Как побриться полотенцем, или Суровые уроки сержанта Сенькина (из книги «Гвардии Черток»)

Вот сентябрь и октябрь прошёл,
Я ботинки себе нашёл,
И ремень с молодого снял,
Он стонал, но отдал…

(армейский фольклор 70-х годов прошлого века, поётся на мотив «Песни о друге» Владимира Высоцкого)

Если человек, отслуживший в советской армии, бьёт себя копытом в грудь и клянётся, что никогда в жизни не брал чужого – не верьте. В той армии без этого было просто не выжить.

С обобществлением всего личного ты мог столкнуться уже по пути в воинскую часть. Офицер и сержанты, «конвоирующие» тебя от призывного пункта к месту службы, оценивающие оглядывают твой прикид. Особенно, если забирали тебя в Москве, где ватники даже в те далёкие времена не имели популярности как повседневная форма одежды.

А если у тебя никаких других брюк нет, кроме джинсов (мой случай), в трусах прикажите идти долг родине отдавать? Даже заношенные (запиленные), они в те времена стоили никак не меньше половины средней зарплаты советского инженера. А ещё мохеровые свитера, рубашки из «Ядрана», зимние сапоги… в осенний призыв в штиблетах или кедиках не походишь. Естественно, всё не самой первой молодости… но и сержанты могли быть родом оттуда, где любой гдровский пиджак за смокинг пойдёт.

Нет, никакого насилия, всё по обоюдному согласию. Вышли покурить в тамбур, старший товарищ и потенциальный командир похвалил твой вкус в одежде и очень ненавязчиво – «домой отсылать будешь?». А это уже психология. В 18 лет трудно представить себя на почте, отправляющим посылку со старыми шмотками как какой-нибудь куркуль. Плюс два года впереди, что никак не укладывается в юном сознании. Ты же вернёшься домой совсем другим человеком, косая сажень в плечах, из старого ничего не налезет.

Позже, в первые дни учебки, я обратил внимание на то, что ватники и прохоря отсылали домой призывники из сельской местности… по ходу, этот набор призывника в деревне передавался по наследству.

Мои джинсы Wrangler, все в заплатах, взглядом примеривал на себя сопровождающий сержант.

- Домой отсылать будешь?

- Да нууу…

- Отдай мне, зёма, в мае на дембель.

Я себя представил в трусах на перроне станции назначения… и загрустил.

- Де не бэ, в мою часть просись. Запомни – батальон дорожно-инженерных машин. Не служба, халява. Заодно рулить научишься.

Мне, честно, говоря, было по фиг, и я обещал. Впрочем, судьба распорядилась по-другому (об этом читайте здесь). Когда с дивизионного плаца мои джинсы со мной в них уводили в сторону учебной роты водолазов, нас обжигал ненавидящий взгляд того сержанта.

А вещи домой так и не отправил. После первой бани, переодевшись в казённое, курсант Черток с лихим отчаянием первопроходца запулил свой рюкзачок в кучу ему подобных, которая громоздилась рядом с главным храмом солдатской гигиены. И, уходя строем в новую, пока неизвестную, но уже пугающую жизнь, краем глаза наблюдал, как откуда-то из-за угла налетела группа старших по сроку службы товарищей, шакалящих в поисках модного прикида. Среди них моего поездного знакомца не заметил. Прости, чувак, ты вернёшься в родной колхоз таким же, каким из него вышел…   

И, всё-таки, с домашней одеждой сержантский состав побаивался связываться. Как ни крути, а куплена на деньги, если узнают, что ты из выцыганил, могут пришить вымогательство или воровство, а это прямой путь в дисбат. Или ротный застукает и инкриминирует подготовку к самоволке. И совсем другое дело, новенькое обмундирование, которое салагам выдали по разнарядке. Как бы государственное, то есть, ничьё, муки совести совсем не те.

Конечно, в учебных частях было мало самоубийц старших призывов, которые сразу начинали раздевать курсантов. Представьте, стоит строй из новенькой, защитного цвета формы и в нём грязно-рыжие вкрапления (почему х/б второго-третьего срока носки принимало именно такой колор, для автора навсегда осталось загадкой).

Был вариант застолбить новую форму на будущее. Если ты призвался в ноябре, то уходить в линейную часть тебе предстоит в мае. То есть, без шинели, которую ты, возможно, не успеешь за полгода уделать до свинского состояния и с чистой совестью передашь тому наставнику, который собирается домой через полгода, то есть, по зимней форме одежды. А уж он её за лето так распушит железной чесалкой, что обычное солдатское пальто станет похоже на мамкину шубу. Мода такая, ничего поделаешь.

Интересно, что в обычных строевых частях, куда приходишь один раз на все два года, нравы были намного проще – отцы и деды раздевали духов сразу после первой бани, и салаги начинали выглядеть как… салаги. Со старыми «деревянными» ремнями на покоцаных бляхах, в сапогах, как будто в них пару раз уже успели дойти до Берлина, в ушанках на три размера больше (или меньше), х/б в мазутных пятнах (их ухитрялись сажать даже те, кто близко не подходил к тяжёлой военной технике). Но не навсегда. Через год ты снова красавчик, ибо смена поколений штука неизбежная.

Офицеры качали головой, прапорщики матерились и сулили кары… но почему-то этот вещевой обмен по внутриармейским понятиям не считался даже дедовщиной. Ведь никого не покалечили, все выжили… а бороться с традициями дело бестолковое. И салажне урок на будущее…

Ох уж эти уроки… В роте у тебя постоянно что-то пропадает. От туалетных принадлежностей (их только лохи держат на виду в тумбочке), до носильных вещей. Особой ценностью считаются бушлаты, в которых защитники рубежей ходят на работы (последние в советское время занимали большую половину обычного солдатского дня). Чем бушлат новее, тем теплее на морозе, и выдаётся один раз на все два года. Как правило, воруют его без замены, редко кто из сердобольных оставит на замену своё рваньё. И ты не потерпевший, ты виноватый, потому что про…л. Жаловаться бесполезно. Надо добывать. Это ситуация вечная, как любой круговорот в природе.

С личной гигиеной тоже проблемы. Если боец не чистит зубы за неимением щётки-пасты, его личное дело. Но вот у тебя кто-то спёр бритву… а молодецкий пух на щеках – это нарушение гвардейского вида. При мне, уже сержанте, заместителе командира взвода, командир отделения Сенькин распекал недавнего призывника.

- Боец, почему не брОишься?! (именно так, через «О»)

- Товарищ младший сержант, бритвы нет, спёрли.

- А меня это не …, я спрашиваю, почему не брОишься, на очке давно не был?!

Я-то знаю, Сенькин не злой, сам раздолбай с трудной курсантской судьбой в их сержантской учебке. Это он передо мной выделывается, командирский голос вырабатывает. Просто интересно стало…

- Сенькин, а где пацан новую бритву возьмёт, если ты своих уже неделю в магазин не отпускаешь?

Товарищ искренне не понимает. У них в Ковровской учебке («Кто прошёл ковровский ад, тому не страшен Бухенвальд») скучающие сержанты брили курсантов… полотенцем (натирали щеки до кровавых пятен). А тут просто словесное внушение. Иначе, как службу поймёт?!

Вздыхаю, и отдаю молодому свой бритвенный станов с почти острым лезвием «Нева» (всего раз пять пользовался). Я – добрый, ироничный и милосердный. Потому что москвич. К тому же еврей. И денежное содержание моё 20.80, а не их несчастные 3.80 на всё про всё.

Одеколон… его лучше было вообще не покупать. Обязательно выпьют. По поводу и без. А уж свой алкоголик в подразделении, типа легендарного Неволина, это нешекспировская трагедия. Одно амбре чего стоит.

Хозчасть вообще отдельная песня. Никогда не забуду шок от первого посещения кантемировской столовой. Как раз стояли майские праздники 78-го года, вся дивизия была слегка подшофе (об армейском пьянстве читайте в «Солдатском Бахусе»). Наш взвод припозднился к обеду, сидели в пустой столовой. И тут из кухни вываливается в дрезину пьяный повар неопределяемого года службы (по-моему, единственное место в советской армии, где стирались все социальные грани) с кастрюлей в руках.

- Зёмы, меня курятину на курятину!

Кто-то полез в загашник за «Примой», а в обмен на столы полетели… куски жареной курицы! Я подумал – вот питаются в Гвардейской, с дома этого запаха не нюхал. И это было последнее появление синей птицы в солдатском рационе, в раскладке продуктов она отсутствовала как вид. Но ведь не на свои же деньги купил её тот чародей котла и черпака?!

Ещё одна неразрешимая загадка…

Особое место в любой армейской столовой – хлеборезка. Тайная комната чудес, куда есть допуск у очень ограниченного круга командного состава (от начальника столовой до заместителя командира дивизии по тыловой части… да-да, именно в такой последовательности) и ближнего круга друзей самого хлебореза. Последний, как правило, мордатый амбал украинской национальности с блестяще-масленным выражением лица. Непосредственно нарезание хлеба (работа действительно тяжёлая, неблагодарная, до кровавых мозолей) - это суровые будни представителей данной военно-учётной специальности.

Но есть и каждодневный праздник – это утренняя порцайка масла. Специальным штампов от огромного брикета отделяется доза – 20 граммов к завтраку на бойца. Сколько выдаётся в реальности (химичить легко, в штамп вставляются жестяные прокладки) – тайна за семью печатями. Предположим, граммов 15, аптекарскими весами при мне никто не проверял. Но умножьте те 5 грамм на 2000 человек (примерный контингент танкового полка плюс приписанные к данной столовой отдельные батальоны типа нашего, сапёрного). Солидный вес получается, неправда ли? А ещё эмпирически умножьте его на дефицит масла в советской стране, которое за несколько лет до перестройки в подавляющем большинстве регионов выдавалось по талонам и только лучшим производственникам. Теперь ещё умножьте на 30 дней в месяце… дух захватывает! Масло - это особый сакральный продукт в армейской мифологии, его порциями меряются дни до дембеля: «Масло съели – день прошёл». Есть особая традиция – в день выхода приказа о демобилизации (а в некоторых частях и на 100 дней) деды широким жестом отдаёт салагам свою порцию. Фигня, что в другие дни они не глядя будут захватывать ложками чужую порцию жёлтого золота… ветеранам простительны любые причуды.

Ещё одна ценность – сахар. Почему-то всегда колотый, что располагает к фантазиям на тему «меткости» руки его раздающей, но никак не к её честности. Сахар в стране тоже в дефиците, особенно в летне-осенний период. Но сахар – это не только варенье, это ещё и САМОГОН (из стандартного расчёта килограмм на литр конечного продукта). Дальше продолжать? Вот и я думаю, что излишне.     

Хоздвор - чёрная дыра любой в/ч. Как правило, здесь верховодит прапорщик, некоронованный король армейского продовольственного рынка, главный в пищевой цепочке Кантемировки. Коров там нет, наверное, чтобы не навевали своим утренним мычание эрекционную тоску на призывников из сельской местности. Упор делается на свиноводство. Соответственно, и озон… оздоровляющий. Не только от самого Скотного двора (по Оруэллу), но и от обслуживающего персонала. Персонал этот обычно ночует там же (хоть не со свиньями вповалку, в отдельно оборудованном помещении). Это, конечно, халява. Так как практически не контролируется офицерам и находится на самом отшибе Гвардейской дивизии. И это ещё один гигантский плюс, ибо оттуда перебежками по пехотному полигону до легендарной «Финляндии» (деревни с сельпо) минут двадцать от силы. Патрули там нечастые гости, лишь бы в грязи по весне не утонуть. Плюс товарный обмен с продавщицей – в таких деревенских магазинчиках свежее мясо редкий гость. В отличии от креплёных напитков.

Жизнь за забором хоздвора, как и деловые отношение внутри, традиционно покрыты мраком тайны. Я лишь случайно узнал, что, оказывается, продукты питания, выходящие оттуда, никоем образом не планируются (соответственно, не учитываются) в солдатском рационе, проходят под таинственным грифом «доппитание». Мы, как водолазы, его получали только консервами централизованной поставки. Куда уходила та свининка и, соответственно, прибыль от её реализации… есть, где фантазии разгуляться.

Собственно, из-за этих маленьких радостей у хохслужбы в прапорщиках проблем не было. «Кусок» - такую непрезентабельную кличку целому воинскому званию зря не приклеят. И отношение к ним в войсках соответствующее – презрение от офицеров, пренебрежение или ненависть от срочников. И было за что. Довелось мне побывать у одного матёрого прапорюги дома. Типовая двухкомнатная квартира представляла собой… мини-казарму. Не знаю насчёт внутрисемейных отношений, но внешнее убранство соответствующее. До боли знакомые койки с панцирными сетками, заправленные армейским постельным бельём с печатью вещевой службы. Почти родные табуреты коричневого окраса на кухне. Чай… из армейских кружек, колотый сахар из нашей столовой. Вполне гражданские из себя сушки лежали… в жестяной миске с нацарапанными инициалами неизвестного дембеля. Окончательно добила автора этих строк прапориха (супруга), вышедшая к гостям в госпитальном халате (этот покрой с другим не спутаешь), неся за собой аромат банного мыла. Того самого, которого нам раз в неделю по четвертинке на пять человек выдавали к бане. Мне даже показалось, что из-под халатного разреза при кокетливом повороте дамы выглянули завязки армейских кальсон… ни разу не эротично.

Вы до сих пор думаете, что прапорщик Советской Армии – это почётное воинское звание? А вот и нет… скорее, диагноз. Возможно, где-то и водились доблестные Волентиры (к/ф «В зоне особого внимания»), но только не в Кантемировской. И уж точно не на хозяйственных должностях.

Опустим легенды о том, как ухари-танкисты продали туповатому крестьянину почти списанный БТР («буду на нём делянку пахать»), оставив внутри боевой машины механика-водителя. Который в первую же ночь разнёс к колхозной маме двери сарая, вернулся в часть, а утром несостоявшийся бтровладелец явился в штаб качать права. Хотя… почему нет… где-нибудь на Кавказе или Молдавии.

Про использование солдатской рабсилы в корыстных целях тоже все наслышаны. Генеральские дачи лично я не строил, не было их в не самом презентабельном с точки зрения культурного отдыха Наро-Фоминске. Но загружать-выгружать грузы гражданского предназначения приходилось. Цемент, например. В мешках. По заказу вполне себе светского товарища с хищным профилем завхоза. Который о чём-то долго шушукался с нашим старшиной, а потом засунул ему в карман кителя сиреневую бумажку с профилем Ильича. Не знал штатский наивняк, что мы по настоятельной просьбе воинского начальника ловко притырили один из мешочков. Зачем? А чтобы было. Нам, чтобы сгладить муки совести, от старшины по пирожку с мясом. Тоже, между прочим, на плацу не валяются.

Или как в Тапавской учебке погнали нас количеством 12 человек на какую-то явно невоенную стройку, где мы ломами сдвинули железобетонную плиту. Из неосторожного разговора присутствовавших при этом прошелыг стало понятно, что этим сэкономили половину стоимости вызова экскаватора.

Но самым ярким впечатлением от этой неприглядной стороны армейской службы остался наряд на гаупвахте (о том, как я туда попал, читайте в главе «Картавый прапор»).

На утреннем разводе начальник гарнизонной губы Леха Шитиков дал не совсем уставную команду:

- Вогы, шаг впегёд! (отсюда и кличка «картавый прапор»)

Моя камера, состоящая сплошняком из стройбатовцев, дружно сделала ножкой, утащив в общем порыве и меня.

- Слушай пгиказ, загазы! Заступаете в нагяд на мясокомбинат. С каждого по палке копченой колбасы. Кто явится пустой, сгною.

Потом пробуравил меня своими глазками-дрелями:

- С тебя, Чегток, кило буженины пегсонально.

- Вам погезать или кусочком?

И тут же прибавил себе срок минимум на пять суток. Все-таки язык - мой главный враг...

Конечно, бесплатной экскурсии на мясокомбинат в советское время мог бы позавидовать любой гражданский, ведь под ней подразумевалась и дегустация. Однако не было в моей душе умиротворения, на совести тяжким грузом лежал приказ. Нет, воровать я давно не стеснялся, без этого в нашей армии не выжить. Украли у тебя ремень - укради сам, другой никто не выдаст, так нам сам зам по тылу говорил. Просто в те далекие годы я ещё не очень умел это делать, несмотря на армейскую школу. Мои же сокамерники сохраняли олимпийское спокойствие, им-то не впервой.

Все разрешилось само собой. Меня поставили старшим команды по разгрузке соли. Ответственность за снабжение прапорщика Шитикова мясным довольствием, автоматически легла на плечи оставшихся в цехах комбината. И я возрадовался. Ох, рано я это сделал...

В чём самое неудобство в сидении на «губе» для сержантского состава? В том, что тебя ставят старшим на работах. Мало того, что ты вместе со всеми вкалываешь в поте лица своего, тебе же лично, если что, набавляют штрафные сутки. Маленький камбэк, на второй день отсидки меня уже ставили старшим по рытью траншеи «от забора и до отбоя». В команду входили бойцы исключительно пустынного происхождения. Тут же закосили, что ни слова не понимают по-русски. Я дал двоим в лоб и понял, если дело так пойдёт, к вечеру мои орлы Шекспира будут читать в подлиннике...

Сейчас же дело усугублялось тем, что со мной были друзья. Даже больше, мы побратались за 7 ночей, проведённых в холодной камере. Но задача была поставлена совершенно нереальная. Надо было впятером разгрузить пульмановский вагон с солью, а это без малого 60 тонн в мешках по 50 кг. На всё про всё отводилось 5 часов, каждые лишние 10 минут - мои лишние сутки ареста. В принципе, к заглоту комсомольского значка можно было приступать прямо сейчас (популярный на любой гаупвахте способ попасть из камеры в больничную палату медсанбата, но через операционный стол). Проблема усложнялась тем, что роль конвоя исполнял местный кладовщик с испитой рожей продувной бестии, недвусмысленно сообщивший, что является личным собутыльником самого Лехи Шитикова.

Но надо жить, надо пробовать. И мы попробовали...

Не спрашивайте меня, как нам это удалось. Всё равно не отвечу, над этой загадкой я бьюсь последние 40 с лишним лет. Но мы сделали это! Плевать, что разгрузку при тридцатиградусном морозе мы заканчивали полуголые, в белесых соляных разводах. Хотя бы кто потом чихнул, ещё одна шарада для гражданских эскулапов. Но именно в том пульмановском вагоне я понял, у Чертока на этом свете есть настоящие друзья. Именно ради меня они вкалывали, как Павке Корчагину и не снилось. И какая разница в том, что мы больше не пересекались в этой жизни. Память о том, что такие парни есть по Земле, будь они хоть трижды ворами, согревает мне душу.

А потом был Лукуллов пир! Именно в этот день гаупвахты я узнал, что блюют не только от большого количества дешевого портвейна, но и от большого количества дорогой еды. Не буду описывать всю физиологию процесса, придётся вам поверить мне на слово. Лишь одна маленькая деталь, характерная для того времени. Заедать котлеты нам пришлось ломтями «Любительской» колбасы, а запивать пустым кипятком. Потому что хлеб и чай денег стоят, а мясо на комбинате, как бы, бесплатно. Вот такие парадоксы социалистической экономики.

Я не помню, как мы добрались до гаупвахты. Плохо помню, как вручал Лехе Шитикову «заказ» - здоровенный кус буженины килограмма на три. Разве что его взгляд, в котором неожиданно мелькнуло что-то похожее на уважение к моим талантам. Но мне было уже всё равно, ударный труд и ударная пища оказались сродни сильнодействующему снотворному. Поэтому приказ довольного прапора дать «отбой» ударникам мясной промышленности, был воспринят словом божьим. Разве что, чуть не вырвало от предложения поужинать на сон грядущий...

P.S. Говорят, в российской армии уже не так… или не совсем так. Дай-то бог.

Леонид Черток, ДМБ-79