Христианское наследие Русского Севера увидела Москва

— Первые иконы в XVI–XVII веках, конечно, привозили – из Новгорода, Вологды, Москвы. Но уже в XVII веке становятся известны целые плеяды каргопольских мастеров. Я подчеркиваю – плеяды, потому что это были не единичные мастера. Было очень много семейных артелей, и самое-то удивительное, что проживали они не только в Каргополе и не только в монастырях, например, в Антониево-Сийском, но и в селах.

Каким образом проходило у них обучение мастерству? Как правило, с руки. Что это означает? Отец пишет иконы и берет с собой детей в артель уже с семи-восьми лет. Сначала они выполняли какие-то незначительные работы, а затем становились хорошими мастерами. Самое удивительное, что обычно этот процесс проходил очень быстро: в 14–15 лет они уже могли выступать как самостоятельные иконописцы и получать самостоятельные подряды. На Онеге известны целые семьи или, например, имена, скажем, иконописец Мишка Алексеев. Я не пытаюсь его унизить: просто он сам так подписывал свои грамотки Патриарху Никону: «Многогрешный Мишка Алексеев». Это середина XVII века, и он рассказывал Патриарху Никону, что у него на Онеге четыре сына, они все четыре иконописцы, перечислял их: Васька, Андрюшка и т.д. На Онеге эта артель была довольно известна.

Среди тамошних иконописцев были и священнослужители. Например, очень интересной фигурой был настоятель и первый архимандрит Антониево-Сийского монастыря родом как раз из Каргопольского уезда. Он себя называл «многогрешный старец Никодим, а родом онежанин, по-реклому (по прозвищу) Шуренга». Это была его деревня его, он там родился. В миру его звали Василий Мамонтов. Он написал очень много икон.

— Какого времени иконы иконы на выставке?

— Самые ранние — XV-го века, а завершаем мы началом века ХХ-го. Выставка построена по следующему принципу: второй этаж — это XVI век и XVII век, в двух залах. Третий зал наверху посвящен только одному храму: это церковь села Ошевенское. Так получилось, что оттуда было вывезено особенно много икон, реставраторы длительное время занимались их восстановлением, поэтому мы решили посвятить этому храму целый зал. Кстати, храм стоит до сих пор и является действующим.

Наконец, у нас еще есть четвертый зал, где представлены памятники XVIII–XIX вв., а также небольшая коллекция скульптуры (их очень сложно транспортировать, поэтому мы привезли лишь несколько образцов). Наконец, маленький пятый зал полностью будет посвящен истории ВХНРЦ.

— Скажите, пожалуйста, а в каком состоянии сейчас находятся те храмы, откуда взяты иконы? Вообще, что сейчас происходит на Каргополье?

— Должна сказать, что это довольно грустная история. Да, конечно, в постсоветское время, когда наши взоры вновь обратились к храмам и религии, многие храмы были возрождены. Хотя качество восстановления и возрождения, к сожалению, иногда оставляет желать лучшего. В первую очередь восстанавливают храмы, которые более-менее сохранились, в том числе каменные. Но, увы, деревянное зодчество, которое является лицом Каргополья, постепенно уходит. Очень многое мы уже потеряли или теряем сейчас. Например, три года назад погиб выдающийся памятник архитектуры федерального значения — деревянная Покровско-Власьевская церковь и стоящая рядом колокольня в селе Лядины. По причине пожара – так же, как в этом году в Карелии произошло с деревянной Успенской церковью XVIII века.

— Там был поджог. А у вас?

— Нет, поджога не было. Сухая гроза без дождя, удар молнии, а потушить не смогли. Деревянное зодчество мы постепенно теряем. Наконец, на его сохранение мало выделяется средств. Давно уже надо принимать большую серьезную программу по сохранению деревянного зодчества, потому что это лицо не только Каргополья – это лицо всего Русского Севера.

— А что происходит с селами, в которых расположены эти храмы?

— У нас продолжается очень сильный отток из деревень и сел. Конечно, в первую очередь привлекает Архангельск, также Вологда. Молодёжь из Архангельска, в свою очередь, мигрирует в Санкт-Петербург, Москву, Ярославль. Область уменьшается численно, и это тоже наша боль.

— А можно ли тогда вообще сохранить храмы, если люди покидают села, где они стоят?

— У нас есть храмы, которые стоят, как одинокий путник. Вокруг уже ничего нет. Например, знаменитая Сретено-Михайловская церковь в Красной Ляге — там уже давно ничего нет, даже сенокосов. Нет домов, сельскохозяйственных угодий. Одна церковь 1665 года.

— Ее никто не охраняет?

— Она официально охраняется государством, есть попытки ее укрепить в последнее время, но практика показывает, что это все не слишком эффективно. И это не единичное явление, к сожалению. Я не люблю об этом говорить, но на моей памяти сгорело так много храмов… Очень жалко. Подходишь у себя к иконе и знаешь, из какого она храма, начинаешь вспоминать ту теплую паперть, по которой ты поднимался – иногда, извините, до слез жалко становится.

Возьмем такое явление, как наш традиционный «тройник». В каждом селе был ансамбль-«тройник»: два храма – холодный и теплый, и между ними колокольня. Это были огромные, высокие деревянные храмы. Холодные храмы использовали только летом. А знаете, как иконы любили холодные храмы? Им там было хорошо, они постепенно остывали вместе с храмом, постепенно нагревались. Иконы, которые находятся в холодных, не отапливавшихся храмах, лучше сохраняются. Там, где идет перепад температуры, где топят печки, – там, конечно, иконам намного сложнее. Но сегодня мы уже не имеем, пожалуй, уже ни одного ансамбля-тройника в Каргополье. Последний был в Лядинах, но церковь сгорела. А раньше они были практически в каждом селе.

— А с чем это больше связано? С советским временем, когда в храмах устраивали зерновые склады, или с тем, что сегодня люди в принципе покидают деревни и села? Что больше повлияло?

— Я бы не стала делать таких выводов. Один храм горит от молнии, другой от нерадивости местного населения, третий – от того, что дети подожгли, когда забрались в храм поиграть. У каждого храма, как у человека, своя судьба.

Беседовал Юрий Пущаев.