Можно ли найти в соцсетях Бога?

Известный публицист, бывший пресс-секретарь Патриархов Алексия II и Кирилла, а ныне настоятель храма святой Татианы при МГУ протоиерей Владимир Вигилянский решил продолжить эксперимент регулярных постов в соцсетях. Каких откровений о церковной жизни ждать на его страницах, можно ли в сети найти Бога, должны ли быть табу в дискуссиях и искусстве, кто стремится к роскоши в Церкви, что известно о патриарших «миллиардах» и каковы автомобили и дома приходских священников, к чему ведут идеология потребительства и современные тенденции в журналистике, может ли православие быть «комфортным» и что такое счастье — отец Владимир рассказал в эксклюзивном интервью РИА Новости. Беседовала Ольга Липич.

— Отец Владимир, ваш пятилетний эксперимент регулярного присутствия в соцсети завершился книгой-дневником. Что дальше — продолжите ли вы так же часто писать эссе в Фейсбуке, либо в иной сети?

— Действительно, выход книги «Русский ключ» завершил некий этап моего творческого эксперимента присутствия в этой социальной сети. Есть ощущение исчерпанности, если не «содержания» — смыслов, тем и мыслей, то усталости «формы». Как литературный критик (это была моя профессия до рукоположения в священники) констатирую, что многие поэты переходили на прозу и, наоборот, некоторые прозаики начинали писать стихи или драмы.

Я еще серьезно не изучал и не думал, какой я вид коммуникации в будущем выберу — твиттер или телеграмм. Каждая из этих социальных сетей имеет своего читателя, свой язык, свои жанры и законы. Творцы прошлого были великими мастерами, например, твитов, хотя о Твиттере они ничего не знали — Эммануил Кант, Мишель де Монтень, В.В. Розанов, М.М. Зощенко…

Кстати, проблема языка в наше время становится очень важной. Я с ужасом наблюдаю, что не только журналисты, но и власть не знает, на каком языке говорить с согражданами — проблема непонимания друг друга налицо.

— А можно ли в соцсети найти Бога?

— И нет, и да. Соцсеть — это способ коммуникации. Это послание, разговор, общение. Не думаю, что адресатом в этой коммуникативной цепочке может быть Бог. Но истинный творческий акт — это создание — словами, звуками, красками — новой реальности как бы «в присутствии Бога». Отсюда феномен, о котором знают многие исследователи, когда художник (писатель, композитор), провозглашавший себя даже неверующим, создавал религиозные произведения. Например, А.А. Фет, С.А. Есенин, И.И. Левитан.

Ветхозаветные праведники Енох и Ной или пророки Давид и Илия постоянно пребывали «перед очами Божиими». Святитель Василий Великий писал: «Господь Бог — великий зритель». Поэтому читать человека, пребывающего «пред лицем Божиим», всегда интереснее.

— Что нового можно ожидать в тематике Ваших постов?

— Способы познания мира в сопоставлении современной жизни с Евангелием неисчерпаемы. Евангельская оптика позволяет говорить обо всем — о политике, культуре, истории, семье, даже о спорте и экономике. Но главное — о человеке.

— Есть ли еще в запасе нераскрытые подробности непубличных сторон жизни Церкви, патриархов?

— Я считаю, что для Церкви нет никаких запретных тем, кроме тех, которые затрагивают частную жизнь людей, не желающих открывать ее для посторонних глаз. А также, возможно, некоторые подробности корпоративной жизни, которые затрагивают интересы сообществ. Есть еще, конечно, и этические табу, которые требуют от мемуариста или журналиста такта, осторожности, деликатности, чувства меры.

Что же касается патриархов, то их жизнь постоянно на виду. В моей книге есть два десятка эссе о патриархе Кирилле, в которых я затронул неизвестные и «непубличные» эпизоды его жизни и служения. Перед сдачей книги в печать я отдал ему эти эссе в рукописи для просмотра. Патриарх Кирилл не только не сделал ни одной поправки, но поблагодарил меня, что нашел такие слова о его жизни, которые ранее не звучали.

— Виртуальный образ человека в соцсетях, его «аватар», — отличается от его личности в реальной жизни? Где человек — честнее, как Вы считаете?

— Образ автора здесь всегда не совсем адекватен реальности. Но не потому, что есть нечто, что скрывать (хотя и такое часто бывает), а потому, что художественная ткань жанра тяготеет к образности, метафоричности. Это серьезный и интересный разговор о границах между документальностью и способах художественного осмысления. Например, журналист постоянно сталкивается с этой проблемой: он стремиться опираться исключительно на объективные реальные факты, документы, но на деле — хочешь, не хочешь — вынужден заниматься их отбором, отсевом, привнося субъективный фактор в свое словесное или экранное повествование.

Главный «герой» журнала в социальной сети — это именно автор, и чем он субъективнее в своем как бы частном дневнике, тем более интересен читателю. «Честность» здесь — хорошо это или плохо — становится художественной категорией.

— С какими основными трудностями сталкивается священник в сети и в чем видит достижения?

— Для меня главное — не соблазнить, не искусить читателя. Люди очень разные и эмоционально по-разному реагируют на самые простые слова. Отдельные читатели совершенно не понимают иронии, метафор, подтекста. В некоторых моих эссе в Фейсбуке можно встретить в конце статьи не свойственные мне резюме, выводы или, как в басне, мораль, рассчитанные как раз на таких читателей.

Соцсети, в отличие от традиционных СМИ, очень интерактивны. И я люблю подключать читателей к бурному обсуждению проблемы, призывая их к реакции на рассказанные мною реальные житейские истории. Иногда количество пространных комментариев меня поражало — 200-300-500, а то и больше. Люди в своей полемике реагировали уже не только на мое эссе, а на реакции и рассуждения других читателей. Там бывали такие бойни — не на жизнь, а на смерть!

Считаю самым важным достижением моих эссе, когда их перепечатывают другие в своих журналах. Когда передо мной встал вопрос отбора постов в печатную книгу, я стал отбрасывать те, которые не достигли 100 перепостов. И все равно после отсева их было больше, чем книга могла вместить. Некоторые эссе у меня перепечатывали 500 и даже 1000 человек. Значит, в них было нечто уникальное — или факты, или неожиданный ракурс в освещении известных фактов.

— Встречаются ли резкие, грубые комментарии, споры и как Вы психологически с этим справляетесь?

— Резкие комментарии или споры меня совершенно не смущают, а вот грубость, мат, хамство, кощунство или «переход на личности» я не терплю. Много раз предупреждал моих читателей, что буду нещадно стирать эти оскорбительные комментарии, а при повторных проявлениях навсегда прощаться с их авторами. Список мною забаненных за пять лет грубиянов насчитывает около 250 человек.

Я долго не понимал и до сих пор не понимаю, что делать с другой категорией комментаторов, которые постоянно навязывают в дискуссии свою повестку, далекую от темы эссе. Существуют даже выработанные термины для них (язык сломаешь их произносить): хотлинкинг, оверквотинг, офтопик, спам, флуд, троллинг, флейм, вайп, транслит и др. Увещевание их не дают никаких результатов.

— Какие методы ведения дискуссии считаете допустимыми, а какие нет?

— По натуре и образу мыслей я типичный либерал. То есть, готов выслушать любое противоположное мнение. Мой читатель это хорошо знает и даже упрекает меня в излишней толерантности. Иногда я терпеливо пытаюсь объяснить неправоту оппонента, но не для того, чтобы его переубедить — почти всегда это не достигает никакого успеха, а для того, чтобы показать единомышленникам апологетические аргументы.

С профессиональными спорщиками (спор ради спора) я в дискуссии никогда не вступаю. Такие спорщики цепляются не за смыслы, а за отдельные слова — по опыту знаю, что такой спор становится бессмысленным, бесплодным и бесконечным. Другие читатели удивляются тому, что в дискуссиях я демонстративно проявляю свой либерализм, тогда как являюсь постоянным критиком идеологии современного либерализма. Но в том-то и дело, что либеральный образ мыслей и идеология — это совершенно разные, иногда противоположные друг другу, вещи.

— Есть ли у Вас постоянные сторонники и оппоненты, кто они?

— Есть и те, и другие. Сторонникам и единомышленникам я всегда благодарен за поддержку. Но оппоненты для меня интереснее. Некоторые обращают внимание на мои противоречия, неточные формулировки, отсутствие логики в высказываниях, бездоказательность выводов. Я всегда готов к признанию своих ошибок — слава Богу, их не так много.

Но есть мировоззренческие оппоненты — атеисты, храмоборцы, кощунники, ненавистники Православия, откровенные русофобы. Если их высказывания не содержат оскорбления и клеветы, то они присутствуют в моей ленте. Но психологически мне не всегда понятно, почему они приходят в журнал своего недруга? Почему мои единомышленники никогда не пасутся на их пастбищах, а они заполняют наше пространство? Ответа я так и не нашел.

— Кто для Вас — пример полемиста, в прошлом и в настоящем, в нашей стране или за рубежом?

— Жанр полемики (а также литературные фельетоны, памфлеты) я люблю. Читаю с пользой для себя журнальные баталии XIX века. Недавно с огромным удовольствием прочитал объемную книгу о литературных и идеологических спорах в нашем обществе «Оттепель. События: март 1953 —август 1968 года» моего друга Сергея Ивановича Чупринина.

И еще другой случай. В моей книге «Русский ключ» есть эссе, которое называется «Культура полемики». Это про ответ другого моего друга — митрополита Тихона (Шевкунова) — на интервью кинорежиссера Александра Сокурова о неприятии им православной Церкви, монархии и вообще всего русского народа. Владыка Тихон очень вежливо, терпеливо, изящно и логично ответил с фактами в руках на все претензии знаменитого кинорежиссера.

— Назовите, пожалуйста, самые горячие и актуальные, по вашим наблюдениям, темы?

— «Горячие» — это про политику. Хотя я не являюсь специалистом в этой области, но люди в нашей стране, к сожалению, слишком политизированы и разделены по политическим взглядам. И мне приходится затрагивать эти темы, потому что главной заботой моей публицистики является человек перед лицом жизненных испытаний. Как священник, сталкивающийся в своем пастырском служении с людьми в кризисных состояниях, я считаю важным понять причины, которые привели человека в тупик, и найти вместе с ним выходы из него.

Я уверен, что все эти проблемы — внутренние, метафизические. Но сами люди зачастую так не считают. Они думают, что причина их растерянности, их одиночества, их депрессивности — это внешние обстоятельства: власть, экономика, злые люди вокруг, заговоры против них. Когда я пишу про это — вы не представляете! — это и является самой сегодня актуальной проблемой. Например, я много раз затрагивал такую важную психологическую проблему человека, как обида. И выяснил, что люди не знают, как избавиться от этого порока.

— Все ли темы полезны для развития души и существуют ли среди них табуированные для священника?

— Отвечу на это двумя цитатами двух мудрых людей.

Одна — культуролога Юрия Михайловича Лотмана: «Любая культура начинается с запрета. Нет ни одной культуры, в которой было бы все дозволено. Но именно предел и делает человека человеком. С древнейших времен люди сами накладывают на себя ограничения, которые не позволяют им уничтожить друг друга».

Другая цитата апостола Павла: «Все мне позволительно, но не все полезно. Все мне позволительно, но ничто не должно обладать мною». И в другом месте Послания: «Все мне позволительно, но не все назидает».

Короче — во всем должна быть мера и нравственный аспект целеполагания.

— Почему дорогие вещи в пользовании священнослужителей сегодня вызывают такой интерес, ярость, осуждение и как следствие — резонанс в современном обществе?

— Если собрать все претензии противников Церкви на протяжении веков к священнослужителям, то на первом месте будет вопрос, поднятый вами. Было бы лукавством полностью отрицать этот упрек. Но стремление к роскоши и обрастанию дорогими аксессуарами свойственно очень узкой прослойке священнослужителей.

Каждый из нас, священников, знает слова Иисуса Христа в Нагорной проповеди, обращенные не только к нам, а ко всем людям: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут».

В каждом конкретном случае надо разбираться. У меня нет привычки считать деньги в карманах людей, особенно которых я не знаю, — расскажу то, что происходит на моих глазах в двух храмах, настоятелем которых я являюсь. У нас семь клириков. Если к ним прибавить еще семь священников и диаконов, с которыми я служил в наших храмах в последние десять лет, то у нас у всех насчитывается 78 детей и внуков (трое детей из них взяты из детских домов). У каждого из нас есть автомобиль — это для нас, действительно, не роскошь, а средство передвижения (у всех машины низшего и среднего класса). Мы все, кроме служения в храмах (зарплата в них значительно ниже средней зарплаты москвичей), еще где-то работаем: кто-то преподает, кто-то пишет книги, кто-то несет послушания в церковных структурах.

Некоторые из нас живут за городом, поскольку московские квартиры не смогут вместить многодетные священнические семьи. У одного из нас государственная дача, которую он снимает для проживания, у меня — арендуемая моей женой писательская дача. У пятерых вообще нет никакого загородного дома. Почти все наши жены многодетные матери, но за редким исключением тоже все работают.

Недоброжелатель может расписать нашу ситуацию как стремление к роскоши, но это категорически не так.

— Вы лично «верите» в миллиарды патриарха? Что Вам известно о состоянии архиереев?

— Патриаршие миллиарды это не предмет веры. Если бы они были, то могущественные клеветники давно бы опубликовали соответствующие документы. Я работал рядом с двумя патриархами и свидетельствую — никаких миллиардов нет и не было, нет личных (не церковных) вилл, резиденций и самолетов.

Какие слухи только ни распространялись про патриарха Алексия II! После его кончины была организована комиссия по описи и передаче имущества новому патриарху. Обнаружилась двухкомнатная квартира на Речном вокзале, которая появилась исключительно для прописки – таковы были реалии при советской власти. Такие же комиссии создавались после смерти патриархов Алексия I и Пимена. Такая же процедура была по передаче имущества ОВЦС, председателем которого был митрополит Кирилл, ставший в 2009 году патриархом. А ведь про него писали, что он владеет четырехэтажным особняком на территории Даниловского монастыря.

Уверяю вас, новое назначение митрополита Лонгина, на днях переведенного в Симбирск, сопровождалась такой же передачей имущества и счетов новому митрополиту Саратовскому. Тот, кто когда-либо сталкивался с жизнью и бытом наших архиереев, тот знает, что главное в их жизни — это служение и молитва, в среднем пять богослужений в неделю. Упоминаемый митрополит Лонгин за 17 лет архиерейства освятил на своей саратовской кафедре 280 новых храмов — в среднем один храм в три недели. Так и вижу цитату наших антицерковных доброхотов после выхода этого интервью: «Протоиерей Владимир Вигилянский признался, что митрополит Лонгин миллиардер и построил на свои деньги 280 храмов». Шучу, конечно.

— А должны ли быть какие-то границы в искусстве, и как с ними обстоят дела сейчас, на Ваш взгляд?

— Этот вопрос меня, действительно, очень волнует, потому что я считаю себя человеком искусства. В той цитате Ю.М. Лотмана, которую я привел выше, есть продолжение: «Нынешняя тенденция к разрушению культуры производит определенную подмену: все люди равны, следовательно, все образы жизни равны. Всякий, кто порицает какой-то образ жизни, тем самым покушается на равенство людей — ату его».

Но я бы поставил вопрос о границах шире: мы живем в эпоху, когда происходит пересмотр всяческих ранее установленных границ — не только культурных, но и гендерных, этических, правовых, политических. Либеральное сознание видит в традиции и в установленных ранее правилах репрессивный инструмент, ограничение свобод. Дошло до смешного — звучат призывы упразднить грамматику. Если так все пойдет, то скоро упразднят и таблицу умножения.

А главное — всё это было и очень давно: в 2013 году можно было отпраздновать 100-летие заумной поэзии (год создания стихотворению "Дыр бул щыл" Алексея Крученых) и в 2015 году 100-летие «Черного квадрата» Казимира Малевича. А через несколько лет будет 100-летие движению нудистов «Долой стыд». Всё это стало такой стухшей древностью, что современные модернисты, ищущие новые способы самовыражения в искусстве, становятся жалкими ее подражателями.

Владислав Ходасевич почти сто лет назад писал: «Знаменитое дыр бул щыл было исчерпывающим воплощением этого течения, его началом и концом, первым криком и лебединой песней. Дальше идти было некуда, да и ненужно, ибо все прочее в том же роде было бы простым "перепевом"».

— Что Вы думаете о современных тенденциях в масс-медиа, в России и за рубежом?

— Состояние журналистики не только русской, но и мировой для меня больной вопрос. К великому огорчению, я вынужден констатировать, что журналистика теряет многие достижения и возвращается к самым худшим образцам прошлого. Самое главное из этих достижений — независимость журналиста, который должен испытывать беспристрастность к фактам.

С этой точки зрения модная сейчас «журналистика эмоций» — это оправдание предвзятого и оценочного отношения к фактам, грубый отсев не укладывающихся в «формат» действий и событий. Кроме того, каждый журналист видит, что «авторская» «субъективная» журналистика всегда более востребована у читателя, нежели беспристрастная. Действительно, журналиста, обладающего неповторимым стилем, журналиста, умеющего анализировать события и предугадывать их последствия, журналиста, отличающегося от других коллег сложившимся мировоззрением и богатым творческим опытом, читать всегда интереснее. Чтобы хоть внешне быть похожим на таких журналистов, за неимением личностного багажа и придумана эта «журналистика эмоций».

— Почему все больше контента перемещается со страниц газет и экранов ТВ — в соцсети и телеграм-каналы?

— Другая беда современной журналистики — это пресловутый «формат», который способствовал консервации журналистских жанров и узких стилевых возможностей. Любой отход от сложившихся формальных стереотипов становится «неформатом». Соцсети и телеграм-каналы для журналиста сейчас выполняют роль площадки для творческих экспериментов.

Кроме того, и это очень важно, сейчас наблюдается — и у «нас», и у «них» — возрождение цензуры. Независимых СМИ сейчас практически нет нигде, они в руках экономических корпораций, финансовых групп, партий с их идеологиями, разных ветвей власти. Идеологическое и психологическое воздействие на читателя-слушателя-зрителя превратилось в целую науку. В этом отношении неподконтрольные пока соцсети выполняют роль отдушины, кондиционера, поставщика «свежего воздуха».

— Каждый может вести теперь свой блог, телеграм-канал — не ярмарка ли тщеславия? И как простому читателю разобраться, кого читать?

— Блоги и всевозможные чаты — это всего лишь коммуникационные каналы, которые абсолютно нейтральны, как нейтрален телефон или радиосигнал. Если субъектом передачи информации является тщеславный человек, то получается «ярмарка тщеславия».

А если это творческая личность — известный писатель, актер, кинорежиссер, философ, композитор, журналист, — то любое его слово имеет вес прошлых творческих заслуг. Читатель ждет его оценок, рождения смыслов (кстати, это самый дефицитный ныне товар). Чтобы не быть голословным упомяну двух братьев — Никиту Михалкова и Андрона Кончаловского, каждый из которых имеет свои суперпопулярные каналы для общения с людьми.

— Есть мнение, что все пиар-технологии и их отражение в СМИ, соцсетях, блогах — основаны на манипуляции. Как этому противостоять, чтобы говорить и слышать правду?

— Все эти понятия — пиар-технология, манипуляция общественным сознанием, пропаганда — в нашем сознании имеют негативные коннотации, поскольку основаны на той или иной лжи. И это всё, как говорят, имеет место в СМИ. Например, в энциклопедии Британика говорится о том, что пропаганда отбирает факты и представляет их таким образом, чтобы воздействовать на сознание. А разве добротная журналистика или вообще писательство не занимается тем же самым? Любой профессионал занимается отбором фактов для того, чтобы воздействовать на читателя, и тем самым может быть обвинен в манипулировании сознанием.

Иногда это такая тонкая грань, что очень трудно разобраться в этих механизмах. Факты могут быть абсолютно правдивы, но их специфический подбор становится клеветой. Могу даже привести наглядный пример. Можно изобразить человека исключительно как скопище всяческой грязи — слезливость, сопли, естественные отправления, запах изо рта, прыщи, плешивость, грязные ногти, заикание. И это будет абсолютная правда. Но это будет изощренная клевета на человека. Мы очень часто сталкиваемся с тем, как частности возводятся в разряд общего — и это тоже становится грубой ложью, хотя эти частности вполне правдивы. К сожалению, неискушенные читатели, не имеющие опыта анализа текстов, часто попадаются на эту удочку.

— Актуальна ли еще, на Ваш взгляд, просветительская функция журналистики и в чем суть просвещения?

— Просвещение — это естественная функция общества и каждого человека, поскольку это всего лишь способ сохранения и передачи знаний, культуры и духовных ценностей. Это один из средств очень важной коммуникации между людьми. Просвещение тесно связано с таким понятием как традиция.

Учебники и вообще книги (к ним можно прибавить музеи, фонотеки, фильмотеки и т.д.) — наивысшие плоды просвещения. Любой ученый и творческий человек, включая журналистов, завязан в «круговой поруке» просветительства. Кроме того, каждый родитель — это просветитель. Просветительству надо учиться, понимать меру и, конечно же, быть усердным учеником для собственного просвещения.

— Погоня за деньгами, цифрами, производительностью и потребительская идеология — это норма для современного общества? Они делают людей счастливыми?

— Потребительство — бич нашего времени. Это один из идолов, разрушающих всю систему ценностей, сложившейся из опыта предыдущих поколений. Когда-то меня поразила мысль А.И. Солженицына, что если мы — люди, нации, страны — не сумеем себя ограничивать, то наша цивилизация погибнет. Потребительство, пройдя этап безобидного экономического улучшения качества жизни, действительно, стала идеологией.

Всё чаще я встречаю рассуждения, что наличие денег может обеспечить людям счастье, качественную дружбу, здоровье, семью и даже любовь. Даже появилось такое словосочетание, как «комфортное православие». Безумие какое-то!

— Не приводят ли эти неверные ориентиры — к росту несправедливости, психологического и социального напряжения, а затем и случаев насилия, суицида, массовых беспорядков в разных странах мира?

— Всякие нестроения в обществах и напряжения имеют комплексные причины, в которые, конечно, входят проблемы социального неравенства. Но все-таки истинные причины более глубокие. Прошу прощения за категоричность, но, на мой взгляд, драмы и трагедии человека в современной жизни лежат в плоскости взаимоотношения человека с Богом. Пропасть между ними с каждым десятилетием стремительно раздвигается. Человек теряет под своими ногами почву, а в небе ему не за что уцепиться. Человек потерял способность критично относиться к себе, и он разучился благодарить Бога и людей за то, что у него есть. Это безрадостное существование.

Покаяние и благодарение — это два крыла, которые дают возможность человеку взмыть вверх и быть ближе к Богу.

— Какие определения счастья Вы могли бы предложить читателю?

— Формула счастья для меня очень простая: счастье — это совпадение воли человека с Волей Божией. Если мы хотим для себя того же, что хочет для нас Бог, это и есть счастье. А Бог никогда для нас не желает ничего плохого, потому что Он есть Любовь.

Подтверждение этой формулы счастья нашел недавно в высказывании любимого мною русского святого преподобного Силуана Афонского: «Счастье и несчастье зависят от того, сколько в тебе любви».

(по материалам Архангельской епархии)