Долги наши...

В этом году наша семья заплатила очередную дань ТОЙ войне. Ровно месяц не дожил до Дня Победы дедушка моей жены, командир взвода понтонеров из 45-го года гвардии лейтенант Юрий Иосифович Русинов...

Сейчас я очень жалею, что не успел его, как следует, расспросить обо всем. Откладывал и откладывал. Дед Русинов казался вечным, еще год назад бодро бежал на все выступления своего хора ветеранов. На мой вкус, пел не очень, со слухом были проблемы с войны. Ведь что такое понтонер? Подъезжаешь на грузовиках к реке, сбрасываешь неподъемные плавучие платформы, потом долго-долго стягиваешь их. Насмотрелся в армии, сам служил в инженерно-саперных войсках. Это и тогда был просто тяжкий труд. Но прибавьте к нему сыпавшуюся на голову с вражеского берега смерть - снаряды, мины, пули. Самым распространенным ранением среди этих «рабочих войны» была контузия. Тут не до Ла Скала...

А еще понтонер не летчик, не снайпер и не истребитель танков. Это им награды отмеряли по количеству уничтоженных  вражеских единиц. Километры наведенных переправ никто не мерил. Дед Русинов за два года войны заслужил пять боевых орденов с Боевым Красным Знаменем во главе. Значит, работал он очень хорошо, вам любой фронтовик подтвердит.

Конечно, здесь многое зависело от удачи. Не только выжить, но и получить заслуженное. Лейтенант Юрий дважды мог получить звание Героя, да фишка не легла. Один раз, после переправы через Днепр, его фамилия даже была занесена в списки на Золотую Звезду. Я хорошо представляю этот кошмар, собственными ушами прочувствовал на съемках «Батальоны просят огня». В конечном кадре главные герои фильма идут по понтонному мосту в воротах из водяных брызг от взрывов. Вся съемочная группа потом три дня орала друг другу в уши, что же там творилось тогда? Так вот, в жизни, а не в кино, все это сделал дед Русинов, а ад вокруг был отнюдь не пиротехнический. И вот непруха, именно в его документы вкралась ошибка, командира полка, представлявшего к награде, уже убили, разбираться некому. Обидно? Лично мне, до соплей. Дед еще вздыхал - эх, не было потом, на Висле, какого-нибудь летописца Симонова. Написал бы очерк «Под огнем» - Звезда на грудь. Ладно, Боевое Знамя тоже очень неплохо смотрелось. Особенно, когда на другой стороне груди его подкрепляют две «Отечественные войны» вкупе с двумя «Красными Звездами»...

Еще одного Героя он просто профукал. Дело было в Германии за несколько дней до Победы. Тогда наградами уже не жмотничали, часто давали по совокупности заслуг. Но двадцатидвухлетний дед Юра этого не знал. Воспользовавшись отсутствием значимых рек под Берлином, он завалился на пару дней с симпатичной фройлян на барскую кровать в готическом замке, чуть под трибунал не загремел за дезертирство. Потом на него долго орал замполит, разрывая заветные наградные реляции. Дед виновато тупился, но про себя решил - за такие ночи любви никаких звезд не жалко. А что вы еще хотели от умытого кровью и славой пацана?

Правда или фронтовая байка? Какая теперь разница. Но я ему верю. Потому что видел снимки из берлинского фотоателье. На них он в только что пошитом парадном мундире при полном орденском иконостасе играется с пистолетом системы «Вальтер». Чисто я в школьные годы.

А еще у него были настоящие золотые часы. Понятно, что трофейные, но дед их называл «продуктом культурного обмена». Якобы, махнулся, не глядя, с пленным итальянским генералом на «Полет». Понимаю последнего, трудно было отказать бравому лейтенанту-победителю с ППШ на груди. Скажете, насилие над побежденным? А разве кто-то звал этого потомка крестоносцев в холодную Россию? Гроб Господень покоится намного южнее...

Дед Русинов провел на той кровавой и страшной войне самые лучшие, самые красивые годы своей жизни. Удивительно, но это время он вспоминал с большой теплотой. Не ратный подвиг, не боевое товарищество, хотя и это имело место.

- Я богато жил на войне, - вздыхал он, рассматривая те берлинские фотографии. - Шнапса, тушенки, дойчмарок полные карманы. Начальство уважало, немки любили (хотя и после войны он не был обделен женским вниманием). А потом... - и горестно махал рукой.

А что потом? В военное училище неохота, и без него командир. Только эта халява быстро кончилась, и в начале 50-х капитан Русинов пошел из армии на все четыре стороны с тремя малолетними дочерьми на руках. К тридцати годам он только и умел, что абстрактно командовать, без единой специальности в руках, но с амбициями победителя. Так и прожил жизнь вечным замом какого-нибудь мелкого начальника, имя таким в нашей стране - легион.

Вот он, главный парадокс поствоенного времени. Мой первый тесть, вернувшийся с войны на протезах, был с почетом принят в МГУ, стал известным адвокатом и доктором юридических наук. Он сам сознавался, что без этого пошел бы по стопам своего отца - спившегося слесаря железнодорожного депо в Сокольниках, иного пути из их рабочего барака не было.

Но и это исключение из правил. Когда-то, школьником начальных классов, в горбатом московском переулке я увидел сцену, врезавшуюся в память на всю жизнь.

В те далекие годы еще были нормальные зимы, минус 20 градусов, со снегом и льдом. Я иду с санками вверх по переулку и вижу... ледяную глыбу странной формы. Потом детское сердце сковывает ужас - это заиндевевший обрубок человека, сидящего на доске с колесиками из шарикоподшипников. На нем ватник с одинокой медалью, а рядом лежит шапка с тусклыми медяками. Судорожно лезу в карман белой шубки, в котором ни денежки. Зато они есть у студентки. Девушка тоже замирает, судорожно всхлипывает и высыпает из кошелечка в шапку кучку разноцветных бумажек с Ильичом, наверное, стипендию получила.

- Вот, берите, берите! Только, пожалуйста, идите домой.

Половинка фронтовика заворожено смотрит на свалившееся сверху богатство. Судорожно тянется к нему. Шустрые подшипники срываются с места и несутся вниз. Истерика автомобильного клаксона, истошный крик студентки, до жути мягкий удар человеческого о железное. Я бегу домой, где меня бьет первая (надеюсь, что последняя) в жизни истерика. И никому увиденного не рассказываю. Потому что ЭТО невозможно рассказать.

Потом, через полтора десятка лет, я все-таки складываю увиденный ужас в слова. На втором курсе сценарного факультета нам дают задание написать киноэссе на военную тему, близится 40-я годовщина Победы. Мозг уже отравлен кинематографом, и память о том фронтовике перемежается с документальными кадрами из блокадного Ленинграда. Помните, на них еле бредущие от голода ноги останавливаются рядом с уже упавшим, и пытаются его поднять. Бесполезно, но ПЫТАЮТСЯ! А тут конец благополучных 60-х, и проходящие мимо военного несчастья равнодушные сапоги на рыбьем меху.

Вот это я и вывалил на бумагу, которая терпит. Очень хотелось туда же вставить равнодушные рожи на трибуне Мавзолея, да инстинкт самосохранения вовремя сработал. Но и без этого сердобольный мастер курса прикрыл машинописный листок рукой, быстренько вывел «зачет», и шепотом посоветовал ЭТО никому не показывать.

Позже, на домашней кухне за бутылкой «Пшеничной» моя матушка молча положила передо мной выгоревший тетрадный листок со своими школьными стихами. Без подписи, восьмиклассница 49-го года Инга Шантырь уже понимала, что за таким поэтическим опытом может последовать Сибирь для всей ее семьи...

У церкви, в праздник, на площади,

Где нищих выстроен ряд,

Не только юродивые

За милостыню стоят.

А есть среди них и защитники

Великой Советской страны,

Которые после ранения

Тоже просить должны.

Не каждый еще и подаст им,

Иной пройдет, не глядя:

«Я сыт, и пока еще с бронью,

Зачем мне тратиться зря?».

Другой отвернется с презрением.

Калека несчастный молит:

«Подайте копейку заслуженно,

Об этом мой вид говорит.

Уж где-нибудь под заборчиком,

Дни мои суждены.

Подайте же ради правительства

Инвалиду войны».

Потом эти несчастные почти в одночасье исчезли с московских улиц и вокзальных площадей, партия и правительство стыдливо спрятало их на остров Валаам (о тамошнем житье-бытье лучше всего написано у Юрия Нагибина в повести «Время отдыха с субботы до понедельника»). Но, как это бывает, «метла» не всегда кропотливо метет, оставшиеся инвалиды Великой Отечественной превратились в «отдельные недостатки». До них все не доходили номенклатурные руки. Ведь ТУ войну выиграла КПСС с абстрактным советским народом, а не конкретный солдат, при жизни и после смерти оставшийся безымянным. Теперь ответьте, в какой жизни было уготовано Чистилище этим героям?

В этом году оставшимся в живых ветеранам обещают по «Оке». Так дело пойдет, к 65-летию Победы они станут достойны «Жигулей», а там и до «Волги» рукой подать. Интересно, сколько из этих бывших летчиков, танкистов, фронтовых шоферов сами сядут за руль? Нет, конечно, давайте, внукам пригодятся. Но меня не покидает ощущение очередного лукавства, как будто ветеранам опять предложили некондиционный товар.

Да много ли им и надо? Они срослись со своими неказистыми «хрущебами» на пятом этаже без лифта. Лишь бы ремонтировали. Не только их этаж, весь подъезд. А еще, чтобы обязательно летом, а не к очередному юбилею, именно это называется искренней заботой.

И, все равно, главное зависит от детей, внуков и правнуков. Деду Русинову крупно повезло в этой жизни, он застал четвертое поколение своей семьи. С правнуком  даже успел подружиться, вдоволь пообщаться, песни на архангельской набережной попеть.

А вот то, чтобы внук не забыл своего геройского деда, это уже наша забота. И никакой распрекрасный президент здесь не помощник.

Леонид Черток