У нас в Глюкоморье. Сказка для чиновников первой категории допуска

Николай Николаевич Крюшонов, только что утвержденный сенатор от Глюкоморской губернии, усилием воли вырвался из объятий предрассветной дремоты. Рядом с ним остановилась длинноногая стюардесса, молча указывая пальцем на висящие концы ремня безопасности. Совсем народец страх потерял, досадливо подумал Крюшонов, впервые за последние четыре года самолично застегивая замок. Раньше в глаза заглядывали, помочь норовили, для этого могли и на колени стать. Нет, демократия нужна, с президентом не поспоришь. Но пусть она будет еще сувереннее. Для одних суверенов...

Крюшонов оглянулся вокруг. Ближайшие два ряда кресел маленького салона бизнес-класса потертой «ТУшки» были пусты. Зато последний ряд был плотно забит остальными привилегированными пассажирами. Они демонстративно не хотели смотреть в его сторону.

Брезгуют, сторонятся - на свежеиспеченного сенатора опять накатила досада. Ладно, простой народ, что с него взять? Но эти.... Хотя, что «эти»? Из грязи в князи. Не то, что он, чей аристократический профиль еще в детстве наводил на мысль о тайне происхождения Крюшонова. Соседи по двору шушукались, что именно его прапрапрапрабабка, фрейлина при дворе Петра Великого, добровольно освободила свое место в царском обозе для юного вундеркинда из Мундегор, когда тому срочно понадобилось открывать столичный университет. Да так и сгинула в глюкоморских торосах, не забыв, однако, оставить после себя  потомство. Вот такое у него происхождение, можно сказать, энциклопедическое. А в школе тройки по истории ставили! Ох, уж эта людская зависть...

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Крюшонов стал смотреть в иллюминатор. Под крылом самолета вместо тайги проплывали коттеджные вип-поселки Ближнего Подмосковья. Места красивые. Конечно, не то, что наши, глюкоморовские, но тоже ничего, подумал сенатор с чувством приятной ностальгии. Надо бы и мне здесь участочек застолбить. Что хорошо, живут по соседству такие же простые люди, никто тебе твоим же евростандартом в глаза тыкать не будет. И водораздел один на всех, когда еще Мытарьволь до новичка доберется. Главное, не зарываться и не борзеть, четыре этажа, и хватит. Хотя, что это я? Это же Химки, а мне Рублевка положена! Сенатор я, в конце концов, или где?..

Мимо проплыла равнодушная бортпроводница. Один ее независимый вид напомнил Крюшонову об утренних неприятностях при прохождении регистрации на рейс. Уж слишком демонстративно там надевали резиновые перчатки, перед тем как взять в руки его документы на паспортном контроле. Уж слишком долго рассматривали на экране телевизора рентген его немудреного багажа, нарочито громко обсуждая, книги это, или плотно уложенные пачки неизвестной в природе валюты. А как оскорбительно замолчали остальные клиенты депутатского зала, испортив весь кайф от халявного кофе. Теперь вот, сидят, в затылок волками смотрят. Нет, с этим надо что-то делать. Ясно что, проллобировать закон о предоставлении сенаторам личного авиатранспорта! Все теперь в его руках, а уж коллеги-парламентарии за такую льготу завсегда проголосуют, у каждого дома враги остались.

Крюшонов вынул блокнот, специально купленный для умных мыслей, и сделал соответствующую пометку. Считай, дело сделано, остальное - техника. Легкость решения проблемы снова ввела его в умиротворенное состояние. Захотелось думать только о приятном, и он начал вспоминать события последних дней...

...Как же Крюшонов удивился и обрадовался, когда присланный ему на замену губернатор Забайкальский-Нехайчук любезно предложил Николаю Николаевичу пост сенатора, гарантирующий неприкосновенность от закона, как минимум, на годы вперед. А ведь до этого он успел потерять веру в людей, так подло сдавших его во время прошлогоднего скандала. Того самого, когда почти родной ему человек, гендиректор «Африкгаза» Годунович записал на видеопленку возврат долга, который он ему давно простил. Или это были деньги на оперативные расходы во благо губернии? Крюшонов уже сам стал путаться в своих многочисленных показаниях. Все равно, мелкие завистливые людишки, вчера только улыбались, руки поднимали, а теперь дают обличительные интервью. И что у нас за народ такой живет в Глюкоморье? Да вообще по всей Рос... стоп, не будем обобщать.

Но в каждой бочке меда есть ложка, сами знаете чего. Уже через пять минут Крюшонов униженно молил забайкальского благодетеля не бросать его один на один с каверзными депутатами, поддержать могучим плечом и словом грозным. Преемник только ободряюще поглаживал его по седой голове, на которой из-за пережитых волнений стали проглядываться рыжие волосики, подтверждающие подлинность глюкоморского происхождения, и грубовато успокаивал:

- Ничего, ничего, Крюшон, пять минут позора, зато на четыре года свободен. Чай, не впервой на людях краснеть. В Москве нервишки успокоишь, подлечишься. Смотри, какая у тебя беда с пигментацией. А хочешь, все вспять повернем, в другом месте перед другими людьми оправдываться будешь. Думаешь, слабО?

Ох, знал Крюшонов, что не слабО! Поэтому и пошел на подгибающихся ногах на депутатскую Голгофу, готовый к новым объяснениям. А что, собственно, объяснять? Как ему первые губернаторские дни все уши пропели, что брать - не грех, грех - брать не почину и не отстегивать в «общаки» всех уровней? Так он и чин знал, и отстегивал. Те речи были так сладки и ушам приятны, что он в какой-то момент всерьез поверил, что данная процедура черным по белому прописана в Уставе Глюкоморья, который он в первый же губернаторский день открыл, прочитал титульный лист, заскучал, да так и забыл на уголке рабочего стола. Ну, не знал он, действительно не знал, что подобные вещи караются законом. Да и не уследишь, когда законы эти, особенно в конце года, меняются по три раза на дню. Правда, первый же следователь корректно, но твердо сообщил ему, что незнание не освобождает от ответственности. И что с этим делать? Ох, грехи наши тяжкие, правильно бабуля говорила - учи, Колька, матчасть и уголовный кодекс, в жизни всё пригодится...

Всё бы ничего, в конце концов, в Думе сидят свои люди, многие с руки ели и еще попросят. Но пресса-то как развонялась! Особенно этот журналюга убогий, как его? Вспомнил, Дьяволок, ну и не фига ж себе фамилия! И откуда он только свалился на бедные глюкоморские головы?! Наверное, выперли из столицы за вредность характера, он теперь и рад над нами изгаляться, джихадом грозить. А народ наш добрый, наивный, любому печатному слову верит.  У, шайтан!

Неожиданно всё оказалось не так страшно, даже благолепно. Спикер депутатского собрания Форточкин быстренько зачитал губернаторское представление, стараясь лишний раз не смотреть на номинанта. Крюшонов сначала даже забеспокоился, с чего бы это? Но потом для себя решил - не хочет меня смущать. Вай, какой деликатный человек, не то, что некоторые. Надо бы его потом в Москву перетащить. Но на какое место, все вакансии соратнички расхватали в первые десять минут прямо у губернаторского кабинета. Еще и некрасивую драку устроили, кровавой юшкой меня забрызгали. Ладно, главное, что я сам захотел хорошему человеку добро сделать, уже зачОт!

Еще больше Крюшонов удивился, когда депутаты без лишних вопросов потянулись к урнам до голосования. И никто не плевал в них, не бросал вместо бюллетеня конфетных фантиков, не покидал демонстративно зал заседаний, не срывал кворум. Молча потянулись на заклание, эх вы, овцы. Почти-сенатор не только обрадовался, но в глубине души еще и позавидовал Забайкальскому-Нехайчуку. Надо же, в Глюкоморье без году неделя, а уже в таком авторитете. Не то, что я, не подмажешь - не поедешь. Чем же он их все-таки сломал? Надо будет потом выяснить, в Москве пригодится. Хотя, стоп, почему именно он? Меня САМ помнит и любит! Мы с ним вместе за Три Моря ходили, с тамошними раджами о поставках боевых крокодилов договаривались, жаль, что они в нашем климате так и не выросли. Всё равно, САМ меня знает и народ тоже! Тут Крюшонов прикусил язычок памяти, вспомнив, каким его знает народ...

Единственные глаза, портившие атмосферу всеобщей покорности судьбе, принадлежали двум известным в губернии насмешникам. Одни, миндалевидные, Тоска-сану, золотых дел мастеру, потомку пленного самурая, захваченного в Цусимском сражении и интернированного на север Руси. Вторые, просто наглючие, редактору желтого таблоида «Правда-ложь, да в ней намек», любителю экзотических забав борзописцу Борзовскому.

Ладно-ладно, подумал мстительный от рождения Крюшонов, только дайте мне срок в Сенате. А уж я не забуду, разберусь. Японца, вражину эту, переместим с копей алмазных в металлоремонт, пусть поработает на благо трудящихся. Откажется, пусть валит в Москву, к землячке своей, как её, Харакири. А то и куда подальше, на историческую родину. И чтобы не заикался мне по поводу компенсации потерянного бизнеса. Не то поговорю с генералами да воеводами, мы Восходящему Солнцу не то, что Итуруп не вернем, последнюю Хоккайду отберем. А еще им наш Рихард Зорге, внук того самого Зорге, пошедший по стопам героического деда, маляву подбросит, кто в этом виноват. Представляю, какую хакамаду они за это Димону сделают.

С Борзовским еще проще. Посажу-ка я его соредактором к корешку его заклятому, к Младенцеву, в губернскую газетку «Не гони Волну». Они там на первой же редколлегии глотки друг другу перегрызут. Пусть я и «Идолище поганое», зато живой! Гриню, конечно жалко, ручной пацанчик, но уже отработанный материал. Разумная ротация кадров никогда лишней не бывает...

Сладость крюшоновской мысли прервали результаты голосования. От них он сам обалдел, хотя личная скромность никогда не была сильным качеством его гордой натуры. 62 «ЗА»! И никаких «против», «воздержался», «высморкался в бюллетень», «пошел отлить». Просто и ясно, как последний гвоздь в постамент сенаторского трона. Смущала лишь непривычная суета у дверей, все депутаты в спешном порядке покидали думский зал. Крюшонов объяснил себе это тем, что люди пытаются сохранить хоть какое-то лицо перед своими домочадцами и избирателями. Поздно, братцы, пить «Боржом», когда совесть отвалилась. Да и недолго вам здесь осталось тусоваться. Вся власть пополам с неприкосновенностью Крюшонову! Теперь в его силах провести поправку к Святому Правилу Общежития. Дали срок, не взыщите, скоро депутатов не выбирать, а назначать будут. Причем, не Сам, и, даже, не САМ, а каждый сенатор в своей губернии, они этих падл лучше всех знают.

К оглохшему от внутреннего «ура» Крюшонову постепенно вернулся слух, и в мельтешении шаркающих ног стали отчетливо прорисовываться жидкие, но отчаянные овации от кучки его поддержки. Особенно старался, наяривал, известный глюковед и белькогуб, городской этноистерик Тюленев-Бедный, уже закусивший губку от боли в непривычных к тяжелому труду ручонках.

Какой ласковый парнишка, старательный, умилился уже-почти-совсем-сенатор Крюшонов. Надо бы его с собой в столицу прибрать. Пристроить в «МК» или «КоммерсантЪ». А то там слишком много умных развелось, разбавить бы надо. Ах, да Тольчик же эту Москву со всеми ее москвичами терпеть не может. Так и дуба врезать недолго от ненависти. Хорошо, переместим пока талантливого мальчонку на место его шефа, «Стоном Глюкоморска» руководить. А самого Головастикова в кадровом резерве оставим. Пусть подождет, пока кто-то из московских помощников проворуется, а на досуге подумает, стоило ли вякать в самые трудные для меня дни. Хотя, недолго ему ждать придется, помощнички мои скоры на нечистую руку.

Когда герой дня гордой поступью шел по в момент опустевшим коридорам Собрания, его фантазия продолжала буйствовать в том же направлении. Ладно, прикидывал Крюшонов, награды подождут, медали не заржавеют. Для начала разберемся с ворогами, имя им - легион. Как говорится, каждой сестре по серьге, а брату по балде. Итак, кто у нас первый в списке? В воспаленном от успехов крюшоновском мозгу моментально всплыли недавние обиды, соперников из песочницы он решил оставить на потом.

Перво-наперво, Бздонс, бывший управгородом, специалист по подмётным плёнкам. Посадить? Слабо, неактуально, он уже сидел и все мастырки назубок знает. К тому же сульфадемизиновскую шпану этим не испугаешь, таким СИЗО - что роддом. С чего он у нас начинал? Ах, челночил? Вот и прекрасно! Поедет губернским внешнеторговым представителем в развитой Сенегал для закупки нанотехнологий последнего поколения. И пусть попробует вернуться через месяц всего лишь со связкой модифицированных бананов. На овощной базе сгною, дело ему тоже хорошо знакомое.

Теперь бздонсовский личный поэт-документалист Паприкаш, включивший меня в сборник губернских анекдотов. А возьмем-ка мы этого пиита в губернскую администрацию, переписывать амбарные книги аж с 17-го года. Причем гусиным пером и разведенным куриным пометом, будет у нас в Глюкоморье свой, блин, Пушкин!

Тут пытливый крюшоновский взгляд зафиксировал на подоконнике забытый кем-то учебник сопромата. Сразу появилась ассоциативная цепочка: учебник - ученье - ученый - профессор. Крюшонов чуть не задохнулся от радостного озарения. Конечно, профессор! Ни какой-нибудь, а профессор Нёзанализ (господи, что у них всех за фамилии такие, нет, чтобы как у меня - Крюшонов, просто, красиво и с подтекстом), исторический кандидат. Тоже пойдет по специальности. Учителем начальных классов в детский спецприемник. Там еще те археологи, утром закопают, вечером откопают. Если вспомнят, где зарыли. А заодно пусть прихватит с собой подружку Королькову из «Гнуснорда», Дьяволков по всему богобоязненному Глюкоморью расплодившую. Да не лаборанткой, кастеляншей на исподнее, как чистое, так и грязное, самое милое бабское дело. Ох, и не люблю я это «г... нации», как мудро отметил в свое время ПЕРВОИСТОЧНИК. Куда им до нас, простых северных гондольеров!

К этому моменту воспоминаний «победитель всея и всех» Крюшонов уже выходил на ступени Губернской Думы. Погруженный в государственные заботы он все же уловил периферийным зрением метнувшегося в его сторону мастера художественного свиста Кудлаткина, безуспешно пытавшегося стряхнуть с ноги намертво вцепившегося в нее конкурента, пиар-попрошайку Пылесосова, и  комкавшего в липких ладошках концепцию развития образа Великого Сенатора вкупе с предварительной сметой расходов. Занятой Крюшонов даже показал ему средний палец правой руки. Мол, молодой еще, успеешь, тут от своих удальцов не знаешь, как отделаться...

Не желая больше прятаться от людских глаз за затененными стеклами персонального кабриолета, Крюшонов решил в кой веки раз самостоятельно пересечь площадь имени Памяти ПЕРВОИСТОЧНИКА. Чем ввел в полный ступор своего водителя, за годы работы впервые узревшего шефа в свободном, не оцепленном от недругов, пространстве, да еще и без бумажки с речёвками в руках. Зато не растерялся гарный парубок Олексий, в прошлом личный крюшоновский бодигард, которого пришлось год назад усыновить на пике кампании по борьбе с незаконными привилегиями. Приемный сын встал в кильватер папаши, готовый отразить любую напасть, а то и закрыть грудью от неизвестно откуда появляющихся в атмосфере отходов человеческой жизнедеятельности.

Но, если быть справедливым, на этот раз ничего особо страшного Крюшонову в природе не угрожало. Площадь тоже была непривычно пуста, воздух как бы пропитался сенаторским иммунитетом. Только на другом конце сошлись грудью сторонники двух соперников на последних глюкоморских выборах. Причем позиции кандидата Павломорозова отстаивали прилично одетые мужчины с отвисшими, как у мопсов, чиновничьими брылями, в то время как оппонировала им городская голытьба вперемежку с гнилой научно-творческой интеллигенцией, желающая на местное царство кандидатшу Банзайеву. На тот исторический момент у первых было явное преимущество в аргументации, подкрепленное тухлыми страусиными яйцами. Противники павломорозовского авторитаризма, в отсутствии административного ресурса и бюджетного финансирования, могли оппонировать только куриными, да и то второй категории. Между двумя группами щенком скотч-терьера метался старшина глюкоизбиркома Чукчин, безнадежно пытающийся дать и нашим и вашим. От курино-страусиного желтка он на глазах становился все больше похожим на китайского мандарина.

Но сенатор Крюшонов не обратил внимания на локальный конфликт местного значения. Уже не по чину, его мысли воспарили высоко над площадью. Единственное, на что он позволил себе отвлечься - а не заказать ли столичному ваятелю Цинандали проект собственной скульптуры в масштабе 1: 100? А что, много идет разговоров, что пора бы снести памятник ТОМУ, С КОГО ВСЁ ЭТО НАЧАЛОСЬ. Когда-нибудь руки обязательно дойдут, площадь станет пуста и безымянна, а он тут как тут, даже конкурса проводить не надо. Снова будет детишкам с кого пример брать, по чьим июльским тезисам учиться...

Но сама брутальность городской атмосферы направила крюшоновские мысли в несколько иное русло. Действительно, с мелочевкой разбираться - дело нехитрое, пора и некоторых товарищей по партии приструнить. Например, лидер фракции Третий, что он там говорил о «кристальной честности» и «незапятнанности мундира»? Раз такой чистюля, на следующей моей инаугурации будет бригадиром посудомоек, за гнилой базар отвечать придется. Или наш старший, товарищ Кугуаров, помню, как он пару раз скептически на меня посмотрел. Кстати, а что там Нехайчук говорил по поводу «повернуть вспять».... Стоп, одернул сам себя не на шутку разошедшийся Крюшонов. Чего это я нарываюсь? Эти трое мужики крутые, как бы чего не вышло. Вот наращу жирок в Москве, тогда поглядим...

Ба, настигло Крюшонова озарение, чуть было Дьяволока не упустил, Саддама Хусейна на него нету. Что с ним-то делать? Расстрелять! Не пойдет, мораторий. В «Черный дельфин» законопатить! Мимо, он не Пичужкин, хотя тоже маньяк и тоже серийный. В психушку упрятать! Ему это только по кайфу, он там среди своих окажется. Сослать на исправработы в лагеря палестинских беженцев! Блин, его же не один санитарный контроль через границу не пропустит с такими диагнозами. Вот скользкий гад, никак не ухватишь. Думай, НИК, думай (в моменты наивысшего напряжения душевных сил Крюшонов всегда вспоминал свое школьное прозвище на уроках английского). Есть, гениальная идея! Посадить под домашний арест с полной конфискацией всех средств коммуникации. И поставить у дверей круглосуточный милицейский пост, чтобы ни один карандаш в квартиру не просочился. Пусть теперь свои пасквили гвоздем на стене карябает, монтекриста хренова!

...Вынырнув из приятных воспоминаний, пассажир авиарейса Глюкоморье - Москва Николай Николаевич Крюшонов, не обращая внимания на то, что потертая «ТУшка» уже застучала по посадочной полосе всеми выпустившимися шасси, достал заветный блокнотик, и быстро записал: «Продавить поправку в процессуальный кодекс о пожизненном домашнем аресте для журналистов, критикующих региональную власть, с полным поражением в избирательных правах». Потом мстительно оглянулся в конец салона, опять наткнулся на недобрые взгляды соседей по бизнес-классу, и добавил еще один пункт: «Найти инвестора под строительство в Глюкоморье специализированного волчьего зоопарка». Вот так, будете у меня с детишками по вольерам ходить, да на себе подобных любоваться. А если волчишкам рациону не хватит, мы вас им скормим. Голодная животина - святое дело!

Крюшонов первым направился к выходу из салона самолета. Никто за ним даже не дернулся, и он опять ощутил себя в положении парии. Негативных эмоций добавила все та же длинноногая стюардесса, демонстративно отвернувшаяся и даже не удосужившаяся буркнуть дежурную фразу «Заходите к нам еще». Норов показывает, кобылица, решил Крюшонов. Погоди, ласточка, завтра ты у меня укатишь проводницей общего вагона пассажирского поезда Глюкоморье - Сидней - Глюкоморье. И так всю оставшуюся жизнь, туда-сюда-обратно, мне будет очень приятно. И твоих аэропортовских дружков не забуду. Будут на автовокзале туалеты проверять на наличие бумаги. Там их резиновые перчатки как раз и сгодятся...

Первое, что Крюшонов увидел, ступив на трап, это черную «Волгу» с синей мигалкой на крыше, стоящую по центру взлетного поля. При его появлении от нее отделились три фигуры в одинаковых, серых костюмах и с офицерской выправкой. Они почти сливались друг с другом на фоне зеленой июньской травки. Разве что по бокам шли настоящие мордовороты из сериала «Спецназ», а посередке более сухой, но жилистый, типичный «волкодав»-СМЕРШевец из ранних рассказов писателя Богомолова.

От их грозного вида у Крюшонова что-то ёкнуло в печени, но быстро отпустило. Чего это я, удивился он сам себе. Обычное дело, прислали за сенатором охрану. Нет, ну какой я молодец, что оставил Олексия помогать жене по хозяйству, в прачечную сбегать, еще что. К тому же попробуй, прокорми эту прорву при московских ценах, так и по миру пойти не долго. Правильно говорил один известный скупердяй: «Экономия должна быть экономной!». Как, бишь, его фамилия? Вот память, надо будет в справочник заглянуть...

Внизу его уже ждали.

- Гражданин Крюшонов, Николай Николаевич, прибыли из Глюкоморья?

- Точно так, сенатор Крюшонов. А вы значит...

- Угадали. Пройдемте в машину. Вас уже заждались.

Какие-то они не особенно ласковые, с легкой обидой думал Крюшонов, ерзая на заднем сиденье между двумя молчаливыми гоблинами. Хотя, с другой стороны, парни свою службу туго знают. К тому же меня первый раз видят. Ничего познакомимся...

Между тем «Волга» вырулила на трассу, ведущую в столицу, и, включив мигалку с сиреной, на предельной скорости понеслась по осевой навстречу радужным крюшоновским мечтам. Не взирая на знаки и постовых, почему-то ленившихся отдавать честь высокому начальству. Везут, как САМОГО, подумал Крюшонов, и это придало ему уверенности.

- Вы меня всегда будете охранять?

- А-то как же.

- Именно ваша бригада?

- Согласно графику дежурств.

- Дежурств по Сенату?

- Можно и так сказать.

- А ТАМ все уже собрались?

- Пока только двое.

- Кто, если не секрет?

Старший охраны, сидящий на переднем сидение рядом с водителем, полминуты подумал, но потом, видимо, проникнувшись доверием к охраняемому объекту, решился открыть государственную тайну:

- Изместьев из Башкирии и Чахмахчян из Калмыкии.

Что-то эти две фамилии Крюшонову говорили. Вот только что? Да разве упомнишь, там кагал почище губернаторского.

- А остальные когда подтянутся?

- Каждый в свое время, места на всех хватит.

- А Нарусова? Телезвезда, вот бы на нее посмотреть...

- Если доставят, то разместим в другом блоке.

- В каком?

- В женском.

- Так что, у вас тоже по половому признаку?..

- Много вопросов задаете, Николай Николаевич. Расслабьтесь, отдохните. У вас впереди трудный день...

Ну и хам, надулся Крюшонов. Надо поставить вопрос перед Мироновым о неполном служебном соответствии. С другой стороны, может это и правильно. Он вспомнил давние разговоры о том, что главные охранники членов ЕЩЕ ТОГО ЦК выполняли функции «полиции партии». То есть, имели полномочия ликвидировать подопечного при появлении признаков измены Родине и прочей гадости. Действительно, думал Крюшонов, может, так положено у профессионалов, меньше знаешь - дольше спишь в своей постели. Нет, надо с этим старшим подружиться, на будущее не повредит. Вдруг опять кто из «Африкгаза» с долгом подойдет, а он рядом окажется. Правда, там теперь заправляет Шаловлев, жмот редкий, хуже меня. Ничего, есть еще «Гренландгаз», «Тасмангаз», «Килиманджарогаз». Говорят, недавно появилась «Рублевканефть», эти-то и есть самые крутые. Вот бы с ними задружиться, с десяток миллионов тугриков в нашу глюкоморскую землицу закопать. С откатом, разумеется...

Крюшоновские мысли окончательно повернули в приятную сторону, он позволил себе расслабиться, и обсудить сам с собой каждодневное обеденное меню в спецстоловой Сената. Значит, так, перво-наперво, пару бутербродиков с паюсной икоркой, говорят, они у них до сих пор по рупь двадцать...

Кулинарный экскурс в будущее закончился вместе с торможением машины. Крюшонов посмотрел вперед через ветровое стекло и почему-то не увидел парадного входа в Сенат. Вместо него перед глазами стояли неприглядные глухие ворота, покрашенные в нейтральный цвет, с маленьким смотровым окошечком посередине. Наверное, ремонт, подъехали с заднего входа, успокаивал себя Крюшонов. Нет, не похоже, где-то я эти ворота уже видел. Вспомнил, в «Чрезвычайном происшествии», там через них проворовавшихся чиновников завозили. Это же «Солдатская тишина»! Значит...

- Ой-ой-ой! - раненным зайцем заверещал Крюшонов, и забился под локтями охранников, которые из предупредительных бодигардов на глазах превращались в строгих конвоиров. - Это трагическая ошибка, со мной так нельзя! Меня Сам Нехайчук представлял! А его САМ к нам назначил! А его, в свою очередь, САМЫЙ-САМЫЙ помазал... - и Крюшонов поднял очи вверх, словно пытаясь через бронированную крышу «Волги» разглядеть бездонное небо, где людскими судьбами вершит ТОТ, кто раздает всем нам по заслугам нашим.

- Не мельтешите, Крюшонов, - бросил через плечо старший группы захвата. - Вы что же думали, мы к вашему дому ночью на «воронке» подъедим, или прямо в зале заседаний закуем? Нет, шалишь, не 37-ой, вдруг вы из окна прыгать надумаете или прокламациями разбрасываться? Пришлось с половиной Глюкоморска договариваться, чтобы вашу персону раньше времени не травмировать. Президент объявил пятилетку Борьбы с неврозами, приходится соответствовать. И вам хорошо, тихо уехал - тихо приехал. К концу второго сенаторского срока, на большее ваши грешки и не тянут. Зато жена спокойна и пасынок. Кстати, он тоже наш человек, старший лейтенант Олексий Громыхало, вы в нашей разработке уже четыре года. А глюкоморы ваши славные ребята, отзывчивые, талантливые, одним словом, народные артисты...

Потом вдруг старший развернулся и с удивлением посмотрел Крюшонову в глаза.

- Так ты, что, всерьез думал, что тебя после ВСЕГО действительно в Сенат выбирают? С такими-то «хвостами»?! Ну, ты и лох! Тяжело такому в камере придется. Ничего, у нас в «Тишине» быстро по понятиям жить привыкают - не верь, не бойся, не проси. Не пройдет и три года...

Машина, ставшая Крюшонову катафалком, медленно въезжала в страшный двор...

И тут Николай Николаевич Крюшонов... проснулся. В своей собственной кровати из палисандрового дерева. В своей собственной супружеской спальне дизайнерской сборки. Напротив собственного, пятого по счету настенного телевизора (предыдущие четыре он разбил за последние 10 месяцев во время просмотра новостей) с плазменным экраном, по которому без звука шли кадры очередного изъятия китайских палочек для еды, обнаруженных в ящике рабочего стола высокопоставленного чиновника. В стране начинался месячник Борьбы с незаконным хранением столовых приборов двойного назначения...

Не веря своему счастью, Крюшонов огляделся вокруг. На туалетном столике белел листок с представлением на сенаторство. Весь текст безнадежно расплылся под слезами крюшоновской жены. Резко смотрелась лишь резолюция «Отказать» за подписью всех 62-х глюкоморских депутатов. Рядом краснела новенькая пенсионная книжица, именно она вселяла некую уверенность в завтрашнем дне.

И, главное, наяву не было той гнетущей тишины, которая периодически мучила Крюшонова на протяжении страшного сна. Из глубины квартиры раздавался назидательный голос супруги, выговаривавшей пасынку Олексию за то, что он опять не смог достать 30-процентной сметанки к сырникам. Гарный парубок гудел что-то резкое, панибратски называя хозяйку дома «мэм». Иногда в их диалог вклинивался тонкий фальцет Алехандро Премини, обрусевшего итальянца во втором поколении, личного крюшоновского специалиста по гардеробу, фитнесу и светским манерам. Он в который раз безуспешно обосновывал свои претензии на премию за беззаветную преданность семье. Все как обычно, все как всегда. Какое счастье!

Окончательно успокоившийся Крюшонов потянулся было к прикроватной тумбочке за неизменным стаканом утреннего бифидока. Но потом почувствовал мокрое неудобство, бодро встал и начал собирать постельное белье. Традиции традициями, но после таких снов простыни не грех и простирнуть...

И в нашем сказочном Глюкоморье начался обычный день чудес!

Леонидас Чертокас, античный грек с ближневосточными корнями               

Коллаж З.Пикиной