Грузины в кино. Годы на «Мосфильме», часть 2

Начало читайте здесь.

1983 год, фильм «Букет фиалок»; режиссёры Вера Павловна Строева (вдова режиссёра Рошаля) и Олег Бондарев. Ну, оценку этому произведению, назовём его так, я дать не смогу, одно слово: Г...О. Монтировала моя любимая Татьяна Сергеевна, меня определили на подкладку шумов к этому опусу.

В комнате, где работала Татьяна Сергеевна, было два звукомонтажных стола, один из которых занимала она, а помощница её, Анна Ефимовна Плешакова («Плешь-рояль» в простонародье) трудилась за другим. Конечно, когда работали оба стола, ну ничего не было слышно, и тогда, чтобы приглушить звук работающей с усердием Анны Ефимовны, Татьяна Сергеевна кидала в неё ролик с плёнкой. Хорошо – не в голову, а так даже мне приходилось нагибаться, ведь я, пока мне не выделили комнату, сидела позади на стуле, у журнального столика.

Возраст Анны Ефимовны был «далеко за...». Ну, и моей любимой Татьяны Сергеевны – тоже «за...». Они не всё слышали и не всё видели. Поэтому всё время переспрашивали друг друга: «Аня!!!» – «А-аа???», «Таня!!!» – «А-ааа???» Я наблюдала за ними и еле сдерживала смех.   У нас считается: если человек не слышит и не видит – он настоящий профи!

Когда появлялась Вера Павловна Строева, в обществе каких-то приживалок, наступала та пауза (потенциальная), о которой я уже говорила. И всегда приживалки несли огромные пакеты с сушками, печеньем и конфетами. У Веры Павловны был тоненький голосок; в молодости она была симпатичная, но с возрастом её нижнюю часть разнесло до предела («царь - ж..а» было её прозвище, хорошо, что она об этом не знала). Она угощала всех и вся, раздавая сласти.

Снимали сцену у озера. Вера Павловна, вооружившись подзорной трубой и мегафоном, делала замечания молодой актрисе (раздевшись догола, та должна была прыгнуть в воду): «Деточка, снимите трусики!» Кругом все кричали: «Вера Павловна, она голая!» Вера Павловна: «Ну что вы говорите, я же вижу – она в чёрных трусиках!..» С большим трудом, но Строеву убедили, что – без. Это мне рассказывал второй режиссёр фильма, фамилия его была Гречиха, хороший был человек. Волосы рыжие, торчащие в разные стороны – наш, кинематографист!..

Наконец мне дали комнату, в конце коридора, и я написала название на двери. Ну, если картина называлась «Букет фиалок», то я написала: «Одна из букета». Многие заглядывали в комнату и спрашивали, что за картина «Одна из букета»? Поскольку табунами ходили, особенно актёрки всякие, спрашивали: «Возьмёте меня сниматься?», я отвечала, что место занято…

Этажом ниже работал Владимир Павлович Басов – с монтажёром Люсей Бадориной, женщиной крупных размеров. Приходил Басов пораньше Люси, поскольку жил рядом со студией. Жарко! Увидев Басова в Люсином белом халате, с пахитоской во рту, c голыми волосатыми ногами, можно было от смеха упасть. Халат на нём был длины мини, так как Люся была небольшого роста. Басов то сидел в курилке, то прохаживался по коридору в шлёпках на босу ногу… Появлялась Люся, и они, препираясь, уходили в работу. Никто не мог понять, – а следили все, – где он прикладывается; оказывается, в туалете, в бачке, у него была припрятана чекушка…

Соседствовали мы как-то, через комнату, с Быковым Роланом Антоновичем – на одном телефоне. Ему без конца звонили. Татьяна Сергеевна всё пыталась его позвать, кричала: «Ролан Антонович!! Ролан Антонович!!!» И уже тихо: «Где этот чёртов Ролик?!.» «Я здесь!» – кричал Быков, появляясь из ниоткуда. То он спал в курилке, свернувшись калачиком, то совершал прыжки вдоль длинного коридора монтажного цеха… Актёр он был гениальный: никогда не повторялся, все дубли были оригинальные.

Правда, если кто-то думает, что вся наша работа состоит из смешных и увлекательных событий, то это не так. Ненормированный рабочий день: уходишь на работу как все, но приходишь значительно позже. А если сдача картины, то вообще – труба!..

Раньше на производство картины полагался один год, не больше, и все периоды – подготовительный, съёмочный, монтажно-тонировочный – жёстко регламентировались по времени. Так, при сдаче картины Андрея Тарковского «Зеркало» специалисты работали круглосуточно и домой не уходили. В «красном уголке» монтажного цеха стояли раскладушки, чтобы люди там спали. В таких условиях многие не имели собственной семьи, особенно женщины. Совмещать дом и работу было невозможно.

Татьяна Сергеевна, впрочем, как и другие профессионалы, особенно-то не выбирала картин и режиссёров, да ещё обладала особенным, я бы сказала – неуживчивым характером.

Много времени она тратила на преподавание на Высших режиссёрских курсах, где её обожали и куда она меня водила с собой. Там я вдоволь насмотрелась фильмов и наслушалась интересных лекций – Леонида Трауберга и других интересных творческих людей.

Сейчас все говорят о сексуальных домогательствах в мире кино – прямо скандал за скандалом. Ко мне никто не приставал, так как меня считали дочерью Татьяны Сергеевны. Уже на этом примере видно, насколько велик был её авторитет…

Да, я поняла вопрос. Действительно, в основной массе производимые картины были фиговые, и ими приходилось заниматься вследствие прямых профессиональных обязанностей. Отказаться – нельзя. Но Татьяна Сергеевна, в любом случае, умела привести их в порядок, а так бы они лежали себе на полке. А их режиссёры – как профессионально непригодные – находились бы в «отстойнике».

Должна сказать, что очень много откровенного г...на делалось на студии и помимо Лихачёвой – другими монтажёрами и режиссёрами. И эта жалкая продукция – выпускалась…

Если разобраться, то хороших картин всегда мало. Вы что же думаете, в Америке они все хорошие? В Америке много плохих картин, но сделаны они профессионально. У них есть культура производства, а у нас – нет.

Я много работала с иностранцами, мне очень нравилось с ними работать – у них другое отношение к труду монтажёра. Знаете, если бы я работала на Западе, я бы была богатым человеком…

Вообще, они как в шорах – дальше своего носа не видят, но в своём деле преуспевают. Так что преклонения перед иностранцами у меня нет, но ещё раз повторяю, у них высокая культура производства. В монтажёры у них обычно идут режиссёры – не очень успешные. Как правило, два таких режиссёра и монтируют чужую картину. А у нас кино – «режиссёрское»! И монтажёр склеивает под диктовку режиссёра эпизоды; режиссер, как он думает – правильно, монтирует свою картину. Но это не так, потому что он видит неправильно. Он самым прямым образом участвовал в съёмках своего детища, и у него предвзятое отношение к материалу – ему всегда жалко с чем-то расстаться, проявить характер, выдержать стиль; да и вообще: монтаж – это отдельная песня! Но попробуй ему это докажи…

Конечно, в процессе монтажа многое решается совместно, но бывает, возникают и трудности. Я думаю, что Татьяна Сергеевна всё понимала и многое предвидела, но, повторюсь, ей было сложно, с её-то характером, выносить всяческие замечания. Иной раз она говорила в лицо то, что говорить не надо бы, но по-другому не получалось.

1984 год. Мы с Татьяной Сергеевной Лихачёвой работаем на картине «Багратион» совместно с киностудией «Грузия-фильм». Гиули Чохонелидзе в главной роли, он же и режиссёр фильма.

Вероятно, то, что Гиули прекрасно сыграл Багратиона в фильме «Война и мир», не давало ему покоя, и он, конечно, был староват, но актёр он был прекрасный!..

Группа была разнообразная, выделялся особенно Резо – ассистент режиссёра. Это был высокий молодой человек с круглыми глазами. Вы знаете, что такое завязать глаза узлом? А я видела это собственными глазами! На остановке на Мосфильмовской улице, где я ожидала троллейбус, появился Резо. Должна сказать, что интерес к женскому полу у него был невероятный, и пока он шёл, один глаз его зацепился за одну блондинку, другой глаз нашёл блондинку помоложе, и вот так движение продолжалось, пока его глаза не пересеклись и не завязались узлом. Резо оторопел, остановился и не мог понять, за кем ему продолжать идти. Я поняла, что надо вмешаться, закричала ему: «Резо!» Ну, конечно, он подошёл ко мне, но ещё в состоянии одурения. «Как дела?» – спросила я. Хорошо, ответил он, но состояние его не изменилось. Я уехала на троллейбусе, но решила впредь не останавливать его. А то вдруг запутается и окосеет?!

1984 год. Мы с Татьяной Сергеевной Лихачёвой работаем на картине «Багратион» совместно с киностудией «Грузия-фильм». Гиули Чохонелидзе в главной роли, он же и режиссёр фильма.

Вероятно, то, что Гиули прекрасно сыграл Багратиона в фильме «Война и мир», не давало ему покоя, и он, конечно, был староват, но актёр он был прекрасный!..

Группа была разнообразная, выделялся особенно Резо – ассистент режиссёра. Это был высокий молодой человек с круглыми глазами. Вы знаете, что такое завязать глаза узлом? А я видела это собственными глазами! На остановке на Мосфильмовской улице, где я ожидала троллейбус, появился Резо. Должна сказать, что интерес к женскому полу у него был невероятный, и пока он шёл, один глаз его зацепился за одну блондинку, другой глаз нашёл блондинку помоложе, и вот так движение продолжалось, пока его глаза не пересеклись и не завязались узлом. Резо оторопел, остановился и не мог понять, за кем ему продолжать идти. Я поняла, что надо вмешаться, закричала ему: «Резо!» Ну, конечно, он подошёл ко мне, но ещё в состоянии одурения. «Как дела?» – спросила я. Хорошо, ответил он, но состояние его не изменилось. Я уехала на троллейбусе, но решила впредь не останавливать его. А то вдруг запутается и окосеет?!

Все ушли, а мы приступили к работе. Татьяна Сергеевна вдруг как закричит: «Спасите! Помогите!!» Я кинулась к ней и с ужасом увидела: в каретке монтажного стола – корка от дыни!.. Мы открыли каретку. Корка вместе с плёнкой: крупный план Багратиона! Мало того, что она была в гармошку зажёвана – она была ещё в пятнах и липкая!..

Что делать???

Кое-как мы замыли плёнку и высушили, но вид у крупного плана Багратиона был ужасный! Надо сказать, что в то время ещё не добавляли лавсан в пленку, и «Шостка» рвалась со страшной силой. Пришлось тайком отдать жёваного Багратиона на перепечатку в лабораторию. И смех, и грех!!!

Когда работаешь со звуковой плёнкой и режешь её ножницами (так называемая косая склейка), на готовой фонограмме бывают слышны щелчки. Я пошла к механикам – они работали этажом ниже монтажного цеха. «Мне – размагнитить ножницы». – «Иди и подержи ножницы над магнитами». Я отправилась на чердак старой тон-студии, там стоял дроссель – аппарат для размагничивания плёнки. Этот аппарат представлял из себя стол, на который укладывали ролик фонограммы, и в процесс вращения, при прохождении вблизи магнитов туда и обратно, происходило размагничивание предмета. Я решила: чтобы наверняка – надо сунуть мои ножницы между магнитами, внутрь. Как только я так сделала и включила эту байду, меня затянуло с ножницами внутрь механизма, и вырваться я не могла. Я почувствовала себя деталью какого-то агрегата или первопроходцем, стахановцем с отбойным молотком, поскольку всё вибрировало. Ужас!!!

Я прошла полный курс вращения туда и обратно, вместе с этой дрянью. Я думала, что это никогда не кончится! Однако всё-таки кончилось, я отпала от агрегата и поползла к механикам. По моему внешнему виду было понятно, что я не в себе. Все насторожились. Я объяснила ситуацию. Все стали ржать: «Ну-у, надо было только сверху поводить ножницами над магнитами!..» Мне от этого, было не легче, но одно то, что все ржали, меня успокоило, и я тоже смеялась.

Я всегда хотела быть клоуном – жаль, что не стала. Но смешить всех я обожала и обожаю!

Просмотровый зал был на нашем этаже, там мы с режиссёром отбирали дубли, смотрели смонтированный материал. У нас не принято было, чтобы кто-то, кроме режиссёра, находился на просмотре. Но вот уже третий раз приходил Гия Лобжанидзе с разными девушками. Гия работал заместителем директора на картине. Гиули ничего не говорил ему, ну, и мы молчали. Причём приходил он с девицами почти под конец картины. Я спросила его, что он там показывает дамам? «Как что? Видишь, Багратион лежит, мёртвый, укрытый буркой? Это я лежу, под буркой, и бурка моя. Я снимался вместо Гиули!» Я не знаю, что кто видел, но это было смешно. А потом Гия принёс свой портрет – в образе Багратиона. Он был на портрете такой красивый… мы, конечно, все смеялись, как ему подходил этот образ.

Но когда привели на просмотр консультанта картины, генерала Джорджиадзе, – он был в кителе, с орденами и медалями, – я не выдержала и попросила пройти с ним под ручку по коридору: пусть все видят и завидуют! И мы прошлись.

Просмотр с консультантом проходил хорошо, но – порвалась звуковая плёнка, как раз на песне «Шавлек». И тогда Гиули сказал: «Таня, давай пой!» И я спела! Джорджиадзе сказал: «Завернуть!!» Все смеялись.

Гиули говорил по-русски с большим акцентом и весьма своеобразно: «Таня, давай достанем этот эпизод и посадим его!» Что значит – «посадим», это что, картошка, что ли? Сажать! Все смеялись. Надо было озвучивать сцену, где Багратион говорил: «Приказываю Тернополовской дивизии под командованием Неверовского идти в атаку, штыковую атаку! Барабаны бьют: «В поход!» Музыка играет!! С Богом!!!» «Я не смогу, я никогда это не скажу!..» – взмолился Гиули. Ничего, озвучили, отдельными фразами.

Мне пришлось ехать в командировку в Тбилиси. Красивейший город, люди прекрасные, весёлые. Жили мы с Верой, моей помощницей, в гостинице где-то в горах. Однажды поехали на такси на студию, а когда надо было возвращаться, забыли, где остановились. Я пыталась водителю объяснить, что гостиница в горах. И смех, и грех! По ключам определили, что за гостиница. А то – «в горах»… Там везде горы! Конечно, смеялись.

Поехали есть хинкали – опять куда-то в горы. Гиули научил, как их надо есть: хвостики выбрасываем. С нами был его друг, с перевязанным указательным пальцем. Я поинтересовалась, что с пальцем. «Пишу рецензию на фильм, кручу пальцем у виска: «Совсем с ума сошли?!» Так и сломал палец». Смеялись.

Как-то пришли работать в монтажную, на «Грузия-фильм», там на вешалке висело одинокое пальто. Через некоторое время в монтажную заходит человек, очень извиняется: можно забрать своё пальто? «Конечно, забирайте». Только он берёт пальто и собирается уходить, как вешалка падает вслед за ним. Он опять рассыпается в извинениях, ставит вешалку на место, забирает пальто – повторяется всё то же самое! Тогда я посоветовала взять вешалку вместе с пальто… Все смеялись.

Ну, не буду вас больше утомлять. О картине «Багратион» – самые хорошие воспоминания. А какой нам устроили обед с грузинской кухней в Москве, дома у Татьяны, моей помощницы!.. А какой банкет закатили в ресторане, – опять же, грузинской кухни!.. Прекрасные люди, добрые, весёлые!.. Многих нет уже. Но память – жива.

(первоисточник: блог Сергея Муханова, журналиста из Смоленска)