Солдатский Бахус. Из автобиографической повести «Гвардии Черток»

<!-- [if gte mso 9]>

Две любимые темы для вечерних (или ночных) разговоров в казарме. Только выпивка, всё-таки, на первом месте. Объясняется это просто, в 18 лет бабы для многих, вернее, отношения с ними, являются чем-то фольклорным, поъездно-сеновальным. В смысле, слышали о них от старших бывалых друзей, Бунина и Мопассана в моём взводе читал только я (специально выяснял).

А вот с бухлом в этом возрасте знакомы практически все. Мало того, большинство до призыва состояли с ним весьма близких, почти интимных отношениях. Алкоголь и всё, что с ним связано - почти единственное неформальное развлечение в позднесоветский период, хотя по рассказам родителей и их друзей можно подумать, что и в более ранний. Оттого почти все байки о жизни на гражданке начинаются с одного и того же - «взяли мы с парнями пару флаконов водяры и три огнетушителя чернил (дешёвого вермута или портвейна ёмкостью 0.8) для дури». Впрочем, это ассортимент городских, деревенские повально начинали свой экскурс в мир бога Бахуса с напитков домашнего изготовления - от сладенькой наливки через бражку к ядрёному самогону двойной перегонки.

В войсках об этом знали. То есть, знали, какие закалённые в борьбе с зелёным змием бойцы идут служить Советской Родине, и пытались выявить потенциальных алкашей ещё на уровне военкомата. Всем нам пришлось отвечать на вопрос - много ли пьёшь (впрочем, он был как-то иначе сформулирован, менее жёстко)? Те, у кого совсем совести не было, гордо отвечали - «ваще не пью», рассчитывая в будущем на преференции в виде непыльной штабной службы (и ведь иногда получалось). Более реалистичные (типа меня) отвечали уклончиво - «в умеренных дозах, по праздникам и в кругу семьи». Самые простые и недальновидные рубили правду с плеча - «ещё как бухаю, до синих соплей, но на свои, чё, нельзя?». И всё, в личном деле этого правдоруба появлялась предупреждающая надпись - «склонен к злоупотреблению алкоголем», что само собой подразумевало склонность к самоволке, дедовщине, неуставной форме одежды и прочим безобразиям.

А дальше... а дальше ничего. В моём взводе было семь человек с подобной записью, по их откровенным рассказам получалось, что я, в сравнении с ними, настоящая эмблема портвейна «Хирса», особенно если брать последний доармейский год. Да, они бухали, как и весь их завод (семья, район, колхоз, ПТУ...), по пятницам с переходом на субботу практически до беспамятства. В воскресенье отпаивались, кто чего достал, и в понедельник вялыми огурчиками шли на работу. Возможно, привирали в количествах выпитого, по литру «белой» в 17 лет и на танцы - всё-таки перебор. Но именно в таком графике жила страна в самый разгар эпохи застоя, в армии я это чётко понял.

Почему всё не рухнуло раньше перестройки? Потому что советская молодёжь призывного возраста состояла, в основном, из бытовых пьяниц (медицинский термин) с разным уровнем веселья или агрессивности после «приёма на грудь». Другое дело, многие из армии возвращались с алкогольной зависимостью, из нашей Кантемировки очень даже запросто. Но слетали с катушек именно те, кого до армии родители держали в строгости так, что казарма им островком свободы показалась. Вот вам ещё один воспитательный нонсенс...

Обычно в армии меньше пьют, чем просто говорят о выпивке. Говорят со вкусом, скрупулёзно вспоминая названия напитков, их крепость и литраж выпитого. С закуской в те годы было попроще, как говорится, что бог послал. Я как-то стал делиться воспоминаниями, подчерпнутыми у Чехова, Гиляровского, Булгакова и прочих вкусных авторов, что да как надо закусывать, а главное, в какой очерёдности. Меня откровенно не поняли, смысл советского пития сводился к самому быстрому достижению кайфа, лучше всего беспамятному, а не получению всеобъемлющего удовольствия. Одурел, бухло кончилось? Тогда можно и по бабам... если дойдёшь.

О выпивке мы начали говорить ещё в учебке. Но только говорить, ибо курсант априори существо бесправно-трезвое. Там я и узнал, насколько московские нравы отличаются от провинциально-патриархальных в сторону либерализма. Как-то в наряде по расположению драили полы вместе с Богуном из Таганрога, вполне среднестатистическим советским хлопцем. Толян вдруг размечтался:

- Не представляю себе... приду на дембель, сяду за стол, с отцом водки выпью...

Я чуть «машку» себе на ногу не выронил ( машка - траки от гусениц танков с прикреплёнными к ним щётками и приваренным металлическим прутом для натирания полов мастикой):

- А раньше что, ни-ни?

- Раньше компот и ложкой в лоб, до армии не положено.

- А на проводах?

- Стали пить, когда отец из-за стола вышел, ему западло с сопляками.

- А если по болезни не призвали...?

- А если больной, то и пить нечего.

Что ж, железная логика. Но как-то грустно, когда твои гражданские права и самооценка зависят от одной армии. Иные возвращались худшими детьми, чем призывались, особенно те, кого чморили.

Впрочем, правила семьи таганрогского Богуна, мечтавшего поскорее вернуться к близкой ему сердцу электросварке, не для всех были правилом жизни. Много рассказов я услышал о том, как отцы с сыновьями после совместных застолий начинали друг друга натурально убивать. «Где у вас участковый?» - спрашиваю. «Так батя он и есть». Но удивлялся только я, остальные слушатели понимающе кивали - «так все живут». Все ли?

В учебке каждая выпивка у курсантов - это подвиг, легенды о котором передаются от призыва к призыву. Сержантам и то непросто, строгостей с этим здесь гораздо больше, чем в линейной части. Отношение местных, как к детскому саду, в лучшем случае, к пионерскому лагерю. Если засекут, что крадёшься с полной запазухой к лазу в заборе - заложит любая сво..., от дворничихи до продавщицы (эти почему-то с пониманием относятся только к таким конченным, как Неволин). Странно, рядом с Кантемировкой такой же военный городок с таким же контингентом жителей, имеющих, пусть и родственное, но отношение к армейской службе. Здесь к нам относятся, как к взрослым, с пониманием и сочувствием,  в Тапа же - просто беда...

В первый раз я выпил на Новый (1978-й) год. В антисанитарных условиях сортира, куда нас четверых отправили «драить очко» за какую-то борзость. Вот и борзанули - раздавили в кабинке флакон «Лосьона огуречного» под две карамельки (дали к праздничному ужину одну на двоих, чтобы подсластить горькую салажную действительность). Пили из жестяных кружек. Чокнулись пальцами, чтобы без звука. Почувствовали себя бывалыми зеками... или «дедами» (после приказа о демобилизации), что в сущности одно и то же. Всё первое января боролись с неприятной отрыжкой.

Второй раз случилось, когда курсант Шевкунов, продвинутый парень из Мурманска, носивший до армии джинсы и знающий, как зовут всех битлов, получил увольнительную. Случай для курсанта редкий, но этот длинноногий обставил всех на зимнем кроссе, даже побил какой-то дивизионный рекорд. Правда, увольнительная была внутри военного городка, без права поездки в Таллинн, что полагалось лишь сержантскому составу и прочей обслуге. А что в городке делать? Ну, сходил в кино, съел мороженое (если зимой полезет), обошёл и скрупулёзно изучил ассортимент магазинов количеством четыре штуки. Ещё можно попытаться позвонить домой с почты, если живёшь до Урала (дальше - заказ за сутки). Даже с посещением фотографии, что мало кому приходило в голову (на фиг такие воспоминания), максимум уйдёт четыре часа. Настолько увольнительная и выписывалась. Не глоток свободы, а форменное издевательство и душевное томление.

Собственно, Шевкунов в кино не собирался. Он даже мороженого не хотел. Мы с ним столько говорили о вкусовых качествах и прочих достоинствах портвейнских вин, что не принести с собой в часть запрещённый продукт он не имел морального права. И принёс. Целых пять штук по 0.7. Что-то пахучее, почти экзотическое, типа «Кызыл-шербет». И так был рад своему подвигу, что стал выпивать прямо в парадке и уже вдетый сдал её каптёрщику. А тот, ефрейтор-дешёвка, тут же стуканул сержантам, какое от курсанта волшебное амбре. Сержанты удостоверились, больше всего их возмутил тот факт, что сами остались в пролёте. Расправа (физическая) над Шевкуновым назначена была на после отбоя...

Но ещё раньше в казарму пришла целая антиалкогольная комиссия. Мы по молодости и сирости своей не знали о традиции местных продавцов стучать на любого воина, нарушающего устав в части трезвого поведения. Конечно, продавщица винного отдела не кидалась сразу к телефону докладывать о факте закупки алкогольной продукции (самое интересное, что по правилам советской торговли она же не имела права отказать в продаже спиртного трезвому гражданину старше 18 лет в чистой одежде и за подлинные дензнаки). Нет, эти змейки-искусительницы выполняли свой (как им казалось) гражданский долг после закрытия, то есть, после семи. То ли они словесный портрет грамотно составляли, то ли скрытые камеры в том продмаге имелись (нереальная вещь в описываемые времена), но на Шевкунова вышли точнёхонько.

Его допрашивали почти с пристрастием. Он молчал, где пил и с кем осталось тайной. Обнюхали всю учебную роту. Бесполезно, мы - соучастники группового воинского преступления - были в наряде по парку, где и употребили. Шевкунов ушёл на гаупвахту и был исключён из комсомола. Учебку покинул рядовым, отправившись по разнарядке дослуживать в мрачное ЗабВО. Надеюсь, что он там выжил...   

Третий случай был просто мрачным. Угораздило же моих тогдашних московских дружков поехать на зимние студенческие каникулы в Таллинн и оттуда завернуть ко мне в учебку. Я даже не поверил, когда дневальный с тумбочки проорал - «Курсанта Чертка ждут на КПП». А я-то и в расположении оказался совсем случайно, сержант послал, зачем не помню. И прапорщик Фабричный, наш ротный старшина, что-то там переписывал. Он - мужик неплохой, проникся моментом - «давай дуй, к курсантам, если не чухня, редко приезжают». Ну, я и дунул...

Так и знал, что дружки. С соответствующими их внутренней сути подарками - пара водки, столько же пива и бутербродов на закусь. Муля ещё рвался стакан попросить у дежурного офицера, еле остановить успел. Белобилетник... что с него возьмешь. В итоге пришлось на улице и из горла, якобы вышли покурить. Долго стояли. Хоть и мороз отрезвляющий, а меня с отвычки пробрало. И вернулся я в казарму светящимся от положительных эмоций. Но без гостинцев. А ведь именно их ждали сержанты, вернувшиеся с занятий. То, что пустой, видно было по рукам, то, что вдетый - по лицу.

Ну, какие тут могут быть разговоры. Меня повели в сушилку, традиционное место всех ротных разборок, сопряжённых с рукоприкладством. А состояние моё было, как у известного басенного зайца во хмеля. Поэтому на первый же удар я ответил. Причём почти грамотной «двоечкой» - правой в челюсть и тут же левой в печень - которая в любительском боксе не поощряется. Сержанты, что называется, припухли от такой борзости. Потом началась круговерть, какое-то мельтешение в глазах и... занавес. Нечасто в жизни я терял сознание. По-моему, это был второй раз.

Свет зажёгся уже в медсанчасти, куда испугавшиеся последствий младшие командиры (официально-ироничное название сержантского состава) приволокли меня на шинели. Объяснение стандартное - «спешил, упал с лестницы, молодой-необученный, что с него взять?!». Как в известном анекдоте - «упал в подъезде на нож и так шесть раз». Фельдшер, принимавший меня, сделал вид, что поверил. А я - нет. Почувствовав, что правая рука шевелится и сгибается (надо отдать должное, били грамотно - сломано только два ребра и опущены почки), потребовал ручку и бумагу. На полном серьёзе собрался писать министру Устинову, дедушке моей одноклассницы. Фельдшер посмотрел на меня укоризненно-жалостливо:

- Лежи, душара (от слова дух), и не рыпайся. Теперь я твой цензор...

Утром следующего дня зашёл командир роты и искренне пожалел, что я на той лестнице не свернул себе шею - «одним московским шлангом стало бы меньше». Режиссёрские гены подсказали - он в курсе всего, просто играет один раз и навсегда написанную пьесу: «Моё подразделение живёт по уставу». Впрочем, и у меня к этому моменту поутих бунтарский дух. Или просто протрезвел окончательно?

Короче, в учебке курсанту особо не попить. Зато в линейке (линейной части), да в развед-водолазном взводе... Ещё одно (из немногочисленных) преимущество службы в кваках - спирт. Спирт, как дезинфекция дыхательного снаряжения тяжёлых водолазов. Думаете, хотя бы сто грамм уходило по назначению? Вряд ли, не тот контингент, от шлангов спиртом никогда не пахло.

Раз в два месяца нам полагалась канистра литров на десять. Ну, как «нам»... сначала к ней прикладывался командир нашего геройского взвода (и выпадал в осадок минимум на неделю), потом прапорщики (приоритет определялся по сроку службы). Ещё негласно, но в обязательном порядке делался НЗ (неприкосновенный запас). Пару армейских фляг наливались под завязку и хранились в каптёрке. На тот случай, если с утра кому-то из совсем старших офицеров будет плохо в желудке и неуютно в голове. Как правило, это был сам командир дивизии, наш «человек-гора». Ему подносили с почтением, как ни крути, а отец родной. Но пару раз случалось и с замполитом.

Вот тут я борзел не по-детски. Являлся по вызову в его кабинет пустым, хотя мог предполагать, с какого-такого понадобился ему с утра пораньше. В душу мне заглядывали мутные «со вчерашнего» глаза, явно сожалеющие о глубине своего морального падения перед подчинённым, семьёй и Родиной в целом. Начиналось интеллигентное соплежуйство, так характерное для полковника Цымбала:

- Тут такое дело, Леонид... для проведения фотографических работ редакция дивизионной газеты «Кантемировец»... ты же в ней печатаешься, можно сказать, их коллега... требуется для профилактики... ик, короче, налей стакан сам знаешь чего!

- Никак нет, товарищ полковник!

- Чего нет?!

- Того, что сам знаю. Оно ушло...

- Куда ушло, вам же неделю назад разливали, а Момотов в завязке?!!

- На протирку дыхательных аппаратов и в капитана Горина.

- Хватит п..., не видишь, как болею...

- Вижу, сочувствую... вот и меня мама рассопливилась...

- Хорошо, жук московский, два.

- Пять, товарищ полковник.

- Три или десять гауптвахты.

- Разрешите выполнять?

Это я выторговал себе три дня Москвы. Якобы по делу. Отчитываться за результат поездки не надо. Ни мне, ни ему. Лафа!

А однажды праздник пришёл на нашу водолазную улицу. Дело было к осени, дивизия уехала на учения в Гороховец (Владимирская область). Нас не взяли (там водоёмов нет, один песчаник, как рассказывали). Вот и сидели мы в курилке с моим верным клевретом Лаврухой, тишиной и «Примой» наслаждаясь. Там наткнулся на нас подпол, начмед дивизии, рыскающий в поиске грубой рабочей силы для поездки на окружные медицинские склады. Даже обрадовался, что ему водолазы попались, как имеющие отношение к спирту, который тоже получить требуется. Да на госпиталь, да на медсанбат, на все полковые медсанчасти... догадываетесь, какие это объёмы?! О чём на радостях и выпалил прямо в наши одухотворённые уши.

Эх, зря он это сделал, не надо было нас лишать покоя. Особенно Лавруху, который за пять минут, данных на сборы, ухитрился где-то реквизировать пластмассовую канистрочку, всю в какой-то дряни, и даже слегка её отмыть. Да какая разница, если спирт сам по себе дезинфектор. Плюс пару армейских фляжек, их всегда полно валяется в тумбочках, но как приспичит, так хрен найдёшь. Ещё, уже на складах, я ухитрился стянуть резиновую грелку. Вещь крайне полезная в солдатском быту. Например, в ней намного безопаснее проносить спиртное в расположение части, чем в стеклянной таре. Особенно из отпуска - просовываешь её в отверстие гитары и наливаешь под завязку, в те годы солдат с инструментом даже у патрулей вызывал, скорее, умиление, чем подозрение. Хотя, казалось, что проще - ударь по струнам и, если не настроена, можно смело откручивать колки на предмет изъятия «булькающих улик». Кто же из дома в часть с ненастроенной гитарой попрётся?! Наверное, так оно потом и было, ловили, но при мне на гитаре никто не попадался.

...Так вот, загрузились и едем. Начмед с каким-то лейтенантом в кабине грузовика, мы в кузове с закрытым тентом. Типа охраняем ценный груз, только без автоматов. А на самом деле сидим рядком и облизываемся на бочку со спиртом. А она интересная такая, с несколькими отверстиями на разных уровнях, и все опечатаны железными пломбами. Ну, мы их от безысходности пробуем на прочность. И видим, что одна из пломб свободно ездит по проволочке... вот удача! Даже по прошествии 35-ти лет не могу осознать, как мы с Лаврухой, далеко не ювелиры, смогли провернуть операцию, достойную лесковского Левши - снять пломбу, открыть, налить, закрыть, обратно вставить проволочку в микроскопические дырочки пломбочки. Вот какие чудеса творила с советским солдатом жажда нажраться!

Еще надо было пронести драгоценный груз в казарму. Удачно скинули в кусты при въезде на медицинский склад дивизии. Разгрузились, бочку скатывали с кузова с особым пренебрежением, типа непьющие. Гордо ушли, получив в награду по пачке аскорбинки - «пойдёт за закусь». Эта ночь в расположение развед-водолазного взвода была весёлой. И вторая тоже, благо в эти дни нас не кантовали. Вы только не подумайте, что боеспособность нашего подразделения была безнадёжно утрачена. Пили только старослужащие, те, кто отслужил год и более. В такой «дедовщине» есть своё рациональное зерно - как минимум половина личного состава трезво стояла на защите социалистического Отечества. И в этом не было ничего обидного, они своё нагонят, они своё возьмут... дайте срок. Правда, и мы с Лаврухой ещё в черпаки не перешли. Но здесь особый случай, я - «замок», а он - опричник.

Наступила третья ночь. Канистрочка та мазутная действительно маленькой оказалась, и фляжки не очень-то ёмкие. Однако душа так и просила продолжение банкета. Вы уже позабыли про уворованную со складов грелку? А мы нет. Рачительный Лавруха спрятал её в сокровенное место - под самую батарею сушилки, там плашка легко приподнималась. Грязно в сушилке, антисанитарно и неуютно, к тому же тёмные дела творятся, никакой старшина лишний раз не сунется. И сейчас она в полном водолазном распоряжении - дожди ещё не зарядили, только нам и сушиться после спусков.

Всё Лавруха рассчитал, кроме одного - в те дни начинались плановые испытания дивизионной отопительной системы. То есть, на сутки вжарили на всю мощь (правильно, кстати, сделали, на подходе была лютая зима 79-го). А спирт лежал в резине и под самой большой батареей в казарме. Но у нас-то мозгов нет, главное разговеться...

Ещё на ужине обрадовали своих, что ожидается продолжение банкета. Специфика выпивания в условиях казармы, когда в любой момент может зайти дежурный по части или, хуже того, проверяющий из штаба дивизии - не рассидишься. Каждый из участников подходит на цыпочках к «раздаче», принимает дозу, хукает в кулак, запивает водой, занюхивает хлебной коркой, натёртой чесночком, а потом все вмести идут перекуривать это дело... типа «старикам не спится».

Первыми на раздаче были мы с Лаврухой, как дань уважения к добытчикам. Помню, я ещё носом подозрительно повёл, пахнуло как от раздевалки бассейна «Москва», где много-много резиновых шапочек. Махнул... и всё полезло обратно изо рта, носа, ушей, а может быть и откуда ниже. Вы пробовали на вкус жидкую тёплую резину?  Я пробовал. Решительно не советую.

Измождённый рухнул на койку с мыслью о мытье полов. С Лаврухой происходило то же самое. Соучастники процесса молча, сострадательно наблюдали. Но, чтобы вы думали, ни один не отказался от своей дозы, надеясь на лучший исход. Потом все вместе отмывали заблёванную казарму, не взирая на лычки и срок службы. Ну, разве кто-то мог нас таких победить?!

Только не подумайте, что все бойцы славных Вооружённых сил Советского Союза были потенциальными алкашами. Ещё раз повторяю - такие, как Неволин, генетические пропойцы, у которых в Книге Судеб написано закончить жизнь в объятиях белой горячки, было подавляющее меньшинство, за годы службы я встретил максимум троих, не больше. Были те, кто, что называется, положил с прибором на свою жизнь, но это совсем особый случай. По дивизии ходила легенда о рядовом, сыне генерала, с которым не мог справиться даже легендарный Лёха Шитиков, начальник гарнизонной «губы» (читайте о нём в главе «Картавый прапор»: http://rusnord.ru/2007/1/24408). Бывший студент чего-то престижного загремел в армию из-за бурного романа с замужней дамой. Что-то там было связано с дуэлью, его фактически спрятали от тюрьмы среди солдат. Так этот орёл крест на своей жизни поставил - угонял машины и катался на них по территории части, плевал в лицо офицерам (они этого очень не любят), постоянно уходил в самовол (не куда-то конкретно, а просто, чтобы только уйти). Наверное, он заработал себе на дисбат, но над ним парила тень большезвёздного папы. Да, выпивал, но не запойно, а чтобы ещё раз нарушить все мыслимые уставы. В конце концов, его перевели служить на тяжбат (батальон тяжёлых тягачей), который передислоцировали на Дальний Восток. Командиры облегчённо вздохнули, а дивизия... потеряла легенду.

На самом деле, о выпивке в казарме больше говорят, вспоминают, смакуют подробности, чем действительно потребляют. Я с гордостью для себя, девятнадцатилетнего, узнаю, что более стоек в этом деле, чем иной деревенский. Идя «на пикник» в ближайший лесок, они брали поллитру на двоих, после чего отрубались в специально построенных для этой цели шалашах. Мы же уже в десятом классе меньше бутылки на причёску в ближний поход и не брали. А то какой отдых, слякоть одна.

Особое место водка и иные веселящие напитки занимают в краткосрочных отпусках на Родину.

Отпуск для солдата вообще штука сакральная, особенно при экстерриториальном принципе призыва (как можно дальше от отчего дома). О нём мечтают, им бредят, к нему готовятся. Не так, как к дембелю, конечно, когда силами портняжного искусства боец превращался в помесь гусара с попугаем, кому охота половину отпуска провести в какой-нибудь комендатуре за «неуставную форму одежды»?

Нет, к отпуску готовились морально и духовно. По ночам сочинялись целые рассказы о героических буднях, чтобы было чем поразить воображение допризывной молодёжи, но, прежде всего, трепетных и нежных, как лесные лани, пейзанок. И уж потом затащить их на сеновал, задрать на головы юбки, а дальше... фантазия отказывала. Проще было представить, как садишься дома за стол герой героем, махаешь первую под огурчик, вторую - под капустку, третью - под грибочки... потом приходят друзья... и десять дней пролетели незаметно.

Так вот, всё это ерунда, господа-товарищи! Сам я так и не получил заветных десять суток солдатской побывки, но периодически наезжал в Москву «по делу» - достать для офицеров что-нибудь дефицитное. Вы только не подумайте, что у меня были крепкие связи в советской торговли. Просто часто сам выдумывал дефицит там, где его и в помине не было. Например, долго морщил лоб и прикидывал при вопросе о чехословацких бра, хотя ими были завалены, что «Прага», что «Власта» (фирменные магазины товаров из ЧССР). Ну и джинсы, тут я с приятелями-фарцовщиками был почти король. Короче, поездил..

Так вот, первые два дня пролетают со свистом, или в алкогольном угаре, или в любовном, как повезёт. Третий день традиционно отводится на опохмел (во всех смыслах). А потом у друзей-подруг начинается своя жизнь - работа, институт, родительская дача, недоделанный ремонт и пр. Ты же свою оставил в казарме, в полковой столовой и на плацу, а здесь всего лишь гость, пусть и желанный, но безденежный. На тебя пока бессмысленно строить планы и вписывать в круг интересов, не обидно, но досадно.

Я однажды получил увольнительную в Москву на пять суток, и уже на четвёртые начал подвывать от безделья и пустоты вокруг себя. А один мой мосфильмовский друг, служивший на Тихом океане, получил десять суток отпуска без учёта дороги. Он сэкономил во времени, поехал не поездом, а полетел самолётом, вышло почти месяц дома. С собой привёз чемодан красной развесной икры, которую менял на Камчатке килограмм на килограмм свежих огурцов. Кайфовал первые пять дней, оставшиеся же три недели бродил с этим чемоданом по Москве, дурак-дураком, не зная, кого угостить, лишь бы с ним просто поговорили...

По мне, так длительный отпуск для солдата вреден, ибо может поднять в его душе (или мозге) совсем уж неожиданные пласты. В сапёрном батальоне я почти дружил с Лёней Голиковым, художником при штабе. Москвич, сын интеллигентных родителей, не добравший один балл в архитектурный. Вот он заработал вожделенные десять суток дома, в рекордные сроки оформил ленинскую комнату цитатами из классиков марксизма. Своими подвигами на гражданке не кичился, и много о себе не рассказывал.

А тут приходит ко мне в расположение, я как раз заступил начальником смены дневальных, красный как рак, и просит пустить его в каптёрку, а заодно поискать чистые подштанники. Ну, думаю, тонко чувствующая художественная натура обделалась от свалившегося счастья, бывает же такое...

На деле всё оказалось ещё более романтично. Призыв на срочную мой провалившийся в вуз тёзка ожидал в каком-то полувоенном КБ (но без брони от армии), конкретно, в чертёжном отделе. У них там случались ночные дежурства по двое, наверное, на случай атаки китайских ревизионистов. С ним в паре дежурить выходила Анфиса (запомнил за редкостью имени), местная чаровница мира кальки и рейсшин. Анфиса была в полном смысле Анфиса - бой-баба чуть за тридцать с неуёмной энергией, в том числе и сексуальной. И решила эта Анфиса, от ночной скуки, но и от милосердия тоже, посвятить девственника-допризывника в таинства соития. Причём сделала это с недюжинным мастерством, как говорилось в нашей английской спецшколе - «во все дыхательные и пихательные». Но с умом - делалось это максимально цинично, чтобы будущий архитектор не вздумал влюбиться. А то у Анфисы муж  крутой, десантник бывший... всё могло кончиться, как у того безбашенного студента, вот только генералов в роду Лёни не было. Так и ушёл он в армию с единичным опытом плотских утех... зато каким!..

Вы спрашиваете, какая тут связь со штабным конфузом? Да самая прямая - обонятельная. Дело в том, что парочка ночных любовников занималась камасутрой на столе, где вперемежку лежали какие-то чертежи, писчая бумага и листки копирки. А днём в этой комнате безостановочно барабанила электрическая пишущая машинка. Специфический запах копирки, плюс шуршание бумаги, плюс характерный стук клавиш вызывал у Лёни реакцию, как у известной собаки Павлова. Только у той слюна капала, а него эрекция возникала, какой известный Лука с фамилией на Му позавидовал бы. И всё эту смесь ефрейтор Голиков понюхал, услышал и прочувствовал, зайдя в за отпускными документами в штабное машбюро (отпуск ему дали приказом по дивизии к 7 ноября, ведь ко Дню Великой октябрьской он и упирался с оформление «ленинки»). Короче, кончил мой тёзка себе в штаны «как слон» (его выражение). А ехать с липкими кальсонами, пусть и полтора часа на электричке, не очень-то комфортно.

В итоге все десять суток отпуска Лёня искал по Москве свою Анфису. Так и не нашёл, из КБ она уволилась, жила в новостройках без телефона, просить же адрес в отделе кадров он постеснялся. Вернее, пришёл, его узнали, взяли слово после армии вернуться, но нужна была ему эта контора без Анфисы. В отпуске этот романтик старался пить поменьше, сам рассказал, когда кальсоны возвращал с благодарностью (подотчётная всё-таки вещь). Потому что знал - после стакана сразу потянет... сами знаете, куда и на что. Но мы с ним выпили. За любовь. И вот таких Анфис...

Вообще, частенько отпуск становился проверкой человеческих качеств того или иного индивидуума. Был у меня во взводе дозиметрист Григорьев, отвечавший за техническое состояние водолазного оборудования. То есть, ещё не отвечал, а только учился отвечать, ибо попал к нам прямо с гражданки. Почему не через учебку, этих специалистов готовили под Волгоградом, мы так и не поняли, Советская Армия была полна подобных тайн.

И вот через три месяца приходит в часть телеграмма - у рядового Григорьева умерла мать. Приходит во вторую половину субботы, когда официальная жизнь Кантемировки фактически замирает до понедельника. Ехать ему до дома больше суток, может и не успеть. И я напрягаю все свои связи, от секретчика-друга Серёгина до замполита Цымбала, с которым к этому моменту был почти вась-вась, чтобы помогли с оформлением документов. Сделано почти невозможное - утром воскресенья рядовой Григорьев стартовал.

Вернулся он вовремя, как и написано было в предписании. Вообще, парень был спокойный, даже отмороженный, я уж подозреваю, не из Архангельской ли области. Выкатил мне бутылку первача, что вполне по понятиям - замок для салаги старался.

В 19 лет мало кто умеет говорить слова соболезнования. Вот и я не умел. Промямлив что-то киношное - «ну ты держись, жизнь на этом не заканчивается», спросил дежурно-дурацкое - «как съездил?». И услышал в ответ - «зашибись съездил!». Приторможенный Григорьев оживлённо начал рассказывать, как выпивал с друзьями, как одноклассница дала себя полапать и как хорошо на гражданке в принципе. До этого я хотел с ним выпить в нарушении всех армейских принципов, помянуть. А тут расхотел. И потом старался не замечать. Но и не подпускать близко, такой спину точно не прикроет.

А ещё люди проверялись, что называется, «в поле». Например, в Головеньках, где наша Кантемировка строила крупнейший в Европе танкодром...

 

Леонид Черток, ДМБ-79

 

 

<!-- [if gte mso 9]> Normal 0 false false false RU X-NONE X-NONE <!-- [if gte mso 9]> <!-- [if gte mso 10]> /* Style Definitions */ table.MsoNormalTable {mso-style-name:"Обычная таблица"; mso-tstyle-rowband-size:0; mso-tstyle-colband-size:0; mso-style-noshow:yes; mso-style-priority:99; mso-style-parent:""; mso-padding-alt:0cm 5.4pt 0cm 5.4pt; mso-para-margin-top:0cm; mso-para-margin-right:0cm; mso-para-margin-bottom:10.0pt; mso-para-margin-left:0cm; line-height:115%; mso-pagination:widow-orphan; font-size:11.0pt; font-family:"Calibri","sans-serif"; mso-ascii-font-family:Calibri; mso-ascii-theme-font:minor-latin; mso-hansi-font-family:Calibri; mso-hansi-theme-font:minor-latin; mso-fareast-language:EN-US;}