Поколение победителей: Таиб Усаев и Энос Феллоуз (Бессмертный экипаж)

"We remember! We are proud! We believe! - Помним! Гордимся! Верим!"

Таиб Халиллуевич Усаев

- Я родился в Мордовской ССР. Мой дед сбежал на Север от коллективизации. Так я стал северянином, и в Архангельске меня стали называть Анатолий Алексеевич, так даже привычней.

Я вырос в Соломбале. Детство было тяжелым, мать умерла за несколько месяцев до войны, а отца забрали на фронт в первые дни после 22 июня. Мне было 13 лет, и я хотел быть моряком. Тянуло меня к волнам, пацаном часто ездил смотреть на Белое море. А потом увидел юнг. Они были в красивой форме и все время крутились около клуба «Октябрь». Помню, как они дрались на танцах с военными. А ведь они мальчишки совсем были, по 13-16 лет. У меня был дядя Кира - моряк, который служил мне примером во всем. Я попросился к нему, и в 1944 году, когда исполнилось 16 меня взяли юнгой на гидрографическое судно «Мгла» Беломорской военной флотилии.

Я стал учеником машиниста и помощником кочегара, моя задача была стоять у топки и смотреть, чтобы топка все время горела. Было очень трудно, но взрослые моряки всячески помогали нам – молодым краснофлотцам. Наше судно несло дозорную службу, обеспечивало постановки минных заграждений, тралило вражеские мины, участвовало в проводках союзных конвоев, устанавливало навигационные ограждения. И все работы в течение двух лет были связаны с риском для жизни. Были нередкими налёты вражеских бомбардировщиков, но чаще опасность шла от мин. Конвой должен был идти в полной темноте, нельзя было переговариваться по связи с другим судном, так как у немцев была хорошая радиоразведка, они сразу определяли, где корабль. Даже если одно судно подорвалось, другому нельзя было останавливаться, иначе и его взорвут. Только тральщики могли тихо подходить, чтобы затралить мину. Вот помню, подойдешь потихонечку, мину видишь…

Ох, и страшно было! Были случаи, когда тральщик только завел трал – взрыв! Однажды меня оглушило взрывом мины рядом с судном, но всё обошлось благополучно. Не верьте никому, что война не страшная. Даже отчаянным страшно. Идешь в кромешной темноте – и вдруг бомбардировщики налетают. Я этот рев на всю жизнь запомнил. А подлодки немецкие – те вообще гуляли как у себя дома. У немцев хорошее снаряжение было, они ведь всю Европу покорили. А что у нас? Ничего. У нас глубинных бомб почти не было, а с лодками-то воевать нужно было глубинными бомбами. Войну я закончил в норвежском Киркенесе, вот наши моряки с мурманскими-то погуляли! Кто ремень потерял на радостях, кто бескозырку…

Энос Феллоуз

Меня призвали на флот в 19 лет, в феврале 1939 года. Тогда никто не знал, что служить нам придется 6 лет. После обучения я сначала попал на транспорт «Carinthia» - роскошный трансатлантический лайнер. С конца 1940 года я служил на эсминце «Tartar», который действовал в северной Атлантике, а потом был включен в состав эскортных сил первых конвоев в Россию. Это была очень тяжелая служба. Иногда мы по трое суток были в постоянной боевой готовности, спали прямо у орудий, не раздеваясь. Прямо на палубе мы ели, за несколько минут нужно было успеть проглотить свою порцию. В конвое было около десятка судов, они шли в колонне, а мы все время шли зигзагом рядом. Эсминцам приходилось прямо в море проводить дозаправку с танкеров. Нам перекидывали трос, по нему мы принимали шланг или сразу два для перекачки мазута. Иногда так в связке мы шли 24 часа. Одни раз на нашем гидролокаторе раздалось – «пинг-пинг». Мы сразу стали сбрасывать глубинные бомбы. В следующий раз подводную лодку обнаружили прямо внутри колонны транспортов. На подходе к Мурманску появились немецкие самолеты. Наш зенитный огонь был очень плотный и немцы не смогли прицельно сбросить бомбы.

У Кольского залива конвой разделился, и наша колонна пошла в Архангельск. Здесь мы получили короткое увольнение на берег. Я впервые увидел двухэтажный автобус, поставленный на сани и запряженный лошадьми! Много людей чистило улицы от снега – мужчины и женщины, многие были очень плохо одеты, ноги обмотаны тряпками. Мы познакомились с русскими моряками, они угостили нас чаем и водкой.

Через два дня, приняв топливо и провизию, мы снова вышли в море, чтобы сопровождать обратный конвой из Архангельска в Англию. Переход в декабре был очень тяжелый: наш корабль поднимало волнами по 25 футов (7,5 м) высотой, потом ледяная вода обрушивалась на палубу, и бак не было видно под водой. Кок готовил рождественское угощение – но все индейки, которые он достал из холодильника, упали и плавали в воде по палубе, вместе с одеждой и обувью. В итоге мы встречали Рождество, открыв банки с солониной.

28 декабря 1941 года уже в Исландии мы вышли на помощь эсминцу «Acatches» который подорвался на мине. У него оторвало корму и 40 человек экипажа погибли - они просто пропали в океане. Мы взяли его на буксир и отвели в Англию.

Походы зимой в Ледовитом океане были ни с чем несравнимы: в два часа дня было темно как ночью, палубная вахта и расчеты орудий пытались спрятаться за щитами. Мы уже знали, что такое холод, но когда волна на лету превращается в лед – мы поняли, что такое настоящий мороз! В течение получаса весь корабль становился огромной глыбой льда: пушки не могли стрелять, по палубе нельзя было передвигаться. Мы подавали пар по шлангам из кочегарок и размораживали им орудия и палубные механизмы. На шестую ночь мы проснулись от того, что подумали – начался обстрел. Я не мог поверить, когда мне сказали, что это треск льда, ломаемого ледоколом! Оказывается, мы пробирались через ледяное поле шириной в 20 миль и должно быть метр толщиной. Не было видно чистой воды - это было как пересечь вспаханное поле на троллейбусе!

Часто мы замечали рядом огни кораблей, которые не отвечали на опознавательные сигналы. Игралась боевая тревога, все разбегались по боевым постам. В итоге, когда мы уже готовы были открыть огонь – это оказывались наши. И в таких условиях мы умудрялись топить вражеские подводки. На двенадцатый день мы пришли в Мурманск. Я вышел на берег на несколько часов. Меня поразили целые батальоны русских солдат, идущих по склонам гор на лыжах. Постоянно была слышна канонада, русские сказали мне что фронт – в 25 милях. Наши русские друзья не скрывали от нас трудности с продовольствием, рассказывали о том, что за продуктами приходится стоять по несколько часов. Но очень обижались, если мы отказывались присоединиться к ним за чашкой чая. В Мурманске вместо автобусов мы увидели восьмиместные сани, запряженные оленями, а северное сияние и снег создавали чудесный эффект.

Когда мы вышли из Мурманска в составе эскорта обратного конвоя, температура упала до -25 градусов. На третий день мне сказали идти в санчасть – лицо оказалось обмороженным. На следующий день гидролокатор вновь зазвенел: «пинг-пинг». Мы атаковали немецкую подводную лодку: сбросили 4 глубинные бомбы с кормы, одну с правого, другую с левого борта. Какое это было зрелище - видеть взрывы 6 глубинных бомб, находясь в нескольких метрах! Потом раздался огромный взрыв, мы полчаса оставались на месте в поисках выживших. Но никого не нашли, да это было невозможно в такой ледяной воде.

Потом мне довелось служить в Атлантике, на Средиземном море, у берегов Африки и Италии. Но эти походы в Россию - этот путь в 3 тысячи миль в Архангельск и Мурманск я запомнил навсегда.