Гений «не для всех». К юбилею эксклюзивного режиссера Алексея Германа

Началось это в 83-ем году, когда на «Мосфильм» привезли копию запрещенного «Ивана Лапшина». Такая косточка профессиональным кинематографистам - дать ознакомиться с работой коллег перед тем, как смыть изображение. Ленту крутили целый день в маленьких просмотровых залах, и десятки гримеров, механиков, осветителей, тех, для кого кино было больше, чем просто работа, перемещались за пленкой из зала в зал. Потом на лавочках отдыха у съемочных павильонов надолго прекратились разговоры о футболе и о бабах, все обсуждали увиденное. Вторых и там было больше. Аргументация? Примерно такая же, что и по поводу «Сталкера» Тарковского - какой детектив испортил, чудило!

Действительно, у фильма «Мой друг - Иван Лапшин» совершенно прозрачный сценарий, почти «Менты» из конца 30-х. Живет некое мужское братство из провинциального УГРО в большой коммуналке, за отморозком-беспредельщиком Соловьевым гоняется, правосудие вершит, как его понимает, водку пьет (умеренно), безответно влюбляется. Так, в принципе, и написано в ранних рассказах писателя Юрия Германа, родного отца режиссера. Как признается Алексей Юрьевич, он с самого начала хотел снять крепкую криминальную драму. Ан нет, все, что касалось детективной линии сюжета, получалось, как бы, вторично, не его. А вот то, что вокруг, другие сюжетные линии, брали за душу. На них был и сделан основной упор, положивший фильм «на полку».

Ох, лукавит мастер! Если бы его изначальный авторский замысел был таков, он вряд ли доводил до истерики любимого народом комедийного актера. Андрею Миронову сначала дали прочитать сценарий, а когда он в него влюбился, вынесли вердикт - брить наголо! Он рыдал, молил, натравлял на Германа Плучека, главного режиссера «Сатиры». А когда обреченно снял шляпу, стрижку отменили, режиссер довел актера до нужной кондиции. Жестоко? Но таков Герман, он сам себя гробит на площадке, посмотрите на его больной вид.

Вроде бы, на экране картина полной безнадеги. Герои - либо фанаты идеи, либо полусумасшедшие рефлексанты, либо уроды, и моральные, и чисто внешне. Понимаю возмущение советских цензоров - как такие люди через несколько лет могли победить в войне?! Сам удивляюсь, но ведь смогли! Кино, на то и кино, что образы в нем гипертрофированные, как положительные, так и отрицательные.

А насчет безысходности.... При звуках революционных маршей Эрнста Буша, при появлении цветных вкраплений в унылые черно-белые пейзажи российской глубинки, у меня, прирожденного нигилиста, изнутри поднимается волна энтузиазма, генетическое наследие бабушки-революционерки. Наверное, тот же атавизм памяти, что не отпускает и Германа.

Да, он не любит тот народ, что проходит у него по заднему плану кадра. Может, даже боится. И заслоняется от него Иваном Лапшиным - рыцарем без страха и упрека, больным эпилепсией, несчастным в любви и счастливым в дружбе. Ну, кто из нас не мечтал просидеть на кухне вечерок с таким писателем, как Ханин, который даже из собственного неудавшегося самоубийства устраивает фарс? А то, что начальник «убойного отдела», по которому должна сохнуть половина женского населения, влюблен в неряшливую, пафосную, просто плохую актрису.... Так вы посмотрите глазами Лапшина на окружающий его мирок, особенно, на представительниц прекрасного пола. Где лучше-то взять, не в монахи же записываться?

И детали, обязательно детали. Каждый просмотр «Лапшина», а их у меня примерно двадцать, я вытаскиваю для себя новые фразы, жесты, детали реквизита. Например, вчера как-то по-особому обратил на себя внимание два раза появляющийся в кадре еврейский мальчик на инвалидной коляске. У него единственного в картине безоговорочно добрые, всё понимающие глаза, плюс ласковая собачка у ног. Есть повод хорошенько подумать, зачем он на экране, у Германа, как и у Тарковского, ненужных деталей и случайной массовки не бывает. За это я и люблю такое «кино не для всех». Потому что тоже не как все...

Понимаю, утомил вас «Лапшиным». Но позволю себе авторский эгоизм, потому что считаю этот фильм лучшим за всю историю отечественного кино. Кстати, не я один, в рейтинге Международной ассоциации кинокритиков он внесен в список 50 лучших кинолент всех времен и народов. После него Герману предлагали Голливуд. Он отказался. И правильно сделал, такое можно снимать только в естественных интерьерах при минимальной работе гримеров.

Но воздадим должное другим шедеврам. «Проверка на дорогах» вышла в прокат на заре гласности. Сразу после нее на экранах появилось «Иди и смотри» Элема Климова. Все сразу заговорили - вот это фильм, вот эта война! Со всей жестокостью и сумасшествием. Но лично для меня даже затухающие глаза живой коровы, прошитой пулеметной очередью, не стоят просто диалога  крестьянки с командиром партизанского отряда. Прижимая к подолу маленьких детишек, она грозится прямо сейчас пойти к фашистам и сдать всех и вся. Потому что те накормят и рейхсмарок дадут, а от вас, партизан, одни убытки. И бывший участковый района, мудрый усталый старлей Локотков (одна из лучших ролей в кино Ролана Быкова, уровня его Скомороха в «Андрее Рублеве») понимающе кивает - иди, мать, что поделаешь. Нет, чтобы на месте пристрелить предательницу, или, хотя бы, произнести зажигательную речь о скорой победе над врагом. Представляете ужас цензоров от подобного пораженчества, закатавших «Проверку» на «полку» на долгие 15 лет?

А психологическая дуэль все того же Быкова с его политруком Солоницыным, мстящим всем и вся. Вроде бы, последний достоин всяческого сочувствия и уважения, его сын повторил подвиг Гастелло. Но стоит ли взорванный мост с вражеским эшелоном жизней тысячи наших пленных? Надо ли поверить единожды предавшему присягу или на всякий случай расстрелять потенциального Иуду, ведь ценой может стать жизнь всего отряда? Психологическая дуэль, по своей глубине, трагизму и неоднозначности сводящая на нет знаменитое киношное противостояние двух правд Жеглова и Шарапова из «Места встречи...».

Несколько раз смотрел «Проверку на дорогах» в кино. И каждый раз по ходу фильма слышал хлопающие сидения освобождаемых кресел. При этом совершенно не расстраивался, в зале оставались те, кто понимает. Свои люди.

Потом Герман снял «Хрусталев, машину!». Советское плановое кино к тому времени кончилось, и он смог позволить себе снимать по удобному только ему графику. То есть, по пять полезных метров в день, с многочасовыми репетициями. В итоге из просмотрового зала Каннского фестиваля ушло три четверти зала, очередной шедевр получил, в лучшем случае, недоуменную критику. Чаще, саркастическую, вот как сын обласканного властью писателя разобрался со своим счастливым сталинским детством.

«Хрусталева» до сих пор не показывают по нашему свободному от идеологических и нравственных предрассудков телевидению. Наверное, это правильно, потому что для него нет времени даже в ночном эфире. Еще более мрачная за счет черно-белого «Кодака» картинка, блестки насквозь черного юмора, рваный сюжет, предвосхитивший изыски «Криминального чтива» Тарантино. А чего стоит сцена изнасилования генерала в автозаке? После этого сексуальные игры маньяка-милиционера в сотни раз обруганном за натуралистичность «Грузе-200» Балабанова кажутся невинными «похождениями Петрова и Васечкина». Кому это нужно?

Например, мне. А так же всем, кто еще не до конца разобрался в том времени. И, в первую очередь, самому Герману, считающему, что ХХ съезд Хрущева даже близко не подошел к релаксации грубо изнасилованной страны. Режиссер показал то, что осталось за кадром его счастливого сталинского детства. Он фактически извинился за отца, пившего с усатым упырем водку и писавшего просто хорошую, светлую прозу. На мой взгляд, это более достойный пример сыновней адвокатуры, чем продемонстрировал Никита Михалков в «Утомленных солнцем». И не надо ни широко проката, ни телевизионного прайм-тайма, кто хочет это смотреть, тот купит диск или кассету.

Сегодня Герман заканчивает «Трудно быть богом». Кажется, это абсолютный рекорд - девять лет нескончаемого творческого процесса. Не знаю, согласился бы я войти в его группу. Например, уважаемый мной Андрей Панин однозначно сказал - нет, я не сумасшедший. А вот отнюдь не бессребренный Леонид Ярмольник согласился. Потому что понял - без роли Ханина фильмография Андрея Миронова обеднела бы наполовину. Потому что в жизни любого творческого человека должен случиться момент истины, пусть он и продлится с десяток лет.

Кто-то, нас меньшинство, с ужасом ждет этой премьеры. Мы понимаем, она же будет и прощанием с гением Германа, которому здоровье не позволит идти на очередной шедевр. А он говорит об этом с легкой грустью героя-стахановца. Ибо все его 5 (ПЯТЬ!!!) картин - подвиг. Они же невыразимое счастье быть самим собой. А то, что понимают его творчество единицы - дело десятое.

Пусть мы один процент из ста. Зато какой!

Леонид Черток