхозную контору. Колхоз попал под «укрупнение» и начальство перебиралось в село за 15 км. Вернули расхристанным, без окон и дверей. Он его продал на дрова. А деревня, признана в рамках очередных партийных указаний «бесперспективной» исчезла в 1980-х. В конце минувшего века – «интересного для историка и печального для современника», я побывал там. Часть полуразрушенных домов еще виднелась в бурно разросшемся перелеске, да на древнем кладбище можно было найти надгробия, сделаны из валунов, когда-то оставленных ледником. Мои предки жили здесь полтысячелетия…