«Давай купим собаку». Маленькая повесть о московской любви

За окном 7 ноября. Когда-то это был революционный праздник со всеми вытекающими. Гости, гитара, подарки, водка. Хотя нет, в качестве подарка тоже было водка. Ее еще надо было достать.

В те далекие годы я любил праздники, даже этот. Мне доставляло удовольствие толкаться по рынкам и винным отделам, выдумывать кулинарные изыски из того минимума продуктов, который нам гарантировала власть рабочих и крестьян. А главное, я имел законный повод встретиться и выпить с друзьями. Это было здорово, хотя все они работали на той же киностудии, что и я. И мы встречались и выпивали почти каждый день. Праздники же придавали этому рядовому событию официальный статус. Мы начинали «дружить домами», «встречаться семьями», что делало нас совсем взрослыми. По другому взрослеть совершенно не хотелось. Да и не было смысла. Вот такая приятная специфика у работы в кино в те годы. У всех нас не было шансов сделать мало-мальски приличную и быструю карьеру. Почти все мы вышли из семей «социалистических разночинцев», что сразу определило долгий путь к творческим профессиям. А, соответственно, и к материальным благам в виде постановочных премий. До них было так же далеко, как и до пенсии. Хотя неплохие шансы на успех были у звукооператора Букина. Он первым из нас получил заветный диплом, первым женился на положительной девушке из положительной семьи чекистов, он умел пить (в те далекие годы), он единственный вступил в партию большевиков, тогдашних хозяев страны.… Но самое главное, его папа был видным номенклатурным работником отечественного кинематографа. Шансы на жизненный успех почти стопроцентные. Если бы не одно НО.… Наш друг Букин на 66-м году Советской власти смог аккумулировать в себе все комплексы своего рода – бедных тифлисских извозчиков из русского нацменьшинства в Грузии. Когда-то Букин постеснялся подать документы во ВГИК и на три года затерялся в волнах Тихого океана. Даже имея в кармане партбилет, а на плечах старшинские погоны, он не верил в свою счастливую звезду и поступил в мало престижный Заочный институт киноинженеров. Его номенклатурный папа всячески поддерживал и культивировал сыновни комплексы. Эта природная скромность очень мешала Букину, и не только в карьере. Он чувствовал себя виноватым перед официантами ресторанов, опасался милицию, не хамилтаксистам и всегда вставал в очередь в винном отделе. Кажется, он стеснялся даже четвертого номера бюста своей супруги. Никак не мог понять, за что ему такое богатство. А если дают, значит, что-нибудь обязательно отнимут. Его мудрая Сарделли, нет, не итальянка, просто в девичестве Колбасова, заботилась о духовном здоровье мужа. И «давала» редко. Букины – хорошие люди, мы их до сих пор любим.

Не имея на плечах груза ответственности перед советским кинематографом, мы от души веселились. Нередко на всю зарплату. Нам платили мало, так тогда было принято. Когда в коллективе заканчивались деньги, наступал мой звездный час. У меня единственного был отхожий промысел. Не большой, лет на пять с конфискацией. Сейчас за то же самое дают дворянские титулы. Я и так по материнской линии дворянин, поэтому не люблю об этом вспоминать. Ничего постыдного, просто не люблю. Но в те далекие годы я чувствовал себя молодым меценатом, вкладывающим капиталы в отечественную культуру. Через ликероводочную промышленность. Этим я компенсировал отсутствие иных способностей. За это меня любили. Тогда все всех любили…

------------------------------------------------------

Собирались мы у Букиных. У них была своя двухкомнатная квартира с минимум мебели. Очень удобно, ломать нечего. А на полу свободно размещалось на ночлег до 20 гостей. Чтобы утром вместе идти за пивом, так тогда было принято. Но именно в тот далекий революционный вечер настроение у меня было - хуже некуда. Все раздражало, особенно Лиза. Это кургузое создание с задорной попкой и музыкальным образованием активно внедрялось в мою путаную, но насыщенную жизнь. Она «сняла» меня в конце октября в «Сайгоне», пивном зале на Киевской. Ее компании юных лабухов не хватало трех рублей. Я гордо и пьяно спас музыкантов от справедливого избиения работниками общепита, а утреннее присутствие Лизы в моей койке расценил как достойную компенсацию финансовых потерь. По справедливости, было бы правильным добавить за удовольствие еще рублей семь плюс два на такси, но вместо этого я с пьяных глаз повез ее к своим друзьям. И они спелись, в прямом смысле этого слова. На моих глазах стала зарождаться прогрессивная рок-группа, в которой мне была уготована незавидная роль генерального спонсора. Сначала это льстило и не напрягало, я просто каждые три часа бегал в ближайший магазин. Но именно утром 7 ноября я обнаружил под своей холостяцкой тахтой желтенькие тапочки 34 размера и изящную зубную щетку в ванной. Это раздражало и совершенно не входило в ближайшие планы. На пятилетку, по крайней мере. И тогда я взял с собой Лизу с гаденькой надеждой перекинуть кому-нибудь из друзей. «Адресованная другу, ходит девушка по кругу…» - это у нас практиковалось.

Настроение стало портиться еще в лифте, где Лиза настоятельно требовала подтверждения моих чувств – лезла с поцелуями. Вроде бы все шло согласно плану, девушка была на хорошем сексуальном взводе. Я по натуре оптимист, искренне верю, что все женщины развратны и этим интересны. Но вот ведь мужской эгоизм, как только я понял, что сегодня в коллективе доминирует мужской пол, мне сразу стало жалко отдавать кому-то бедную Лизу. Ну кургузая, ну неряшливая, один портвейн да минет на уме, но лучше бы я ее домой отправил. Под контроль папочки-профессора. Трудно было рассчитывать, что при своей контактности она сохранит верность в течение ближайших суток, но не у меня же на глазах. В довершении всего ее с ходу начал окучивать администратор Центнерович, недавно втиснувший свое сто килограммовое тело в наш крепко споенный коллектив. Администратору хотелось бардака, и он попал точно по адресу. Лиза, почувствовавшая мое настроение, всецело отдалась новым ощущениям. Жизнь коротка, не портить же вечерок.

Я мрачно пил водку. Я впервые почувствовал, что мне жалко денег, уже потраченных на водку. Даже больше, мне было жалко денег, которые я еще потрачу на портвейн. Меня раздражал костюмер-нигилист Кобылов, по привычке пристающий к Сарделли, в те годы отличавшейся тотальной фригидностью как тела, так и души. Меня бесил Букин, который привычно бесился от этих приставаний, вместо того, чтобы на правах хозяина выкинуть нигилиста с 13-го этажа. Страшно надоел молчаливый поэт-осветитель Храбров, иронично пьющий портвейн и прикидывающий, как сподручнее скоммуниздить бутылочку «на сон грядущий». Оператор Люминарский был просто неприятен. Без всякого повода. Хотя поводов было более чем достаточно, например, слишком длинный нос и безвольный подбородок. О механике Веникове даже думать не хочется.

Но особенно была противна Лиза.

Господи, что делаю я здесь?! Неужели буду равнодушно смотреть, как жирный администратор потащит в соседнюю комнату мою девушку? Да, мою! Пусть и далеко не лучшую. Но она-то в этом не виновата, все претензии к родителям…. И ее будет драть этот гнусный Центнерович…. Какая гадость!

Вот такие мысли роились в моей голове. Я понимал, что не прав. Ведь я привел сюда бедную Лизу, чтобы передать в надежные руки своих верных друзей. Мало ли я у них подруг увел, долг платежом красен. К тому же Центнерович был не такой уж гнусный, в нашем коллективе были персонажи и по гнуснее. Просто я почувствовал, что жизнь проходит, и это очень грустно.

В тот момент, когда я решил нажраться уже по-взрослому, до унитаза, и наполнил водкой высокий стакан для запивки, то случайно обратил внимание на объект в дальнем углу комнаты. Объект был женского пола, хорошо за тридцать, медленно потягивал из рюмки рубиновое пойло и укоризненно смотрел прямо на меня. Обычное красивое лицо взрослой интеллигентной женщины, с приятной блядинкой. Такие лица можно встретить даже в мосфильмовской столовой. Но вот глаза…. Глаза обволакивали, затягивали, топили без всякой надежды на спасение. Не глаза, а эрогенная зона строгого режима. Как этот человек мог попасть в наш коллектив, всегда предпочитавший женских особей попроще и понадежнее? Я решил избавиться от наваждения и залпом махнул стакан. Потом второй…

---------------------------------------------------------------

Очнулся я на боковой лестнице букинского дома. Стена поддерживала мое шаткое тело. Шапку держала прекрасная незнакомка, которая выговаривала мне в стиле училки начальных классов:

- Это уже ни на что непохоже! О чем ты мечтал в армии?

- Не помню. А откуда ты знаешь, что я там был?

- У тебя в лице отпечаток армейского дебилизма, это навечно. А думал ты, что надо компенсировать потраченные два года. Читать книги, смотреть картины, слушать умных людей. И что в итоге? Пьешь водку, трахаешь дворняжек, дружишь с посредственностями…. А главное, ходишь в гости! Как все.

- И ты тоже.

- Только ради тебя.

- Ради меня?! Мы с тобой час назад познакомились…

- Какая разница? Не перебивай, когда старшие говорят. О чем это я? Ах, да…. Уходи, беги, еще не поздно все начать сначала.

Незнакомка нахлобучила на меня шапку, ободряюще прихлопнула макушку и стала спускаться вниз по лестнице. Впереди было 12 этажей.

- Кто ты? – крикнул я вслед.

- Твое Горе!

- Поедешь ко мне?

- Там видно будет. Ты японский знаешь?

- Конечно, нет, я и русский то со словарем, он для меня - иностранный.

- Зря, я хочу говорить только по-японски…

Я понял, что уже не один. А оно мне надо?

-------------------------------------------------------

Все утро я провел в прохладной ванне со стаканом помидорного маринада. Проснулся я один, но кровать была подозрительно измята, в мошонке ощущалась приятная пустота. Моя дырявая память отказывалась служить после диалога на лестнице. «Так кто же ее привел, кому я опять разрушил личную жизнь?» Перебрав всех гостей, я пришел к выводу, что для любого она слишком хороша. В том числе и для меня. А была ли тетя? «Пьяный бред!» - успокоился я. Из ванны меня выдрал телефон. По одному тембру звонка было понятно, что звонит злая Лиза.

- Ну ты и подонок! Затащил меня к своим жлобам, нажрался водки, строил глазки какой-то старой мымре, а потом еще и исчез. У меня даже денег на такси не было…

- Я ушел с ней.

- Что за бред?! Она меня до дома довезла. Очень приличная женщина. А ты, ты…

А я просто повесил трубку. Кажется, я начал сходить с ума. И тут раздался дверной звонок…

В квартиру влетело бодренькое Горе. Скинув афганскую расписную дубленку и мимоходом выкинув лизины желтые тапочки в сторону лифта, Горе начало устанавливать свое фото на моем холодильнике. Потом укладывать в морозилку пельмени и любительские шницели. Потом выставлять из пакета пиво. Я молча ждал.

- Что-то не так?

- А как ты думаешь?

- Я поживу у тебя немного.

- Зачем?

- Но ведь тебя же спасать надо.

- А фотография зачем?

- Постоянный эффект присутствия. Я буду исчезать иногда. Я так привыкла, извини. Или ты против?

И я ринулся в ванну, ликвидировать лизину изящную зубную щетку. А заодно и устранять характерный запах изо рта. Когда я вернулся в комнату, из кровати раздалось циничное «Ну?!» Первый раз в жизни я оказался пассивным участником процесса. Горе сразу далопонять, что я должен быть счастлив только от его существования.

- Я же довожу дело до конца. Какие претензии, чем ты не доволен?

Всем я доволен. Просто сложно привыкнуть к неожиданной роли фаллоимитатора.

------------------------------------------------------------

Вечером я сидел за пишущей машинкой и пытался что-то родить. Согласен, «если можешь не писать, не пиши». Но это никчемное занятие как-то приближала меня к популярному в те годы образу творческой молодежи, непризнанному гению. Хотя ничего, кроме денег, меня по большому счету никогда не радовало. Но уж больно хотелось выпендриться. Горе на тахте листала мои немногочисленные вирши.

- Ты писатель?

- Нет.

- А зачем пишешь?

- Хочется.

- А о чем?

- О том, что чувствую. Разве это не интересно?

- Это может быть интересно только тебе, духовный эмбрион. Все что ты пишешь – ужасно. Все потому, что настоящих страданий не было. Ты смерть мало видел. Это у тебя еще впереди, я устрою. Хочешь бесплатный совет? Все равно слушай: продай пишущую машинку и купи швейную. Толку будет больше, да и денег тоже. Научишься классно шить, все булочницы и официантки твоими будут. Я знаю, они тебе нравятся, ты с ними себя Хемингуэем ощущаешь. А пока стели койку и готовься, я в ванну...

Я стелил и готовился. К сожалению, она опять была права. Во всем.

--------------------------------------------------------------------

Постепенно я стал терять свою компанию. Нет, меня никто не гнал, не обвинял в предательстве корпоративных интересов. И само Горе два-три раза милостиво согласилось сопровождать меня в родную клоаку. Кстати, никто так и не вспомнил, как среди нас появилась прекрасная незнакомка. Такое впечатление, что Горе просто ошиблось дверью и решило слегка тусануться. Мужики в ее присутствии терялись, замолкали и не могли толком отдохнуть. То есть напиться в хлам. Поэт-осветитель Храбров жаловался, что впервые в жизни не может написать о женщине ни строчки. Оператор Люминарский три раза устраивал с ней мини фото сессии.

- Старик, она точно ведьма. Я на ней три катушки Кодака засветил. Кстати, с тебя тридцаточка…

Единственный, кто оставался равнодушным к Горю, так это администратор Центнерович. Он был влюблен в Лизу.

- Старый, что ты потерял!.. Фантастическая женщина. Только не злись, 7-го она ночевала у меня. А после разговора с тобой, чуть все мозги мне не высосала прямо через х…. А как твоя новая в койке?

- Не знаю, - честно отвечал я. Центнерович подмигивал и грязно намекал руками. Я дал в его толстую морду. И попал.

Наши девушки были от Горя в восторге. Они не видели в ней достойную конкурентку. Даже Лиза.

- Извращенец,- периодически шептала она мне на ухо.- Нравится трахать мумию?

Я недоуменно пожимал плечами. Нравится, не нравится…. Меня разве спрашивают?

В какой-то момент я счел за благо общаться с друзьями только на работе. Где традиции и специфика труда позволяли выпивать хоть каждый день. И ничего, «отряд не заметил потери бойца». Горе о них тоже не вспоминало.

-----------------------------------------------------------------

Однажды я пошел на дьявольский эксперимент – познакомил Горе со своей матушкой. Неожиданно получилось очень мило. «Девушки» почти подходили друг другу по возрасту, у них оказалась тьма знакомых мужиков из мира театра и литературы. Судя по всему, они неоднократно были «родственницами» – молочными сестрами. Горе ни разу не нахамило, мужественно переваривало жуткую мамину стряпню, проявляло интерес к нашей родословной. Я много пил, но не пьянел. Первой по традиции отрубилась матушка.

- Прикольная тетка, - похвалила Горе по дороге в метро. Она впервые похвалила что-то мое. – Дурочка, конечно, но что поделаешь – женщина, они по жизни идиотки. А насчет того, что была хорошей актрисой – врет. Она считает, что не состоялась, потому что не «дала» главрежу…. Интересно, а он её об этом просил? Такие амебы на большого любителя.

- Ты-то откуда знаешь? – первый раз в жизни я обиделся за материнские способности.

- Я ее помню. У них в театре работал мой.… Неважно, просто мой. Твоя мать на сцене – жалкое зрелище. Кстати, дворянство ваше тоже вызывает законные сомнения. Фамилия какая-то левая…

Я начал психовать.

- Значит, мать моя дура, хреновая актриса и вдобавок фригидная простолюдинка? Чем же она прикольная? Напивается быстро, в этом прикол?

- Она жизнь поняла. Живет в свое удовольствие. Она никому не должна, ей никто не должен. Мне это близко. Жаль, ты не в нее, детдомовец.

- Значит, и ты своим детям не нужна будешь? Сомнительное достоинство.

- Каким таким детям? – подозрительно спросила Горе.

- Нашим…

И тут же получил звонкую оплеуху. Даже милиционер обернулся.

- Я тебе покажу-у! И думать забудь. Я несчастных плодить отказываюсь.

- Тогда зачем мы вместе?

- Надо! Тебе учиться, а мне телом отдохнуть. Душой с тобой не получается. А хочешь, прямо сейчас разбежимся, не проблема.

Я не хотел. Без нее я бы умер.

----------------------------------------------------------------

Вечера мы проводили вдвоем. Мои друзья из чувства такта не звонили, не хотели мешать «счастью молодых». Я забросил пишущую машинку на антресоли,порвал рукописи, на работу ходил из страха перед статьей за тунеядство. Студийные гетеры решили, что у меня менопауза. Кормили, наливали, но не приставали. После съемки я несся домой за очередной порцией дури. Героин казался детской присыпкой по сравнению с такой почти семейной жизнью. Мы ужинали с вином, потом Горе долго издевалась над моими измышлизмами. Потом меня трахали…. Так шли месяцы, и мне это все больше нравилось. Как омут или кокаин.

Однажды вечером я с удивлением обнаружил в нашем «гнездышке» растрепанную особу. Особа рыдала на плече у моего Горя.

- Иди за водкой, купи много, человеку плохо, ее один скот обманул, - строго наставляла меня Горе в передней.- Слушай, а ты, часом, не педрило?

- А что, надо? – покорно вопрошал я.

- Поздно! Ларкин любимый себе опять любовника завел. А как было бы хорошо, жили бы вчетвером, - явно издевалось Горе.

Я ушел в ночь…. Вернувшись, я обнаружил двух подруг на расстеленной тахте. Они вдумчиво любили друг друга.

- Чего встал, присоединяйся. А лучше подожди на кухне, мал еще для таких дел.

Я побрел на кухню и открыл первую бутылку…. Очнулся я ночью на полу любимой кухни. Горе вдохновенно волокла меня на супружеское ложе. Лицо ее светилось душевным спокойствием. Подруги не наблюдалось.

- А вы, барышня, Сафо увлекаетесь? И как, вкусно было? – мстительно спросил я.

- А ты попробуй! – Горе с энтузиазмом стала запихивать мою голову себе между ног. Это было уже слишком. Я отплевывался, как Муму.

- А не много ли сладкого будет за один вечер? Вот уж никогда не думал, что ты девочек любишь.

- Девочки, мальчики… какая разница? Оргазм, он и в Африке оргазм. Ты не комплексуй, лежи и расслабляйся. Я сама…

Опять последнее слово осталось за Горем.

-----------------------------------------------------------

Горе всерьез взялось за мое воспитание. Оно даже стало брать меня в свои компании, состоявшие из знаковых людей моей юности. Я бесился. Во-первых, у всех членов этого «клуба знаменитых капитанов» что-то когда-то где-то с моим Горем БЫЛО…. Во-вторых, я воспринимался ими, как очередная причуда стареющей светской львицы. Я пыжился, я читал лучшие стихи друга Храброва, выдавая за свои. И выглядел глупо. У некоторых в активе были миллионные тиражи. Дамы плотоядно рассматривали меня. Несколько раз я слышал за своей спиной:

- Представляешь, как у него должен стоять?! Парень-то от сохи…

Горе забавлялось.

- Хочешь, сдам тебя в аренду Нике? За дорого! А что, пятьдесят пять, баба ягодка опять. Твоя мама обожает антиквариат…

Кстати, с матушкой я больше не общался. Ее резюме по поводу Горя было кратко и емко:

- Редкая сука!

Я почему-то обиделся. И без того зыбкие отношения рухнули навсегда. Матушка даже не переживала. Одной ей было значительно комфортней. Мне тоже стало намного свободней. Хотя какая свобода может быть при таком Горе?..

Все-таки оно было мною очень недовольно.

- Это же черт знает что? Ты хоть понимаешь, с какими людьми я тебя знакомлю? А твой уровень - по пивным стоит. Ты туп и совершенно не восприимчив.

Я попробовал взбунтоваться:

- Послушай, все это прекрасно. Я возвысился душой, очистился от скверны, пью только с тобой…. Что дальше? Ты все отняла, ничего не дав взамен. Ты-то сама знаешь, как жить?

На меня смотрели глаза кобры.

- А вот меня ты не трогай! Я как луковица, чем меньше кожи, тем тебе горше. Да не расстраивайся так. Все у тебя будет. Ты со мной немного пообтесался, будем дальше совершенствоваться. Бороду тебе, что ли, сбрить?..

Горе, как художник, закрыло ладонью мою нижнюю челюсть, потом безнадежно махнула рукой. А я заплакал.

------------------------------------------------------------------------------------

Горе исчезло. Целый месяц я безнадежно носился по Москве. Я неожиданно понял, что понятия не имею, где оно обитает и чем кормится. Последний год оно снисходительно принимало деньги из моих рук, а один раз в ее сумочке я узрел Пенсионное удостоверение. Как дурак, полез с расспросами. И т-а-а-к огреб! До сих пор вспоминать больно…. Я часами, как Ульянов, нарезал круги по своей однокомнатной камере, матерился, рыдал, пинал онемевший телефон. Он ожил утром 7-го ноября.

- Привет, ты там еще жив? Прекрати орать, я тебя честно предупреждала! Я тоже скучаю. Я тут немного прихворнула и отдалась врачам…. В переносном смысле, они же все импотенты. Но нашу годовщину я хочу отметить с тобой. Заезжай за мной к шести прямо в больницу, только обязательно на тачке…. А вот где взять, это не мои проблемы. Партия сказала, что ответил комсомол? Записывай адрес, и подмыться не забудь!

Я вдруг почувствовал, что начинаю закипать, как чайник на плите. Один раз такое уже было, в армии. Дело чуть не кончилось дисбатом…

--------------------------------------------------------------------------------

Машину я, конечно, не достал. В предпраздничный вечер никто не хотел везти в оба конца, даже о цене не спрашивали. Виноватый, я плелся через больничный парк. Горе подбоченись, ждало на крыльце корпуса.

- И где машина?

Я начал что-то блеять, Горе обречено махнуло рукой.

- И как ты будешь жить один? Ты туп и совершенно не восприимчив, – потом повернулось в сторону больничных окон. – Девки, все отменяется, вы в пролете. Он у меня недоумок, я же говорила, - потом наставительно мне, - Таких людей из-за тебя подвела! Страдают, смысл жизни ищут, да найти не могут. Спиться здоровье не позволяет. Тебе все само в руки плывет, а ты ноешь. Поехали быстрей, мне расстраиваться вредно.

Мой чайник медленно закипал…

Министерская «Волга» подхватила нас через пять минут. Я даже не стал торговаться, за что получил хороший поджопник. Таким образом мне дали понять, что мой бюджет пока еще семейный. В салоне Горе открыло окно, закурило и начало насвистывать что-то из «Марсельезы». Я окончательно скукожился.

- Дамочка, прикройте форточку, не май месяц. Смотрите, Ваш братишка совсем продрог, - заступился за меня сердобольный водила.

- Моему попутчику свежий воздух полезен, - реагировало Горе.

- Ах, попутчику, тогда с Вас тоже треха. – заволновался водила.

- Отдохнешь! Вот запомню номер и сообщу твоему министру, что левачишь, а с ним не делишься.

На всякий случай, я приготовился к мордобою.

- Интеллигенция, - с пониманием вздохнул водила.

- Гегемон! – огрызнулось Горе.

Мой чайник стал слегка побулькивать…

----------------------------------------------------------

В лифте Горе дружески прихватило меня за гульфик.

- Не вижу радости от встречи. И мошонка не гремит. Как придем, посажу тебя в ванну. Если яйца всплывут, поедем проверяться в КВД. Ты презервативы догадался убрать?

Мой чайник начал выплескивать кипяток прямо на горячую плиту…

-----------------------------------------------------------------

В квартире Горе первым делом обследовало кухню.

- Кофе есть! И водка!! Хорошо живешь.

Я полез в холодильник за салатами.

- Ты что, плебей? Какое «оливье»?! Еще музыку включи и объяви «белый танец». Фу, какая гадость!

Все, мой чайник вскипел, кипяток потек через край! Я схватил свое любимое Горе за горло и зашипел, как раздавленный асфальтовым катком удав:

- Хватит, мать твою за ногу! Хватит надо мной издеваться! Кто ты, что ты, чего тебе от меня надо? Я же сам себя потерял…. Говори, или разобью эту дурацкую вазу о твою дурацкую голову! – я действительно держал в левой руке вазу с розами наподобие противотанковой гранаты.

И тут я услышал чье-то бульканье. Это смеялось Горе своим сдавленным горлом. Весело так смеялось, от души. А я моментально стух.

- Ну, ты даешь! «Мать твою за ногу!» Да у меня матери никогда не было. А ты зануда, размазня и баба. Ну, баба, что в этом плохого? Бабам ох как не легко. Аборты делать больно, рожать больно, каждый трахнуть норовит, да еще и в задницу…. Ты знаешь, как тяжело жить в одиночестве, как ужасно уродство единственного ребенка? А ты «вазу о голову».… Ладно, праздники кончились, отвези меня, - и положила в сумочку свою фотографию.

Мне стало совсем тошно.

---------------------------------------------------------------------

Пока мы шли через больничный парк, я разрыдался. Горе ободряюще потрепало меня по молнии на джинсах.

- Плач, плач, слез нельзя стыдиться, слезы очищают. Ты почти готов к новой жизни. Вспоминай иногда свою училку. Знаешь что, заведи собаку! А лучше попугаев. Без конца плодятся, как красиво…. Вся комната будет в попугаях! Да хватит тебе! Молодой, красивый, состоятельный…. Еще найдешь кого. Ну, прощай! Привет Лизоньке…

И Горе скрылось за больничной дверью. Сквозь пелену слез я впервые прочитал табличку:

ВТОРОЕ ЖЕНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ПСИХИАТРИЧЕСКОЙ БОЛЬНИЦЫ им. ГАНУШКИНА

Слезы потекли, как из ведра. Неожиданно я почувствовал, что у моей ноги кто-то справляет малую нужду. Лохматая шавка дворовой породы дружелюбно обнюхивала мой ботинок. Это было как раз то, что надо!

- Тузик, Шарик, Бимка, пойдем ко мне. Вдвоем не так страшно…

Песик понимающе вильнул хвостом и метнулся в сторону улицы. Я рванул за ним.

- Тузик, Шарик, Бимочка, ты-то хоть не бросай меня. Я тебе еще пригожусь!

Где-то слева раздался визг тормозов. Истерично вскрикнула женщина. А небо перевернулось и стало наваливаться, наваливаться…

----------------------------------------------------------------

…За окном звучало что-то мерзко.

- Что это гремит?- спросил я, не открывая глаз.

- Парад начался, уже десять часов. Ну, ты и здоров орать во сне, будто тебя давят.

Я открыл тяжелые веки. Рядом лежала Лиза с обручальным кольцом на правой руке. «Ты попал!»- мелькнуло в голове.

- Слушай, у тебя хоть капля совести есть? Три дня подряд приходишь никакой, не только не стоит, но и висит неправильно. Договаривались же, хотя бы раз в неделю. У меня от мастурбации правая рука болит, а я ею дирижирую,- Лиза встала, накинула на плечи несвежий халат. В дверях мстительно обернулась, - Кстати, звонил Центнерович, интересовался…

Я попытался стащить обручальное кольцо со своего безымянного пальца. Кольцо сидело, как влитое. Я действительно попал!

На кухне плохо пахло яичницей по-испански. Есть не хотелось. Как и жить.

- Давай купим собаку, - предложил я. Чтобы хоть что-то предложить.

- Сына лучше воспитывай, пошла собачья мода, - огрызнулась Лиза.

Сына?! На меня с холодильника смотрел веселый цветной бутуз. Да это же я сам в три года! Только тогда Кодака не знали…. Я бросился в комнату за одеждой.

- Где он, куда мы его дели?! - кричал я, пытаясь засунуть обе ноги в одну штанину.

- Нет, все-таки прав генсек Горбушкин, надо уничтожать эту жидкую отраву. Ты же сам его вчера отвез к моей маме. Раз уж оделся, сходи за водкой. К обеду обернешься. Талоны в трюмо.

- За водкой? За какой водкой?

- За той, которая тебе все мозги отшибла. Ты что, забыл, мы сегодня вечером идем к Сарделли. Кобылов плов обещал…

- Кобылов? А Букин в экспедиции?

Лиза посмотрела на меня гремучей смесью жалости и презрения.

- Слушай, ну, сколько можно кубатурить? Для меня эмиграция Букина тоже шок не слабый. Кто же мог подумать, что он по матери - Шмулевич?! Столько лет шифровался под пламенного большевика…. А первая загранка, и привет. Сардельку жалко, она теперь пожизненно не выездная. Ничего, Кобыловна безрыбье…. Сколько лет тайком встречались. А Оскара все-таки Букину дали как мастеру, а не как диссиденту. Говорят, живет со статисткой Джулией Робертс. Как будто ему здесь этих Юль мало было. Подрабатывает советником у какого-то Гейтса. Видимо, зарплаты и там не хватает. Зря вы с Люминарским беситесь, евреи мои не доделанные…

- Слушай, я никуда не пойду. Позвони им немедленно и извинись.

- Дудки, я не вдова одна по компаниям шляться, - подозрительно прищурилась. - Или ты меня решил дружкам сплавить? Учти, квартиру менять замахаешься. Лучше сядь и налей мне кофе. Кстати, там будет один врач, новое светило психиатрии. На раз лечит шизофрению голоданием. Может быть тебе поголодать?.. Что ты делаешь, урод безрукий!

Горячий кофе лился на лизины голые коленки. Я аккуратно поставил кофейник на стол. Взял молочник, вылил содержимое на кудлатую голову и присыпал сахарным песком. Мне стало легче. Лиза покорно молчала, только вздрагивала. Инстинкт самосохранения, это у нее от деревенской матери…

---------------------------------------------------------------------------

В комнате я сразу успокоился. В ванной шумел душ и кто-то поскуливал. Стенные часы показывали ровно полдень. В голове появилась мысль.

- Когда нас ждут Кобыловы?

- К шести, - в ванне обиженно шмыгнули носом. – А ты больше не будешь?

- Живи! – великодушно разрешил я и со вкусом закурил дефицитную «Яву» за 30 копеек.

Шесть часов, думал я, целых шесть часов. Не так уж плохо для начала. За шесть часов бог знает, что может произойти.

И тут зазвонил телефон…

Леонид Черток