1 мая 1991 года.
Накануне я изготовил транспарант, который мы с мамой собирались пронести на первомайской демонстрации.
На красном полотнище я вывел белыми белилами: «Свободу Литве!»
Очень хотелось, чтобы хотя бы кто-то вырвался из этого, доставшего до печёнок, СССР.
Только что прошел референдум о сохранении СССР в обновлённом виде и Горбачев, продавивший себе должность Президента, очень надеялся на то, что его царство сохранится в тех же пределах.
Идея была чисто кремлёвская. То есть, как обычно, не учитывающая реальность.
Я практически закончил и слегка удивился тому, как долго держатся навыки. Я был полковым художником в армии и надписи на тканях делал запросто. Прошло больше 10 лет, но и сейчас буквы распределились ровно, имели равную толщину и все радиусы были исполнены как по циркулю…
- Хорошо получилось, - сказала бывшая жена с которой мы продолжали делить нашу двушку в хрущевской пятиэтажке.
- Я хочу кое что тебе сказать… - продолжила она и мы проследовали на кухню.
- Я выхожу замуж и уезжаю в Голландию, сказала она не дождавшись, когда круглый чайник со свистком даст сигнал к заварке.
- Ну поздравляю. Это прекрасно, - ответил я. Что-то еще?
- Ты можешь подписать бумагу о том что не возражаешь, что наш сын уедет со мной?
- Не хочу, но могу…
- Так подпишешь?
- Подпишу. Давай бумагу.
Она несколько замешкалась, вышла в комнату и вернулась с бумагой и как то неуверенно положила её на стол. По её пристальному взгляду, я понял что она боится что я порву эту бумажку..
- Да не бойся, Лен, да не порву я этот… открепительный талон! Ой сколько тут галочек то… Прям стая… Гуси лебеди потянулись на юг…
Я поставил свою подпись и протянул бумагу жене, взглянув на неё как кинооператор на уходящую натуру.
Она с явным облегчением вложила бумагу в папочку с надписью «Филипс корпорэйтед» и отойдя к черному провалу окна, закурила сигарету.
Ленка мало курила и делала это неумело, вытягивала губы к сигаете, словно в поцелуе, что, конечно, придавало ей некоторый шарм, но сейчас, это вызывало во мне скорее какое-то странное ощущение отчуждённости.
Я не мог поверить, что вот эта женщина, в которую я был безумно влюблён, с трудом расставался с ней на хотя бы миг, становится совершенно чужим человеком и эта сигарета целует её как и кто-то другой…
- Жень ты скажешь об этом своей маме, ладно? Я боюсь, я расплачусь и…
- Я скажу и не расплачусь…
- Спасибо. Ты же знаешь как я отношусь к твоей маме. Я её очень люблю...
- Я тоже.
Я зашел к маме часов в 8 утра.
Утро выдалось бодрым, как это часто бывает в Москве в эти дни.
Солнце припекает, ты щуришься, подставляя бледное лицо полярника под его лучи, а задница мёрзнет в тени.
Мама была в восторге от нашего транспаранта. Она всегда удивлялась моим оригинальным способностям. Никак не могла понять откуда у меня это. Я рисовал, освоил гитару за 3 месяца… Никакими такими талантами никто в нашей семье не славился. Только мой троюродный брат Валерка…
Уже ближе к станции «Площадь Восстания» мы поняли что народу на демонстрации будет много.
Люди шли с самодельными плакатами, знаменами. Это не было похожим на заунывные, казенные советские праздники под руководством партноменклатуры…
Толпа шумных ДСэвцев развернула триколоры и шедшие вслед за ними ветераны ВОВ, явно напряглись. Они знали кто сражался под этими знаменами. Но между ними втиснулись анархисты с черными флагами и все мирно двинулись к эскалатору…
Мама была возбуждена таким стихийным действом, ей нравился этот энтузиазм масс. Она всегда была в центре таких событий. Комсомольская богиня дивной красоты…
Наверху мы выстроились в колонны и двинули на кремль.
Милиции и военных было не много и видно было как милицейские старлеи и полковники суетились по краям огромной колонны и на их лицах была видна растерянность. Они явно не понимали, что происходит и что делать. Милиционеры что-то говорили в шипящие рации, но, похоже, ответа не было. Стало понятно, что КГБ пакует чемоданы…
Мы двигались по брусчатке «красной» и тут народ начал скандировать в сторону мавзолея: Позор! Позор!..
Этот глас народа стал перекрывать звучание надоевших советских маршей и отупляющую бодрость дикторских заготовок про славу труду, миру и маю.
Когда мы поравнялись с трибуной мавзолея, колонна встала, и вожди засуетились к выходу. Они ушли с трибуны мавзолея и вот тут то раздалось победное «Ура!»
Народ ликовал…
Это был какой то праздник победы.
И тут я собрался с духом и сказал маме о том, что Лена выходит замуж за голландца и уезжает с ним и с нашим Максимкой в Голландию.
По маминому лицу катились слёзы, но она улыбалась..
- пусть так, пусть так… - прочитал я по её губам.
Мы обнялись и стояли двумя камушками пока колонна не начала движение, обтекая нас словно проснувшаяся от зимней спячки река…
Португалия, май, 2017
Евгений Донской